Некролог
Вчера стало известно о том, что неподалеку от города Иваново умер самый известный художник-примитивист советской эпохи — Павел Леонов. Ему был 91 год.
Леонова принято ставить в один ряд с Анри Руссо по прозвищу Таможенник и Нико Пиросмани, двумя гениями примитива эпохи французского и русского авангарда. Действительно, кое-что общее есть. Подобно Пиросмани, Леонов любил изображать праздники. Как и Таможенник, Леонов служил в армии, правда, в отличие от французского предшественника, участвовал в боевых действиях и встретил День Победы в Венгрии. Как и Руссо, Леонов никогда не бывал в Африке. Это не мешало обоим писать тропические леса. Правда, Руссо больше интересовали пейзажи и стычки диких животных, а Леонов, как отечественный самородок, напирал на литературный элемент: одна из его самых известных картин называется "Русские путешественники в Африке в ночное время спасают жителей от волков". Здесь люди летают на специальных аппаратах, в которые впрягаются орлы, местные жители стремительно утекают от волков верхом на зебре, а густой лес напоминает среднюю полосу, за исключением одинокой лермонтовской пальмы на переднем плане. В сочетании научной фантастики и личной фантазии, декоративном таланте и непосредственном отношении к символам советского времени и состояла прелесть искусства Леонова.
Правда, открыли его в совершенно другую эпоху. Если Пиросмани и Руссо прославились на фоне интереса авангардистов к человеку примитивному и фольклорному осмыслению мира, то Леонова обнаружили во времена "второго авангарда", лишь отдаленно похожего на период распада атома во Франции и России эры модернизма. Леонов родился в 1920 году в селе Волотовское Орловской губернии. Мечтал стать художником с детства, но в семье его стремления не поддерживали. Перепробовал больше десятка профессий, от маляра до библиотекаря, воевал и наконец в 1960 году поступил в Заочный народный университет искусства. Народная самодеятельность в СССР поддерживалась. Предполагалось, что рабочий класс и крестьяне должны иметь возможность проявить себя в танце, живописи или литературе. Бывали случаи, когда и профессиональные художники из числа "вторых авангардистов" прикрывались щитом самодеятельности, чтобы организовать неподцензурную выставку в каком-нибудь ДК.
Процесс обучения шел по почте: студент слал преподавателю работы, тот поправлял или оставлял замечания, давал новое задание и ждал результатов. Леонов скоро бросил заниматься, но затем снова вернулся к учебе и попал под начало Михаила Рогинского, одного из самых интересных художников шестидесятых. Рогинский тщательно следил за тем, чтобы естественный талант Леонова не был испорчен академической выучкой, и заодно окрестил его "Дон Кихотом советской эпохи". Этот ярлык остался за Леоновым и поныне, хотя теперь уже сложно понять, что же Рогинский имел в виду. Наверное, то, что вместо реальности позднего социализма Леонов наблюдал буйство красок и образцовый, "райский" порядок, подобно персонажу Сервантеса принимая мельницы за великанов.
Впервые Леонова в Москве показали в 1970 году. Через пять лет он покупает дом в деревне Меховицы Ивановской области и женится. В 1980-е бросает живопись, опасаясь фининспекции (ныне известной как налоговая полиция). Только с 1991 года его возвращает к профессиональной жизни искусствовед Ольга Дьяконицына, и для Леонова наступает более или менее ровный период. Он много работает, а на картины появляется спрос вместе с новым витком моды на наивных мастеров. В Музее личных коллекций при ГМИИ еще идет выставка Леонова из собрания одного из меценатов, искусствоведа Ксении Богемской. В последние годы после смерти жены Леонов жил у сына и писал только тогда, когда коллекционеры и поклонники приезжали с холстами и красками. Он не последний из могикан — еще живы другие примитивисты, начинавшие в СССР, Катя Медведева, к примеру. Леоновские фантазии на тему круговорота техники, живой природы и праздников во Вселенной, возможно, не найдут продолжения в искусстве современности, как работы Таможенника Руссо, но их привлекательность будет только расти. Чем более рациональным и информированным становится мир, тем ближе нам взгляд, не допускающий в картине бытия ничего лишнего и неприятного.