«Если правоохранительная система не дорабатывает, надо об этом говорить»

В Кабардино-Балкарии (КБР) формируется новый кабинет, который должен больше работать над решением проблем терроризма и религиозного экстремизма. Те же задачи стоят перед силовиками — в республике уже второй месяц идет контртеррористическая операция (КТО). Почему в КБР, ставшей центром кавказского радикализма, так долго борются с боевиками, спецкорреспонденту “Ъ” ОЛЬГЕ АЛЛЕНОВОЙ рассказал президент КБР АРСЕН КАНОКОВ.

«Пока рановато отменять КТО»

— Недавно вы приняли решение о смене правительства. Это такие оргвыводы после недавнего всплеска терроризма?

— Это распространенная сейчас трактовка, но она неверная. Александр Меркулов, возглавлявший правительство,— опытный и эффективный управленец. В целом правительство справлялось со своими задачами хорошо, и в первую очередь это касается экономического блока. Александр Викторович перешел на новую работу в Волгоградскую область и, заметьте, на очень ответственный пост. В связи с этим правительство будет формироваться заново, как и положено делать в таких случаях. Конечно, в новом составе кабинета мы учтем явную необходимость усилить профилактику террористической угрозы — это работа с молодежью, информационный блок, вообще, все инструменты мобилизации общественности против экстремизма. Здесь действительно есть недоработки, и новое правительство этими вопросами будет заниматься более плотно.

— Что сейчас происходит в Приэльбрусье? Почему именно этот курорт стал объектом для нападения боевиков?

— На самом деле для нас это направление очень важное, развитие туристско-рекреационного комплекса прописано в стратегии развития КБР. Мы в течение четырех лет через федеральную целевую программу развития юга России развивали именно Приэльбрусье. Много времени потратили на это направление. Это в первую очередь строительство новых линий канатной дороги. Есть программа дальнейшего развития на 2012–2013 годы. Мы планируем сделать этот курорт лучше, чем в других местах.

— А сколько туристов здесь отдыхало?

— С 2009 по начало 2011 года около 200 тыс. туристов ежегодно.

— И когда туристы снова смогут приехать?

— Есть поручение от президента РФ Дмитрия Анатольевича Медведева, мы уже к сентябрю восстановим эту канатную дорогу, и следующий новый сезон будет открыт для приезжих…

КТО в лесу не хозяин

— Если там опять ничего не взорвут…

— Конечно, надо усилить и службу безопасности в этой части, и МВД должно работать более профессионально. Пока этого, к сожалению, мы не видим.

— А как насчет слухов о дележе недвижимости? О том, что идет передел курортных зон, что у местных хотят отобрать землю, чтобы построить там фешенебельные курорты?

— Да это смешно. Там просто нечего делить, там нет частной собственности, канатка — это республиканская собственность, и она на балансе республики находится. Если бы это был частный инвестор и кто-то хотел перераспределить это имущество, тогда понятно. А когда это в республиканской собственности…

Какой там «дележ», мы инвесторов не можем найти на объекты в Приэльбрусье. Я по одному вызываю предпринимателей местных — в том числе и тех, кто там живет, им же в первую очередь предлагаю: возьмите вот санаторий, возьмите и развивайте. Вы же местные, мы с радостью вам первым отдадим, чтоб не было тут разговоров про «чужих», «пришлых» и прочего. Возьмите, может быть, Чегет, Азау — комплекс туристический построить надо там… Там много нужно инвестиций частных. Но что-то желающие не особо толпятся у меня — это же 10–15 лет окупаемости.

А в СМИ стоит крик, что идет передел собственности дорогих земель или санаториев, власть не дает местным жителям, забирает все себе.

— Да, кстати, я слышала такую версию, что события в Приэльбрусье — это попытка отобрать у частников их гостиницы.

— Вот об этом и речь. Хоть один случай, чтобы у кого-то власть что-то отобрала, они называют? Хоть один случай!

— Вот эти мелкие предприниматели, которые жили за счет туристов, они теперь ведь разорятся?

— Конечно, проблемы у малого курортного бизнеса теперь есть. Но туристы и сейчас ездят. Просто не так много, как раньше.

— Разве их пропускают? И как они поднимаются наверх?

— Там есть старая канатка, она работает. Туристы там сейчас есть. Если человек туда едет сознательно, его не могут не пустить. Просто предупреждают, что действует режим КТО и отдых небезопасен. Когда КТО отменят, их будет больше. Но пока рановато отменять КТО, мы считаем, что еще не обеспечиваем людям должный уровень безопасности.

«Сейчас желающих вкладывать в Северный Кавказ не так уж и много»

— Ваши оппоненты упрекают вас в том, что за время президентства вы стали богаче в разы… Приводится даже цифра, которой измеряется ваш капитал,— 18 млрд руб.

— Стоимость компании посчитана не очень правильно.

— Вы имеете в виду вашу компанию «Синдика»?

— Да, хотя назвать ее моей сейчас не совсем корректно, я передал свои акции в доверительное управление. Связывать капитализацию компании со временем моей работы в должности в республике просто смешно. Основной бизнес моей группы всегда был и есть вне республики. Не говоря уж, что компания ежегодно вкладывает на некоммерческой основе в КБР 500 млн руб.

— Вы имеете в виду какие вложения?

— Благотворительность. Объекты культуры и образования, футбольная команда «Спартак», много чего.

— А вы можете привести какие-то цифры? Ну сколько стоила ваша компания до вашего президентства, сколько стоит сейчас?

— Капитализация компании растет потому, что бизнес успешен и развивается он под временным управлением. И растет эта капитализация вне связи с моим президентством, да и вообще вне республики. Чтоб было понятно, холдинг «Синдика» — это группа компаний, работающих по всей России с центром в Москве. Руководит холдингом целая группа, а работает в нем 10 тыс. человек.

— Вы недавно опубликовали свою декларацию о доходах за 2010 год, там было указано более 87 млн руб. Какие основные источники этого дохода?

— Львиная доля этой суммы — доход от продажи акций одной кредитно-финансовой организации. Эти акции, как и все остальные, находились во временном управлении, и управляющие посчитали целесообразным их продать.

— А ваши оппоненты говорят, что вы за счет республики увеличиваете свой бюджет…

— Это вы у них спросите, пусть объяснят по-человечески, с цифрами в руках. Основной бизнес и все крупные новые проекты «Синдики» в основном вне республики, как, например, реконструкция аэропорта в Минводах.

— Да, я уже видела новый терминал. А почему в Минводах? Почему бы не провести реконструкцию аэропорта в Нальчике, который в ужасном состоянии?

— Ну как раз потому, что потом все скажут, что Каноков использует свое положение в республике. Забрал аэропорт и монополизировал все направление. А ведь аэропорт Нальчика в процедуре банкротства. И никто, заметьте, никто не хочет купить этот объект.

Или вот у нас в Нальчике надо строить аквапарк. Ни один бизнесмен местный на это не пойдет, срок окупаемости большой. Но как только придут те, кого я смогу привлечь из Москвы, скажут: «Каноков отдал все бизнес-проекты чужакам». А я же привлекаю людей со стороны только тогда, когда не нахожу местных. Мне самому выгоднее приглашать местных, они же тут, рядом.

— А почему вы так реагируете на позицию недоброжелателей? Берите да стройте.

— Так вы же первая в следующий раз приедете и спросите: «Почему вы этот объект отдали своей компании? И этот?» Хорошо еще, что есть такие объекты, в которые сколько ни вкладывай, ничего не заработаешь. Например, музыкальный фонтан напротив Дома правительства. Итальянцы разработали, проект стоит $4 млн. Вот я прошу московский офис «Синдики» вложить туда $2 млн благотворительных денег. Тут меня уже не обвинят, на фонтане Каноков ничего заработать не может, только постоять рядом, порадоваться.

Сейчас довольно много людей, которые только тем и заняты, что пишут на меня в федеральный центр доносы такого рода. Я думаю, Москве виднее, кто делом занят, а кто рвется к утраченной кормушке. Я вижу, что людям, которые все это делают, республика глубоко безразлична. И отлично представляю, что здесь начнется, если они дорвутся до власти.

— Как вы вообще собираетесь в существующих условиях привлекать инвестиции в республику?

— Конечно, вкладывать сейчас деньги в Северный Кавказ желающих не так уж много. Скажем деликатно, есть много регионов, где бизнес чувствует себя в большей безопасности. Вот пару лет назад мы совершили прорыв — у нас за один год, несмотря на кризис, открылось около десятка новых производств, все на новейших технологиях и несколько с участием иностранного капитала. Один крупный турецкий текстильщик закрыл производство в Турции и открыл у нас — тут было выгоднее. Но, конечно, с началом этого террористического беспредела в прошлом году инвесторы стали пугливыми. Мало того, еще и внутри региона есть те, кто готовы костьми лечь, но не пускать сюда нормальный современный бизнес. Они привыкли раньше жить в заповеднике без конкуренции, для них успех наших реформ — конец всего.

— Но есть ведь ситуации, когда местную власть критикуют обоснованно? Например, когда говорят, что в КБР серьезные упущения в религиозном плане, в вопросах профилактики экстремизма и так далее…

— Да, мы видим, где мы недорабатываем на самом деле. Много говорят, что у нас слабая пропаганда и агитация… Вот есть Духовное управление мусульман…

— А вы на него не можете повлиять?

— Повлиять-то могу, но я не специалист по исламу, я не пропагандист и не агитатор. Я могу приехать в село, побеседовать с верующими, но я светский человек. Да, надо укреплять духовное управление, что мы и делаем. Сейчас там новый руководитель, начинаем с ним работать, объясняем, что необходимо готовить квалифицированные кадры, авторитетных имамов. Да, сейчас этот процесс в общем-то начался, но он требует времени. В лес убежать можно за одну секунду. А чтобы выстроить целую политику пропаганды и агитации, а еще кадры подобрать и везде в селах кадровый вопрос проконтролировать, надо очень твердо верить в то, что ты действуешь правильно.

«Когда пятерых милиционеров в комнате убивают двое бандитов, я не понимаю, что это такое?»

— В чем вы сами видите причину такой нестабильной обстановки в республике?

— Понимаете, сегодняшние проблемы Кабардино-Балкарии — это не чисто религиозный или социальный аспекты, это целый блок вопросов. В села приезжаешь, людей собираешь — все у них нормально. У нас нет бандитов, у нас ваххабиты не живут, ни одного нет.

— Многие в КБР убеждены, что ваххабитов вообще не существует и что их придумали спецслужбы.

— Это, конечно, не так, но я думаю, что это раскачивание ситуации во многом искусственное. И часто происходящее не соответствует той оценке, какую дают аналитики. Нам говорят, что у нас война. А мы на месте видим, что войны нет. А есть провокации.

— Вы имеете в виду расстрел туристов, которые ехали в Приэльбрусье?

— Да, туристы, а потом нападение, по которому все кричали, что чуть ли не весь Нальчик захватили. Я сам осмотрел места, где были перестрелки,— провокация чистой воды, очень хотели пошуметь.

— То есть ничего захватывать они не собирались?

— Да какое там, два выстрела из легких гранатометов без замысла куда-то вообще попасть, короткая перестрелка на въезде в город возле поста ДПС. И все — убежали. Так захват города не планируют. Но в интернете тут же паника — захват Нальчика, 20 погибших (а в реальности один легкораненый). Такое впечатление, журналистов уже подготовили к тому, что вот это должно произойти.

Я вам в интервью уже как-то говорил и подпишусь под каждым словом: вся проблема в том, что каждый должен выполнять свои обязанности честно и добросовестно. Если правоохранительная система не дорабатывает, надо об этом говорить открыто. Я вот недавно проехал, посмотрел отделение милиции. В части укомплектованности и в кадровой части. Вот на пост приезжаешь, стоит там без бронежилета, без шлема милиционер. Я ему говорю: «Слушай, ты больной человек! Тебя мне не жалко, ты сам такой выбор сделал. Пожалей своих детей хотя бы». И с личным составом работа не идет. Людей, когда выводят на работу в условиях повышенной опасности, должны подготовить. Я вот выезжал в Чегем, когда там убили пятерых милиционеров. Что там было, пять милиционеров зашли, машину на улице оставили, автоматы положили у входа, зашли — и их тут же расстреляли. Вообще не надо быть милиционером, чтобы понять, как себя вести в таких ситуациях. Бронежилеты, шлемы, двое встали у входа, остальные заходят внутрь. Мне было бы все понятно, если бы у входа стоял хотя бы один, тогда, значит, они все сделали, как положено, но у противника превосходящие силы. А когда пятерых милиционеров в комнате убивают двое бандитов, я не понимаю, что это такое? Я уже и министру говорил: ну кто-то их тренирует, кто-то им объясняет, когда развод личного состава идет, кто-то им показывает, как им надо вести себя? Вы их вообще учите для чего? Так вот, эти вопросы были и год назад, и два, и пять, и сегодня они остались. Правоохранительная система в части качества выполнения своих обязанностей не дорабатывает.

— А как они реагируют на ваши замечания?

— Я не могу же непосредственно их учить работать, у меня функции другие. Есть у нас координационный совет, сейчас полегче стало, мы с ними встречаемся, задачи ставим. Я говорю: ставьте вопросы, я буду находить деньги для того, чтобы людям дать технику, одеть людей, помочь чем нужно. Почему бандиты себя так чувствуют свободно и могут разъезжать, где хотят? Потому что не боятся. Если бы они знали, что им достойный отпор дадут, то вели бы себя иначе. Вот сейчас режим КТО, ввели войска, и смотрите: все бандиты попрятались. За месяц, с 22 февраля, ни одного теракта, только периодически боевиков ликвидируют. Они же увидели силу — и ушли в подполье. Но это ни о чем пока не говорит. Потому что, пока они не будут задержаны и не предстанут перед законом, такие вылазки будут происходить постоянно.

— Хорошо, а кто должен работать с информационным пространством внутри республики? Вот сегодня утром я, сидя в гостинице, зашла в интернет и нашла десять сайтов экстремистских, в том числе сайты так называемых местных радикальных джамаатов. И никакой контраргументации против этих радикальных активистов я не нашла. Эти сайты никто не закрывает — и никто, напротив, не создает сайты, где религиозные люди могли бы получить грамотные ответы на свои вопросы. Почему?

— Мы решили пойти в двух направлениях: не оставлять без комментариев ни одно их выступление, у нас специалисты будут сидеть, заходить на их сайты, работать там. Контрпропаганда через комментарии — это первая часть работы. Вторая часть — это собственно борьба с этими сайтами. Ну вот знаем мы, что они где-то в Голландии базируются, нам закрыть их довольно трудно. А вот открывать свои сайты действительно нужно, потому что человек, сидящий в интернете, должен получать ответы на свои вопросы. И сейчас мы над этим работаем, просто это тоже вопрос времени. Чтобы получить современных, образованных специалистов, нужно, чтобы они выучились и приехали сюда. Сегодня у нас в Духовном управлении мусульман уже есть неплохие кадры, но их пока очень мало, мы эту проблему знаем и решаем ее. Хотя считаю, что это вопрос, который надо решать сразу на всех уровнях — и в Духовном управлении мусульман, и в администрации президента, и по линии молодежных и общественных организаций. Сейчас мы дополнительные штатные единицы вводим, чтобы они эту работу проводили. Мы создали единый информационный центр, ежемесячно будем разбирать, что сделали, что надо сделать. Нам надо научиться не только защищаться, но еще и умело наступать.

«По этому коридору я готов сопровождать их лично»

— У вас тут не так давно появились некие народные мстители под названием «черные ястребы». Вам не кажется, что после этих ястребов еще больше людей уйдет в лес?

— Я думаю, что больше в лес никто не пойдет, люди у нас неглупые. Другой вопрос, что эта идея сама по себе опасная. По сути, это новые незаконные формирования в республике. Мы же понимаем: сегодня, так сказать, на эмоциях это кому-то может нравиться, но завтра начнутся самосуды и беззаконие. Мы не должны скатываться к методам бандподполья.

— А говорили, что это чуть ли не ваша идея… Во всяком случае, появление этих «ястребов» связывали с вашим предложением ввести народные дружины…

— Как только я заикнулся о том, что хорошо бы привлечь население к защите республики, создать механизмы помощи населения милиции, как тут же взялись неизвестно откуда эти «ястребы», да еще с таким пиаром провокационным… Можно только догадываться, кому это нужно. Вообще, думаю, эта идея не приживется здесь. Расколоть нас по линии ваххабиты—антиваххабиты не удастся. Но я считаю, что граждане должны помогать власти бороться с радикалами.

— Это вы про народные дружины?

— В том числе. Вот есть у нас идея оборудовать въезды во все населенные пункты видеокамерами. Но ведь под этой видеокамерой нам надо поставить будку с дружинником, который будет ее охранять. Понимаете? А дружинника просто с голыми руками туда тоже не посадишь, это же его подставляет. Но я не только о дружинах сейчас говорю. Есть масса способов привлечь население к охране его же собственной безопасности. В населенных пунктах, например, могут создаваться инициативные группы, которые будут отслеживать и систематизировать все, что происходит в селе и вокруг, передавать эту информацию в МВД. Вообще-то в развитых странах так себя ведут все нормальные люди, когда речь идет об общественной безопасности. У нас еще нужно это внедрять как-то сверху. Мы сейчас планируем провести общественный форум «За мир и согласие в Кабардино-Балкарии», на котором все эти варианты можно вынести на широкое общественное обсуждение. А по «ястребам» я уверен, что сейчас тема затухает. Да, у них еще есть поддержка в информационном пространстве. Но на местах ее нет.

— Но сами родственники боевиков, к которым наведались эти «ястребы», напуганы очень. Их, по сути, загоняют в угол, они живут в страхе. Государство ведь должно обеспечить безопасность этих людей...

— Должно, конечно. Я и встречался уже с ними, с целой группой родителей. Вот 70 человек находятся у нас в розыске, я со всеми родителями персонально по плану буду встречаться и предлагать варианты решения проблемы. Мы готовы помочь вернуться их детям, если они не совершили преступления или готовы предстать перед законом за совершенные преступления. Мы готовы помочь, чтобы с ними не было внесудебных расправ, чтобы по закону их судили — и, более того, мы готовы их адаптировать потом к мирной жизни. Сейчас мы изучаем опыт наших соседей. В том числе и практику применения условных сроков наказания. Я считаю, что это правильная работа, если даже 5–10% из этих людей захотят воспользоваться нашими предложениями, мы сделаем коридор этим людям. По этому коридору я готов сопровождать их лично, чтобы произвола не было в отношении них, и готов их довести до следственных органов, а потом смотреть дальше, как их судьба складывается. Мы все это объяснили. Я считаю, что эту работу надо провести в ближайший месяц-полтора.

— А силовики не будут противодействовать?

— Нет, мы обсудили это с силовиками, с прокуратурой — они сказали, что понимание у них есть, хотя они мало верят в успех этого предприятия. Но если даже один человек или пять этим коридором воспользуются, то делать это нужно.

«Нам надо тоже вступать в эту борьбу за нашу молодежь»

— Вскоре после терактов в Приэльбрусье Александр Хлопонин заявил, что вина за происходящее лежит на местных главах администраций… Вот это даже меня задело: не слишком ли много хотят от простых чиновников — притом что правоохранительная система, как вы сами говорите, не работает?

— Абсолютно согласен с Александром Геннадьевичем. Я присутствовал, когда было это собрание в Тырныаузе. И я считаю, что в равной степени, как не дорабатывает правоохранительная система, не дорабатывают и органы исполнительной власти в лице глав муниципальных образований. Они должны знать, что происходит у них в районе, в селах… Если такие негативные процессы идут, а мы мало информации получаем, значит, слабо работают. Есть комиссии, антитеррористические, в каждом районе. Депутатский корпус есть в каждом селе. Где результат их работы? Почему они не работают с семьями, с теми молодыми людьми, радикально настроенными, которые там есть? В селе живут 3 тыс. человек, все друг друга знают, кто из какой семьи, кто к чему склонен. Конечно, когда человек уже прошел точку невозврата, там должна уже правоохранительная система работать. Но до этого момента можно и не доводить.

— Нет, я не понимаю, что может глава администрации? Залезть человеку в душу? Или ходить с инспекцией к нему домой?

— Объясню. Он должен организовать общественный совет села, куда будут входить депутаты, старшие родов и другие влиятельные люди, и такой совет должен влиять на процессы в этом селе. Воспитательную работу никто не отменял. Или вот те же самые антитеррористические комиссии, муниципальные. Они слабо работают сегодня. Или если, например, там есть списки неблагонадежных молодых людей, которые склонны к радикальному исламу, надо адресно с их семьями работать, объяснять, к чему это может привести… В конце концов, когда молодых людей зомбируют, в радикальный ислам вовлекают, с ними же кто-то с той стороны работает! У них же получается. Нам просто надо делать то же самое с другой стороны.

— Вот живет в селе молодой человек… Прочитал что-то в интернете или кого-то послушал — и у него вопросы. Ему надо прийти к какому-то местному имаму, который ответит на его вопросы. А ведь по-настоящему образованных людей в этой сфере сейчас очень мало. И я часто слышала, что молодые люди смеются над духовенством, потому что те не могут грамотно ответить на их вопросы.

— Я поэтому и начал с проблемы кадров в нашем духовенстве. Это потенциально мощный инструмент, просто он пока используется на четверть своих возможностей. Ну и потом, блеска нет в глазах, нет той энергетики, которая есть в молодых людях. Поэтому, чтобы выигрывать в этой части, нужно молодых людей обучать. Но на это же нужно время… Завтра сказать, что все, мы нашли людей и решаем проблему, не получится. Людей нет. Наше духовенство не было готово к этому. Я думаю те, кто все это придумал, учитывают этот фактор. Они знают, где наши слабые места. У меня есть списки, сколько ваххабитов у нас и в каких населенных пунктах они живут. Их финансируют, дают им деньги в долг или выручают в чем-то, и человек уже вроде обязан им. А потом он не может уже отойти назад, а они его толкают вперед и не успокоятся, пока не повяжут. Это обычная схема преступного мира.

— Я была в семье, где один из сыновей стал боевиком, ушел в лес. У других его братьев растут дети, четырех-пяти лет. Один из них мне сказал: «Если меня будут бить, я буду драться». С такой злостью, знаете, сказал. То есть этот ребенок в свои четыре года чувствует внешнюю агрессию. И об этом как раз я хотела спросить: может быть, есть смысл для таких детей открыть какие-то программы, реинтегрирующие их в российское пространство? Вывозить их в Москву, Петербург, Новгород…

— Вы знаете, это хорошая идея, собирать таких детишек и вывозить их куда-то на лето. У нас вообще летом работают межконфессиональные лагеря, минувшим летом мы собирали с владыкой Феофаном молодежь православную и исламскую. Но это уже для взрослых молодых людей. А вот для детей младшего возраста пока не было программ. Это интересно, мы подумаем.

«Под флагом ислама они собирают закят, а на самом деле это обыкновенный рэкет»

— В Нальчике здесь строят большую мечеть и исламский образовательный центр. Это ваш проект?

— Это идея, которая давно появилась. Мы с покойным Пшихачевым проектировали этот комплекс. Будет отдельная большая мечеть на 3 тыс. прихожан, а рядом образовательный корпус и общежитие. Мы хотим, чтобы молодые люди здесь учились, не уезжали отсюда и чтобы они после получения исламского образования здесь в республике посвятили себя общественной работе. Мы уже знаем, что в начале 2000-х, когда наши молодые люди, получив духовное образование в арабских странах, стали возвращаться домой, то возвращались они не только с исламскими знаниями, но и с радикальными идеями, несущими разрушение. И не в 2005 году в Нальчике все началось, а гораздо раньше, а в 2005-м вскрылся нарыв, когда противостояние молодых людей, которые учились в арабском мире, и старого, менее образованного духовенства вылилось в прямой конфликт. Поэтому мы надеемся, что строительством этого центра компенсируем недостаток религиозного образования в нашем обществе. А если мы воспитаем там имамов, которые будут грамотно разговаривать с людьми, то мы в целом будем ситуацию понимать и контролировать.

— Но многих, напротив, пугает эта идея. Мол, исламизация растет и так далее…

— Это было желание жителей, это была просьба духовного управления, и администрация президента РФ поддержала эту идею. Да, интеллигенция неоднозначно относится к этой ситуации, видит в этом признак исламизации, и я по-человечески это понимаю. Но Кабардино-Балкария никогда не отличалась каким-то тяготением к крайним формам ислама, для этого нет объективных исторических и культурных причин. Да и я лично считаю, что нам нужно более цивилизованное европейское развитие. Республика у нас в своей культурной основе светская и многоконфессиональная, так что существование образовательного религиозного центра, работающего по цивилизованным нормам, нам ситуацию не испортит.

— Но если там будут учиться люди со всего Кавказа, то поневоле это будет центр притяжения разных взглядов, в том числе и радикальных…

— Я как раз хочу, чтобы этот центр обучал только наших ребят, тех, кто здесь живет и кто здесь останется работать. Я не стал бы делать там огромную школу для представителей других республик. Мы строим это для своих жителей, создаем условия местным религиозным общинам.

— А насколько вообще важен религиозный фактор в КБР? Вот происходит преступление, появляется сообщение, что это некий вклад в строительство «Имарата Кавказ» или что это месть убитому за распутную жизнь, за продажу спиртного… Это и на самом деле религиозные дела?

— Я думаю, надо сначала разобраться в том, что представляют собой те люди, которые проповедуют радикальный ислам. Я бы не сказал, что мы, общаясь с нашими гражданами, увидели, какое-то повальное увлечение этим направлением в исламе. Совсем небольшой процент людей, которые идут в лес по идейным соображениям. Но что совершенно точно — под прикрытием именно этих идей совершается много преступлений. Происходит сращивание религиозных идей с бандитизмом, образовываются даже бандитские группировки, которые под флагом ислама собирают якобы закят, а на самом деле это самый обыкновенный рэкет. Просто эти люди научились эксплуатировать исламскую риторику для решения своих бандитских задач. Они толком не знают и не понимают ислам, просто сделали это инструментом давления на бизнес.

— Да, недавно директор ФСБ России об этом говорил.

— Проблема в том, что официальные данные о фактах вымогательства у бизнесменов или чиновников до нас, к сожалению, не доходят. То есть информация об этом, конечно, есть, а вот фактов обращения нет. Я спрашиваю у каждого отдельно: «Вот есть слух, что ты платишь, уважаемый, тем-то и тем-то». Человек отвечает мне: «Нет этого, не верь, это одни разговоры». Если бы он пришел ко мне и сказал: «Защити меня от рэкета», я бы его защитил. Но сегодня ни один человек не пришел и не заявил.

— Откуда же такая информация у силовиков? Что платят и чиновники, и бизнесмены…

— Видимо, оттуда же, откуда и у нас. Только вот пока я ни одного дела, заведенного по заявлению предпринимателя или чиновника, не видел. Вам скажут, что даже президент платит. Вот была история — нашли у одного преступника записку в кармане, он бухгалтер, работал в Федерации борьбы, а мы федерации помогаем, каждому чемпиону мира или Европы выплачиваем от 3 млн до 5 млн руб. и машину дарим. Это поднимает имидж республики, повышает у наших жителей чувство гордости за свою республику. Так вот, в кармане этого парня оказался отчет о том, сколько я денег выделил. Ну и началось — Каноков платит боевикам. И поэтому, скажу вам честно, когда находят такие записки о том, что кто-то кому-то платит, я уже начинаю сомневаться — не подкладывают ли эти записки этим людям в карман, для того чтобы дискредитировать бизнесменов или чиновников. Я просто на своем опыте с этим столкнулся.

— А вы как-то реагировали на эти обвинения?

— Так ведь это не обвинения даже, так, пиар-кампания. И что на это отвечать — есть у вас доказательства, доведите дело до суда, докажите, что действительно за правду боретесь.

«Сейчас сказать о том, что бюджет кто-то пилит или что-то делит, никто не посмеет»

— У вас не сложилось впечатление, что сегодня именно Кабардино-Балкария превратилась в идеологический центр радикального ислама? И кто вообще тут все раскачивает?

— Интересантов может быть много. Вы же понимаете, что кто-то в политических своих интересах использует, кто-то — в экономических, кто-то — в геополитических. Потому что периодически у меня возникает масса вопросов… Ну что человек может получить, взорвав канатную дорогу? Ну что он может получить, застрелив туриста? Я еще могу объяснить, когда преступник что-то нажил с этого преступления. А так? Да, когда застрелили лидера Духовного управления мусульман, понятно, что там, возможно, по идейным соображениям, потому что это был человек принципиальный и непримиримый. А вот когда происходят преступления, которые нельзя логикой объяснить, тогда и возникают вопросы… Или тот же демонстративный обстрел ФСБ. Зачем?

— То есть здесь больше внутренний фактор или внешний?

— Я думаю, 50 на 50. Мы же знаем, что происходило в Чечне, в Ингушетии, видим, что в Дагестане происходит, а вот теперь Кабардино-Балкария. А почему? Потому что благодатная почва в КБР. Все-таки здесь живут кабардинцы, балкарцы, русские… Вот на чем можно раскачать? На межнациональных отношениях. Всегда обиды найдутся. На межконфессиональных тоже пытаются. Ну и не забывайте про экономические интересы. Мы же развиваем республику. Мы довели бюджет республики до 25 млрд руб., и мы от воровства бюджетных средств оторвали некоторых людей. И сейчас сказать о том, что бюджет кто-то пилит или что-то делит, никто не посмеет. Я могу по каждой позиции отчитаться. Да, я допускаю, что кто-то может на подрядах зарабатывать или не совсем качественно что-то делать, это везде так, к сожалению, но чтобы кто-то пилил бюджетные деньги или «откаты» брал в правительстве, этого здесь нет. А если кто-то приведет такие факты — пусть правоохранительные органы разбираются и сажают этих людей. Я так и сказал нашим силовикам: «Воруют — сажайте». Не я же буду сажать — есть для этого МВД, прокуратура.

И я не исключаю, что у определенных людей интересы лежат именно в этой плоскости. Кто-то ведь жить не может с мыслью, что есть финансовые средства — республиканские, федеральные, и никто их не пилит.

— Судя по вашему ответу, экономическая версия самая жизнеспособная?

— Да там всего намешано понемногу. Когда президенту РФ Дмитрию Анатольевичу Медведеву доложили о ситуации с террористической угрозой по двум нашим районам — Эльбрусскому и Баксанскому, он сказал, что именно там, где наибольшее количество инвестиций вложено, наблюдается стремление сорвать позитивные процессы в экономике. А у нас действительно позитивные процессы в экономике. Уровень дотационности у нас сейчас 51%, у наших соседей — 80–90%. Мы вторые после Ставропольского края — там уровень дотационности 35%, и у нас сейчас амбициозная задача двигаться в этом направлении. Мы будем развивать экономику, конечно, не только для того, чтобы дотационность снизить, а чтобы и ВВП рос, и личные доходы граждан. У нас сегодня 27 очень серьезных проектов, которые заявлены по программе «Развитие Северо-Кавказского округа» на этот год под госгарантии бюджета России. И мы будем так же активно развивать это направление. Нельзя ни в коем случае допустить мысль, что сегодня жизнь в Кабардино-Балкарии остановилась из-за всех этих событий. Главное — развивать социальную инфраструктуру. Чтобы люди нормально себя чувствовали. Если это село, то там должен быть свет, газ, спортзал, амбулатория, дом культуры. В течение 2010 года мы ввели в эксплуатацию 37 новых объектов социальной инфраструктуры, в 2011 году планируем еще больше.

— Это деньги из местного бюджета?

— Да, в основном это республиканские деньги. Вот на днях я как раз один район рассматривал с министрами и подумал, что у нас в целом-то очень неплохое состояние сел. У нас 100-процентная газификация, асфальтовое покрытие дорог. Везде практически есть дома культуры, причем они действующие… Спортивные залы почти в каждом селе. Меня это радует, потому что это все люди не могут не видеть. Это позитив.

«Пока идет только имитация борьбы с коррупцией»

— Вы сказали, что в разговоре с силовиками обозначили установку на жесткое уголовное преследование чиновников, берущих взятки… А вообще, есть какие-то примеры того, что борьба с коррупцией здесь идет в реальности, а не на бумаге?

— Вам бы с руководством МВД поговорить.

— Это точно. Но они не хотят…

— Мне кажется, пока идет только имитация борьбы с коррупцией. И я пока не вижу активной работы в этом направлении, во всяком случае по тем уголовным делам, что сейчас существуют. И это не только в Кабардино-Балкарии. Мы имеем план по борьбе с коррупцией, наметили его реализацию на 2011–2015 годы. Я спрашиваю наши правоохранительные органы: «А где результаты? Покажите, где вы чиновника довели до суда? Посадили?» Таких случаев один или два. И то, мне кажется, это условные наказания. Мы-то понимаем прекрасно, что у нас, как и везде, есть нечистые на руку чиновники. Где результаты работы по ним? Но зато мы все время слышим: «О, на Кавказе тотальная коррупция, там все субъекты коррумпированные. Ну хорошо, а кто должен заниматься тем, чтобы снижать эту коррумпированность? Понятно, что это должны делать МВД, прокуратура, следствие, судебная система. Я им говорю — если вы обозначили эту работу, то доведите до суда нечистых на руку людей. А то у нас смешно выходит: мы говорим о борьбе с коррупцией, но тысячи наших сограждан видят, что человек, который под следствием за преступление, вдруг выходит на свободу. Или все знают, что человек берет взятки, но ему как с гуся вода. О чем тут можно говорить? Значит, кто-то взятку получил за то, что его не посадили.

А если в этой цепочке что-то ломается, одно звено, то уже все, вся система государственная обрушилась. И, чтобы бороться с коррупцией, нужна слаженная работа всей системы. Я думаю, что все-таки на федеральном уровне должно быть принято такое решение и нужны более серьезные требования к руководителям правоохранительных органов по результатам.