"Теракты в Европе изменили восприятие опасности, сломав стереотипы"

Говорит директор Центра экстренной психологической помощи Министерства по чрезвычайным ситуациям России Юлия Шойгу

"Такое не переживается за день, два или три"

Фото: МЧС России

После терактов в Париже, в Брюсселе и в Ницце жители городов России пришли к диппредставительствам Франции и Бельгии, чтобы положить цветы. Некоторые считают, что этот символический акт — проявление механизма психологической защиты.

С одной стороны, это нормальная потребность выразить свои чувства — сочувствие, солидарность с пострадавшими, их близкими. Всегда, даже если находятся люди, которые решаются и совершают такие чудовищные поступки,— после этого тысячи людей выходят на площади, чтобы выразить поддержку, или пытаются как-то помочь. И их — больше.

С другой стороны — такой шаг дает возможность не чувствовать себя беспомощным и бессильным в ситуации трагедии. Но это не механизм защиты. Если говорить на профессиональном языке, то в психологии есть условное разделение на механизмы защиты и механизмы совладания. Защита — это когда мы пытаемся оградить себя от какого-то неприятного, трагического, катастрофического для нас события или явления. А процессы совладания связаны скорее с тем, чтобы попытаться научиться жить вот в этих новых современных условиях.

После падения самолета А321 в Египте я была свидетельницей спора о том, надо ли и можно ли смотреть последние фотографии погибших. Человек, готовый увидеть фотографии пассажиров, сделанные ими перед вылетом, пытается совладать с трагедией, а тот, кто отстраняется от подобной информации,— защищается. Так ли это?

В целом, да — хотя, даже если наши чувства подчиняются определенным закономерностям, в итоге каждый человек переживает — и чувства свои выражает по-разному. Кто-то не будет смотреть фотографии — но пойдет и сдаст кровь, или перечислит деньги, или сможет чем-то помочь благодаря своим человеческим качествам или профессиональным навыкам.

Получается, что важно так или иначе дать выход своим эмоциям? Скажем, правда ли, что, работая на месте трагедии, психолог МЧС первым подойдет к человеку, отрешенному от происходящего, ушедшему в себя, чем к тому, кто уже рыдает?

Давайте я сперва расскажу, чем занимаются психологи на месте чрезвычайной ситуации. Это частый вопрос: ну чем же может помочь психолог в ситуации, когда у человека практически вся предыдущая жизнь в один момент разрушилась? Я всегда говорю о том, что специалист, представитель нашей профессии, он не волшебник. Не может сделать так, чтобы в один момент у человека все снова стало хорошо или хотя бы как раньше.

Первая задача, которую мы решаем,— это помочь человеку справиться со шквалом эмоций, которые его накрывают в первые моменты после трагедии. Их проявления могут быть самыми разными — от апатии, как в вашем примере, до очень ярких, бурных эмоций: гнева, страха, отчаяния, тревоги, чувства вины. И бывает, что безразличие, ступор могут помочь человеку, действуя как психологический "наркоз", анестезия, давая время осознать, что произошло. И наоборот, эмоции могут быть такими острыми, отчетливыми, что человек не сможет справиться с ними и почувствует себя неадекватно.

Вторая задача, которую решают специалисты,— это попытаться снизить вероятность того, что у человека возникнут проблемы в будущем. Ведь любая тяжелая кризисная ситуация, по сути, ломает предыдущую жизнь: это может быть переживание самой ситуации, переживание утраты близкого или резкая смена жизни, когда человек сам внезапно оказывается пострадавшим. Такое не переживается за день, два или три — это целый процесс. И он эмоционально очень сложен, очень болезнен — и, как любой процесс он может идти правильно, а может идти неправильно, с нарушениями. И тогда человек как будто застревает в своем горе. Такие отсроченные последствия могут долгие годы мешать человеку жить, не давать ему реализовывать свои планы, научиться жить по-новому.

А надо найти психолога и научиться жить дальше.

Да, надо научиться жить дальше, но не обязательно с помощью психолога. Хотя помощь и поддержка специалиста в острый период существенно повышают вероятность того, что человек сможет справиться и пережить то, что с ним произошло, и заново сформировать для себя взаимоотношения с окружающими людьми, с миром.

И третья задача, которую мы решаем, связана с тем, чтобы снизить риск возникновения массовых реакций. Потому что в любой ситуации, с которой мы работаем, присутствует большое количество людей.

Массовые реакции — это, например, паника?

Массовые реакции могут возникать непосредственно на месте трагедии (это паника, агрессия) или распространяться шире. Это слухи. Это массовые фобические реакции — например, после сообщений об авиакатастрофах у многих возникает аэрофобия, страх летать на самолетах. Так же после Чернобыльской аварии любое упоминание о радиационных происшествиях вызывает целую волну панических настроений: сразу учащаются звонки на телефоны доверия, обращения к специалистам. Люди скупают препараты йода и просто йод.

"Если переживания мешают жить — это повод обратиться к специалисту"

Это направление работы МЧС, связанное с массовыми реакциями на происшествие, наименее известно. Часто говорят: "на месте происшествия работает спасатели и психологи", но никто не говорит: "над предупреждением массовой паники работают специалисты". Вы работаете в таких случаях на свое усмотрение или действуете в рамках какой-то национальной доктрины — скажем, психического здоровья?

За термин "психическое здоровье" отдельное спасибо, это как раз то, как характеризует наша служба свою политику. Как врачам, нам легче предотвратить возникновение каких-то тяжелых последствий, чем потом их лечить.

При этом непосредственно в момент чрезвычайной ситуации у нас не так много средств в арсенале, которые мы можем использовать для того, чтобы предотвратить развитие массовых, вторичных последствий. Но по результатам исследований, которые мы проводили, могу сказать, что очень важно грамотно информировать людей о том, что случилось. Ведь в любую чрезвычайную ситуацию, как правило, вовлечено огромное количество людей. И помимо непосредственно пострадавших, в психологии есть понятие "вторичных жертв" или "вторичных пострадавших".

О ком идет речь?

Например, когда человек прочитал что-то в интернете или в СМИ и стал чего-то бояться, получил некую проблему. Это происходит из-за свойств нашей психики — мы всегда прикидываем ту ситуацию, которая произошла, на себя. Спрашиваем себя: "а чтобы было бы, если..."

Это и есть тот механизм, который заставляет бояться теракта людей, которые никогда с терроризмом не сталкивались?

Конечно, потому что быстрая передача информации, когда ее очень много, позволяет каждому человеку сделать увиденное и услышанное личным достоянием, оценить: а что бы я делал, если бы это произошло со мной? И здесь, по сути, могут быть только два способа снижения рисков. Первый — это обеспечить достаточно широкую степень информированности, прежде всего через СМИ. Второй — работать с психологами на местах, в регионах.

СМИ, по-вашему, должны говорить о трагедиях?

Самое главное — чтобы информация о том, что случилось, была изложена понятно. Ведь даже не каждый эксперт сможет найти понятные слова — а по ту сторону телеэкрана его будут слушать люди. Например, после землетрясения в Японии, в результате которого случилась авария на атомной станции "Фукусима", в СМИ выступало огромное количество экспертов в этой области физики, но их выводы и размышления были совершенно непонятны простому обывателю. Кроме того, можно предложить аудитории некий свод правил, которые помогают избежать или снизить риск того, что что-то произойдет. К этому относятся правила поведения и безопасности, информация о том, как не попасть в чрезвычайную ситуацию и что делать, если ты все-таки в нее попал. Когда человек не чувствует себя беспомощным, переживания страха и тревоги существенно уменьшаются.

И наконец, полезно донести, напомнить человеку, как понять, что все-таки то, что с тобой происходит, требует внимания специалиста и рекомендаций обращаться к специалисту.

И как это понять?

Я для себя когда-то сформулировала этот тезис, и мне кажется, что он интуитивно должен быть понятен практически каждому: если переживания мешают жить или ухудшают качество жизни — это повод обратиться к специалисту. Например, тревога перед полетом — это естественное чувство, которое позволяет соблюдать правила безопасности. А если я боюсь летать настолько, что отказываю себе в отпуске мечты, то это уже проблема.

Вы упомянули, что есть второй способ снижения рисков массовых реакций на происшествие — с помощью психологов.

Когда случается любая резонансная ситуация, больше всего страдает регион, в котором эта ситуация происходит, и людям нужна помощь и поддержка. Но психологическая служба в МЧС отвечает только за острый период. Поэтому на уровне правительственной комиссии по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций и обеспечению пожарной безопасности было решено, что психологическая помощь населению при чрезвычайных ситуациях будет выстроена в единую систему. Сейчас у нас в каждом регионе на уровне правительств утверждены перечни организаций, которые работают на отсроченных этапах,— а мы стараемся работать с психологами в регионах, обучать их.

Как оценить масштабы этой вторичной травматизации? Например, в Санкт-Петербурге после трагедии с самолетом?

Исследований, которые могли бы дать ответ точный на этот вопрос, не проводилось.

Но речь идет, условно говоря, о десятках слабых духом, которые посмотрели телевизор и поняли, что все плохо? Или это сотни тысяч адекватных людей, которые носят вот эту боль с собой?

Могу сказать, что последствия, связанные с переживанием страха, обычно предсказуемые. Если говорить о том, что происходило после Синайской трагедии, то это прежде всего, конечно, страх перелетов, страх вообще находиться в аэропорту.

Но все-таки позволю себе не называть конкретных цифр, потому что за любой из них должна стоять некая возможность отвечать за те слова, которые ты скажешь. А фобические переживания — то есть проблемы, связанные с переживанием страха,— имеют разную степень выраженности, и не каждый готов говорить о них с психологом и даже с близкими. В первые часы, дни после трагедии количество обращений, связанных с переживанием острого страха, на телефон нашей горячей линии увеличивается в разы. Если в режиме повседневной деятельности количество обращений от людей, испытывающих различные страхи, фобические реакции — это примерно 10-20 звонков в течение месяца, то в режиме ЧС только в течение суток таких обращений несколько десятков.

Ваша горячая линия работает постоянно?

Да. Но в "мирное время" это практически телефон доверия: нам звонят люди с разными проблемами — и мы стараемся им помочь или найти того специалиста, который поможет в этой ситуации. А в период чрезвычайной ситуации мы открываем федеральный номер горячей линии, и тогда уже наши специалисты работают в совершенно другом режиме. Это не длительные индивидуальные консультации, а прием огромного количества звонков: мы снабжаем людей информацией, оказываем психологическую поддержку — и получаем информацию от них.

Помощь бывает нужна не только тем, кто пострадал при ЧС, но и людям, непосредственно, казалось бы, не связанным с трагедией, но тоже прочувствовавшим ее на себе, личностно вовлеченным в горе, которое они не могут считать чужим.

"Брюссель, Париж казались очень безопасными — и вдруг происходит что-то ужасное"

Фото: МЧС России

Как вы думаете, восприятие терактов, произошедших в других странах, отличается от терактов в своей стране? Казалось бы, были теракты в Москве, в других городах России — но теперь многие жители России боятся летать именно в Европу.

С одной стороны, мы острее воспринимаем то, что к нам ближе. Потому что тогда мы можем соотнести события с собой и со своей жизнью. Но теракты в Европе изменили восприятие опасности, сломав стереотипы: Брюссель, Париж казались очень безопасными и спокойными — и вдруг происходит что-то ужасное.

Почему тогда, например, моя бабушка волнуется за меня сильнее, когда я нахожусь в метро Брюсселя, чем когда я в московском метро?

Московское метро ближе, и ей может казаться, что раз она рядом, то ничего плохого не случится. Когда вы далеко, а она не рядом с вами, то помочь вам она не может — и поэтому, конечно, для нее брюссельское метро гораздо опаснее.

Но при этом, даже пережив трагедию в своем городе, мы не боимся вновь ходить по тем же местам? Сидеть в тех же кафе, ездить в тех же вагонах? Сообщения о терактах притупляют наши эмоции?

Нет, менее чувствительными они нас не делают. Просто человек умеет приспосабливаться — именно поэтому человечество выживает, несмотря на все войны, катастрофы и эпидемии. И наоборот, сам момент опасности может обострять наши переживания и способности. Люди очень часто говорят: в момент ситуации время растянулось и внутренний голос мне подсказал, что сделать. Например, женщина, пережившая ДТП, рассказывала, как она сидела на заднем сиденье, когда у водителя случился сердечный приступ и машина потеряла управление. В какой-то момент она поняла, что столкновение неизбежно, и почувствовала: время растягивается, а у нее перед глазами стоит памятка, которую она видела в самолете, с инструкцией о том, как группироваться. Времени до столкновения ей хватило ровно на то, чтобы вот повторить эту позу,— и она была единственной в этой машине, кому удалось выжить в аварии.

Наш внутренний голос — а по сути, память — в момент опасности может выбросить нам на поверхность необходимую информацию — если вы ее узнали ранее. И чем больше наш внутренний голос будет знать, тем точнее окажутся его рекомендации в период опасности.

"Нельзя оценить, чего боятся больше: "Аль-Каиды" или ИГ"

С точки зрения психолога, надо ли смотреть новости и читать о трагедии тем, кого она не затронула?

Очевидно, что в значительной степени наше отношение к ситуации моделируют СМИ. Но выбор всегда за тем, кто смотрит: тут нужно внимательно и бережно относиться и к себе, и к окружающим. Ведь каждый из нас про себя уже знает, какой отклик это в тебе вызовет. Если это сочувствие и сопереживание, которые подталкивают человека к помощи пострадавшим или заботе о безопасности близких,— то, наверное, да. Если после просмотра или чтения новостей человек не спит, боится выходить из дома, сесть в автобус,— то стоит ограничить информацию.

Может ли массовым негативным последствием быть, например, рост ксенофобских настроений или рост агрессии?

Мы сталкивались с подобными настроениями на заре работы нашей службы, когда она только образовывалась: после громких терактов в Москве, на Каширке, на Гурьянова, после захвата заложников в Беслане и "Норд-Оста" к нам достаточно много обращались за помощью выходцы из кавказского региона, давно уже переехавшие в Москву. Потому что к ним по-другому стали относиться и многие из них испытывали огромное желание быть небезучастными в этой ситуации, чем-то помочь.

А жертвы терактов, с которыми вы работали, испытывают потребность объяснить себе, зачем, например, террористы совершили то или иное действие? Можно ли "понять террориста"?

Вы знаете, когда человек попадает в такую ситуацию, это первый вопрос, который он задает себе: за что? Почему? Почему это произошло именно со мной?

И вы ему предлагаете какие-то ответы?

Когда человек вольно или невольно начинает задавать себе вопрос "зачем", это может позволить ему достойно пережить и выйти из трудной ситуации. Начать новую, другую жизнь. Спросить себя: а что эта ситуация мне дала? Зачем она со мной случилась, чему она меня научила? Это то, что в психологии называют посттравматическим ростом. Все знают про посттравматический стресс (тяжелое психоэмоциональное состояние у человека после, например, катастрофы), но вот о посттравматическом росте мало кто вспоминает. А ведь пережить, справиться, найти себя в новой ипостаси, на новом этапе своей жизни — это возможно как раз тогда, когда человек может ответить себе на вопрос "зачем".

Сразу после трагедии это невозможно — слишком болезненно. Но через некоторое время бывает, что люди смогли найти некий смысл в своей жизни, даже если они стали инвалидами. И у меня в практике были такие встречи, когда люди говорили: моя жизнь обрела другой смысл, стала полнее и насыщеннее, чем та жизнь, которой я жил до.

Можно ли ожидать, что и целое общество после трагедии придет от посттравматического шока к посттравматическому росту?

Мы же живем в этих реалиях: такие события позволяют обществу сплотиться, чтобы преодолеть угрозу. Пример вы сами привели — когда люди выходят на улицу, приносят цветы и свечи, выражая свою солидарность с пострадавшими. Это и проявление уважения к чужому горю, и осознание ценности чужой жизни.

Одним из источников угрозы в мире сегодня является террористическая группировка "Исламское государство" (запрещена в России.— "Власть"). Помогли ли технический прогресс и активное использование соцсетей террористам стать более страшными? Способствует ли это росту тревожности — или условной "Аль-Каиды" боялись не меньше?

Нельзя оценить, чего боятся больше, "Аль-Каиды" или ИГ, потому что в свое время "Аль-Каида" была новым явлением, которое появилось в нашей жизни. Теперь появилась еще одна угроза — и поэтому страх и тревога вполне закономерные переживания, пока общество учится жить в условиях этих угроз.

За счет чего вообще формируется страх перед терроризмом, вера в могущество темной силы?

Страх, тревога — это нормальное чувство, которое помогает нам уберечься от каких-то опасных поступков. По сути, он нужен для того, чтобы предупреждать нас: опасно, туда ходить нельзя. И эта оценка происходит не рационально, когда мы просчитываем варианты, а на уровне эмоций. И прежде всего — в ответ на новые, внезапные угрозы, о которых мы еще мало знаем.

Страх перед терроризмом складывается из двух составляющих. Во-первых, это эффект внезапности: за короткое время нашу страну и Европу потрясла серия чудовищных террористических актов. И, во-вторых, это персонификация трагедии — возможность представить, что это случилось близко ко мне и могло бы случиться со мной. Но тем не менее это вполне закономерная реакция на новые угрозы — и нужна она ровно для того, чтобы мы отнеслись к этому серьезно и начали учиться жить в таких условиях, которые есть сейчас.

Галина Дудина

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...