Драма с отстранением сборной России от Олимпиады в Рио-де-Жанейро уже родила удивительный парадокс. Ее участников принято делить на пророссийский и антироссийский лагеря, имеющие прямо противоположные цели, которые скоро превратятся в лагеря победителей и проигравших. Но для двух структур, играющих в этой драме центральные роли, формальный исход схватки не столь важен, потому что они уже сейчас знают, в каких лагерях окажутся в финальной сцене, что бы в ней ни прозвучало. Одна неминуемо окажется неудачником, другая — триумфатором. А удивительно это, потому что речь идет о структурах, которые шли в теснейшей вроде бы связке, рука об руку.
Заместитель заведующего отдела «Спорт» Алексей Доспехов
Фото: Сергей Михеев, Коммерсантъ / купить фото
Среди проигравших суждено очутиться Международному олимпийскому комитету (МОК), руководителям которого стоит сочувствовать точно так же, как чистым российским спортсменам, страдающим из-за чужих преступлений и чужой придирчивости. Наказать Россию — значит навлечь на себя проклятия и от нее самой, и от довольно многочисленного, как выяснилось, отряда ее союзников. От чуть ли не десятка солидных международных спортивных федераций, которые из-за дисквалификации недосчитаются на своих олимпийских соревнованиях ярких персонажей. От национальных олимпийских комитетов нескольких стран, успевших заявить о том, что поддерживают Россию. От болельщиков, которые задорого купили билеты на бразильские соревнования, чтобы посмотреть на прыгунью Елену Исинбаеву, спринтера-барьериста Сергея Шубенкова, борца Биляла Махова, гимнастку Яну Кудрявцеву и других российских знаменитостей, и не увидят их.
Простить Россию — значит испортить свою репутацию в глазах еще более внушительной группы спортсменов, спортивных функционеров и политиков, уже давших понять, что именно коллективная дисквалификация отвечает их представлениям об олимпийской справедливости. А еще — испортить репутацию в глазах страны, которая не только, как правило, берет верх на Олимпиадах в медальном зачете, но и своими телеконтрактами и спонсорскими договорами обеспечивает финансовое благополучие МОК.
В шахматах такое положение называется цугцвангом. Это когда любой ход — плохой, любой ведет к потере фигуры.
Положение, в котором находится Всемирное антидопинговое агентство (WADA),— совсем иное. И это заблуждение думать, будто бы для WADA, так яростно настаивавшего на порке российского спорта, приемлема исключительно публичная казнь. Она, бесспорно, станет его триумфом, самой радикальной воспитательной и карательной мерой, продавленной когда-либо головной антидопинговой организацией. Но, если разобраться, разве станет для нее ударом благоприятный для России исход?
Из такого исхода применительно к WADA будет следовать одно из двух. Либо оно халтурно сделало свою работу по выявлению проблем в российской антидопинговой сфере, либо, раз уж его рекомендации игнорируют, просто не нужно спортивному сообществу. Но как халтуру, основанную на показаниях человека с «сомнительной репутацией», отчет комиссии Ричарда Макларена принято характеризовать лишь в России. А почти за два десятка лет своего существования WADA слишком прочно закрепилось в статусе ключевого игрока отрасли, и как-то странно будет признать, что все эти годы, ставя на него, и МОК, и федерации, и влиятельные государства ошибались. Звучащим из Москвы призывам расформировать превышающее свои полномочия, зарвавшееся агентство едва ли суждено быть услышанными.
Зато в любом случае будут услышаны прозвучавшие в прошлом году призывы основателя WADA Дика Паунда и ее нынешнего президента Крейга Риди. На гребне первой волны допингового кризиса, накрывшего тогда российскую легкую атлетику, они говорили о том, что годовой бюджет ведомства — $30 млн — должен быть увеличен, а полномочия — существенно расширены: коли заказываете резонансные, масштабные расследования и хотите, чтобы в них не к чему было придраться, поднимайте наш уровень во всех смыслах. Теперь у WADA, представителя лагеря победителей, гораздо больше оснований требовать бонуса для себя, чем у МОК, представителя лагеря проигравших,— снисхождения к себе. И могли ли члены Олимпийского комитета, инициируя в 1999 году ради искоренения допинга создание принципиально нового агентства, по сути, под своей, московской эгидой, представить, что однажды пути родителя и ребенка так радикально разойдутся?