Единственное, чего странным образом не хватает в музыкально-хореографической комедии "Гитлер капут!" (продюсер Сергей Ливнев, режиссер Марюс Вайсберг), построенной на бессмысленном цитировании всего, что всплывает в памяти,— это анекдота: "Штирлиц склонился над картой СССР. Его рвало на родину", который по форме и содержанию идеально отражает концепцию картины. Сравнение "Гитлер капут!" с "Самым лучшим фильмом", тоже вызвавшим негодование прогрессивной общественности, представляется оправданным в том смысле, что герой (он же автор) "СЛФ" нечаянно метафорически испражнялся в унитаз, где сидела киноаудитория, а создатели "ГК!" так же не в состоянии контролировать физиологический процесс изрыгания цитат и шуток, которые выходят из них спонтанно, как рвотные массы.
Тем не менее в этом неподвластном человеческой воле потоке можно проследить нить некоего, условно говоря, повествования. В центре его находится русский штандартенфюрер Шуренберг (Павел Деревянко), путающий удостоверение начальника немецкой разведки с красной корочкой "Заслуженный шпион СССР". Ничего, однако, страшного не происходит, когда резидент по ошибке предъявляет советскую ксиву немецко-фашистскому гаишнику. Тот ведь тоже наверняка родился где-то в Бибиреве (или, как шутят в "ГК!", в спальном районе Хендехохово) и с удовольствием принимает от советского шпиона несколько американских купюр. Тут в общем-то все немцы более или менее свои, русские (Мюллер — Юрий Гальцев, Борман — Юрий Стоянов). И только партизан Рабинович — армянин (Михаил Галустян), а изобретатель гиперболоида инженер Гарик (Игорь Гаспарян), эквивалент физика Рунге,— азербайджанец с рынка в кепке-аэродроме. Поэтому основной темой "ГК!" оказываются не попытки опереточного гестапо вывести советского шпиона на чистую воду, а его тоска по родине.
На родину, впрочем, штандартенфюрер попадает в самом начале фильма с волшебной простотой — приоткрыв потайную дверь в недрах своего берлинского особняка, за которой открывается параллельная реальность русской деревни, точнее, русского поля с косарями и стогами, где национальный характер воплощает селянин в исполнении Алексея Булдакова. На ласковый вопрос мужика "Александр Исаевич, как она, служба?" Шуренберг жалуется: "В Россию хочу" и, получив от русского народа совет: "Поди отдохни, я там в холодильнике оставил", возвращается в свой берлинский дом с бутылкой водки. И если Штирлиц на 23 февраля пек в камине картошку и напивался, пока у него в голове не начинала звучать песня "Ах ты степь широкая", то Шуренберг каждый вечер устраивает себе праздник без особого повода. Программа такая: сначала танцы на пуантах под "Танец маленьких лебедей" по телевизору (в "ГК!" вообще патологически много танцуют, будто под амфетаминами), потом тир, где блондинки в купальниках выносят гипсокартонные свастики, которые штандартенфюрер с наслаждением расстреливает в пыль, и, наконец, русская баня и искусственная заснеженная прорубь, оборудованная опять же в каких-то потайных закоулках дома. В общем, как комментирует закадровый голос какого-то недокопеляна, "интенсивный фитнес, всего 14 часов чуткого сна — и снова работа", то есть отъезд в канцелярию, сопровождаемый песней группы "Ленинград" о вреде чрезмерного трудового энтузиазма: "Ты не такой, как все, ты работаешь в офисе". Еще более народные русские песни, такие как "Калинка" или "Шумел камыш", звучат в "ГК!" в тщательном немецком переводе, хотя и не на все советские шлягеры хватило лингвистической виртуозности. Так, песня "Письма лично на почту ношу" исполняется в оригинале и иллюстрирует то обстоятельство, что штандартенфюрер держит связь с центром не то чтобы через дупло, но через вмонтированный в стену наподобие сейфа синий ящик с надписью "Почта СССР". Но это только до тех пор, пока ему не присылают радистку в обличье Анны Семенович, которая в очередной галлюцинации героя выскакивает в уменьшенной копии из журнала "Теленеделя" и начинает крутиться на коньках по столу, снимая последние вопросы относительно времени и места действия.