Российские наукоемкие инновации ожидает нелегкое будущее. В науку, исследования и разработки в последние годы стали поступать деньги. Однако деньги эти надо освоить. А отраслевые инженерные, проектные институты, опытные заводы, то есть ключевые звенья инновационной цепочки, находятся в катастрофическом состоянии. Поэтому новорожденные технопарки, бизнес-инкубаторы и особые экономические зоны выглядят инородными элементами на одряхлевшем теле российских исследований и разработок.
Результат — автомат Калашникова
Сухой остаток из предложений старой гвардии президиума Российской академии наук, инженерных генералов военно-промышленного комплекса выглядит так: наука — бизнес — производство. Государство кормит российскую науку, потом научные разработки при помощи государства настоятельно предлагаются российскому бизнесу, а бизнес при помощи все того же государства, справившись с начальным этапом коммерциализации, разворачивает масштабное производство, причем сразу мирового уровня, так как в стране, по мнению старой гвардии, остался еще огромный задел, который надо лишь умело коммерциализировать.
На примере нанотехнологий разделение труда государственных институтов, обслуживающих эту схему, выглядит в глазах научного истеблишмента примерно так. Через государственные академии наук, Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), федеральные целевые программы (ФЦП) финансируются научные исследования (НИР) и опытно-конструкторские разработки (ОКР), госкорпорация "Роснано" финансирует коммерциализацию разработок, а бизнес разделяет с ней риски и участвует в проектах как соинвестор, внедряя их в массовое производство (по данным опроса Центра политических технологий.) Во всем этом без труда угадывается советская схема НИР — ОКР — внедрение — производство. "Роснано" здесь заполняет нишу внедрения и вместе с бизнесом — производства. Но защитники этой системы забыли упомянуть о том, каких людских и экономических ресурсов она требует.
Памяти погибшего инженера
Эта схема имеет серьезные прорехи в том, что касается фундаментальной науки, но кроме них — зияющую инженерную дыру, если не пропасть. В советское время ключевыми звеньями системы исследований и разработок были отраслевые научно-исследовательские институты (НИИ), проектные, конструкторские организации, опытные заводы, где трудилась армия инженеров и ученых "технических наук". По данным Федеральной государственной службы по статистике (Росстат) и Высшей школы экономики, "исследователей" в РСФСР в 1989 году, по статистике, было около 1 млн 100 тыс., сейчас их почти втрое меньше — 388 тыс. (2006 год). В категорию "исследователи" в российской статистике попадают ученые, инженеры, конструкторы, проектировщики, то есть все те, кто непосредственно создает интеллектуальный продукт. Ученых (тех, кто добывает новые знания) было в СССР не более четверти всех "исследователей". По статистике 2006 года, "технических исследователей" (инженеров, конструкторов, проектировщиков) было в три раза больше, чем всех ученых, работающих в естественнонаучной области (248 тыс.— инженерные дисциплины, 89 тыс.— естественные). Только с 1995 по 2004 год, по данным Росстата, число конструкторских организаций сократилось на 65%, а проектных — на 70%. Общее число "технических исследователей" уменьшилось на те же 70%. И это только количественные потери.
Качество российской инженерной мысли и управление инженерными разработками подвергались в конце 1980-х самой жесткой критике. Общим местом стало мнение, что Советский Союз проиграл Западу именно в области промышленных инноваций. Слово "внедрение" невозможно корректно перевести на английский. В СССР качественные изделия производили лишь некоторые предприятия военно-промышленного комплекса, так как технический паритет или даже превосходство достигались за счет концентрации ресурсов страны на относительно небольшом числе оборонных проектов.
После распада Советского Союза в течение следующих 15 лет российская наука и инженерия не были востребованы ни государством, ни бизнесом, и их менеджмент и структура мало отличаются от советских. Основным способом заработка и выживания была и остается сдача помещений в аренду. За это время в развитых странах ушли за горизонт не только отдельные технологии, но и национальные инновационные системы в целом. Генетика, компьютерно-цифровые технологии, интернет, стволовые клетки, клонирование — символы и двигатели научно-технического прогресса второй половины ХХ века. ХХI век открылся нанотехнологиями.
При проектировании российской системы инноваций не уделяется достаточного внимания состоянию российской инженерии, а ведь это не только разработка конструкций и технологий создания продуктов, но и проектирование "производства средств производства", то есть заводских конвейеров, инфраструктуры, цехов и т. д. Поэтому крупные российские предприятия, в том числе сырьевые флагманы, давно покупают технологии "под ключ" у мировых лидеров.
Таким образом, в физической цепи инноваций, если они должны сыграть хоть сколько-нибудь значительную роль в экономике России, зияет инженерная пропасть, через которую необходимо перебросить мост. Даже если поддержать пожилых и опытных инженеров в оставшихся организациях, это не решит проблему, поскольку большинство методов конструирования и проектирования устарели 20 лет назад, если не раньше.
Наука — не жизнь
Российская наука сохранилась гораздо лучше, чем инженерия, так как наиболее энергичные ученые (20-30 тыс. без учета членов семей, по оценке Сергея Егерева, замдиректора Российского НИИ экономики, политики и права в научно-технической сфере) уехали на Запад, сохранив связи в России (а некоторые — и позиции в академических институтах). До 10 тыс. перспективных ученых и инженеров до сих пор 6-8 месяцев в году работают за границей. Более 10 тыс. ученых и инженеров трудятся в филиалах западных фирм в России. А всего ученых-естественников в России, напомним, 89 тыс.
Несмотря на это, создающейся инновационной системой России может быть коммерциализировано только очень небольшое количество research and development (R&D). С этим пунктом горячо спорят руководители российской науки, утверждая, что не все потеряно. Якобы в закромах еще остались замечательные разработки, которые только и ждут толковой коммерциализации. Как Илья Муромец, спрыгнет с печи мощная российская наука и ляжет в основу вновь создаваемой национальной инновационной системы. К сожалению, это крайне маловероятно. Как говорили герои "Операции Ы", "все уже украдено до нас". На протяжении последних 20 лет из российской науки ушла половина самых активных ученых (10 лет назад старший научный сотрудник получал $50 в месяц, и сейчас в Москве и Петербурге его доходы редко превышают 20-30 тыс. руб.). Часть ученых уехала за границу. Часть организовала собственный бизнес в России. И те и другие ушли не с пустыми руками. На новом месте выгодно иметь хорошие стартовые условия. И 20 лет назад, и сейчас защитить интеллектуальную собственность, созданную в российской научно-технической системе, практически невозможно. Поэтому наиболее перспективные разработки давно коммерциализированы в развитых странах. Более того, российская научная диаспора продолжает сотрудничать с коллегами из России. Так как внутри страны превратить даже самые замечательные идеи в деньги очень сложно, то вполне естественно, что большинство коммерчески перспективных разработок перетекает вместе с их носителями туда, где они востребованы бизнесом. Поэтому, кстати, часть российской науки (10-15%, по данным Института экономики переходного периода), встроенная в мировые инновационные цепочки, находится на хорошем уровне и может переключиться на российские проекты, но пока выжидает. Кроме того, как говорилось выше, международные корпорации, имеющие представительства в России, хорошо знают и отслеживают свои сегменты российского R&D и снимают с них сливки.
Чуждые идеи
Вот на эту научно-инженерную почву и пытаются пересадить западные технологии стимулирования инновационной экономики.
Основные черты западных инновационных систем — открытость и включенность в международные сети, отсутствие разрывов в инженерно-производственной, бизнес-инновационной цепочке, развитая юридическая система, менеджмент, консалтинг. Движущей силой инноваций являются временные команды (кластеры), в которые входят университеты, исследовательские центры, центры трансфера технологий, небольшие инновационные фирмы и т. д. Команды, а не учреждения получают средства напрямую. Питаются инновации конкурентной гонкой больших и средних игроков. Например, 70% всех инноваций Финляндии связано всего с одной компанией, Nokia, которая, правда, контролирует чуть не треть мирового рынка сотовых телефонов (в Финляндии на финансирование R&D идет 3,5% ВВП, в России — 1%). В Австрии 10 фирм обеспечивают 43% финансирования R&D.
Инновационную цепочку в развитых странах упрощенно можно представить следующим образом (деление на стадии достаточно условно, так как этапы трансфера знаний и умений в деньги пересекаются и в разных странах разбиение на стадии разнится). Фундаментальная наука как таковая, где ученых волнует только то, как устроен мир, и прикладная наука, прицельно направленная на изучение явлений и процессов, необходимых для развития технологий. Они являются почвой для R&D. Потом собственно R&D, где создаются технологии и опытные образцы (часто прикладную науку включают в R&D). Далее ранняя, посевная стадия (seed), где создаются мелкие серии, опытно-промышленные образцы и т. д. Затем следует мелкий инновационный бизнес (start-up), начало собственно бизнес-существования проекта, когда уже есть команда и коммерческие перспективы. Потом ранняя стадия развития бизнеса (early stage), когда начинаются серийные продажи и формируется ниша на рынке. И наконец, расширение производства до массовых серий (expansion), где заканчиваются инновации и начинается развитое промышленное производство.
Этой схемой руководствуются те, кто хотел бы реформировать российскую систему исследований и разработок (экономисты-западники, менеджеры Минобрнауки, Министерства экономического развития и т. д.). На все эти стадии разработаны, уже существуют и продолжают наращиваться институты, аналогичные западным. R&D финансируют Роснаука, РФФИ, ФЦП, немного Российская академия наук. Фонд содействия развитию малых форм предпринимательства в научно-технической сфере и Российский фонд технологического развития поддерживают проекты на R&D-, seed- и start-up-стадии. Start-up, early stage — объекты финансирования Венчурного инновационного фонда, Российской венчурной компании. На этот сегмент нацелены также существующие и создаваемые технопарки, зоны трансфера технологий, особые экономические зоны и т. д. Почему же эта система так неэффективно работает в России и вызывает шквал критики? Может быть, потому, что все эти институты успешно работали бы при здоровой, действующей научно-технической системе?
Институты развития или институты создания
Получается, что российским инноваторам стоит выдохнуть и сказать себе честно, что скопированные с образцов, действующих в развитых странах, звенья российской инновационной цепочки висят в воздухе. С одной стороны, немного проектов в закромах российской прикладной науки и R&D, а в середине инновационной цепочки инженерный провал, с другой — невостребованность российских инноваций отечественным бизнесом.
Даже если решить общие проблемы российской экономики, сформировав работающую систему интеллектуальной собственности, эффективное патентное право, понятные и удобные организационно-правовые механизмы создания юридических лиц, закрепленные в законах и Гражданском кодексе, и т. д., то все равно останутся серьезные структурные проблемы самой системы научно-технологических инноваций, о которых шла речь выше.
Ответы экспертов на вопрос, что делать в этой ситуации, сводятся к следующему.
Без ура-патриотизма и ссылок на достижения 40-летней давности провести независимую диагностику и анализ ситуации в российской науке, инженерии и сфере государственной поддержки инноваций.
Скорее всего, необходимо решать проблему отсутствия сотрудников в возрасте 30-45 лет, стимулировать включение перспективных российских команд и организаций в мировые инновационные цепочки. Там, где научно-технический фронт оголен, придется осторожно заполнять научные и технологические лакуны иностранными экспертами (начиная с соотечественников), иностранными инжиниринговыми, конструкторскими, проектными организациями, что уже делают на своих рынках российские сырьевые корпорации. При этом представляется разумным, чтобы вместе с иностранными компаниями в проекты были включены перспективные российские группы, которые могли бы учиться, перенимать опыт и в перспективе занять место западных коллег. Важно также создать инструменты и условия, которые бы стимулировали инновации в крупном российском бизнесе, причем это выражалось бы не только в смене одного западного оборудования на другое.
Главное, чтобы в ключевых точках со временем происходила замена зарубежных спецов на своих, а в менее значимых местах цепочки накопления стоимости международная кооперация может быть и более выгодной. Даже в известном всему миру автомобиле Mercedes немецкой сборки из 5 тыс. деталей всего 500 делается в Германии. Остальные — за границей. Несмотря на это, большую часть прибыли получает именно немецкий концерн.