Ъ: У вас есть политические пристрастия или вы абсолютно аполитичны?
Ефим Островский: Скорее второе. Меня часто спрашивают, не циничен ли такой подход. Может ли один человек работать на Гончара, Станкевича и Мавроди — это такие разные вещи. Или, например, консультировать одновременно мэра Севастополя и президента Украины. На самом деле я не вижу принципиальной разницы между нынешними политиками. Они все по сути одинаковы, а новым политикам только предстоит появиться. Если судьба России сложится удачно, то уже на этих выборах. Нынешние же все заражены тем, что социолог Ксения Мяло называет "карго-культом", или культом импорта: как те туземцы, которые ничего не делают и только ждут, что им на своих судах белые привезут все необходимые товары. Наша идеология вся импортная, творческое начало отсутствует: идеология либералов почерпнута из западных политологических брошюр и газет, коммунистическая взята из учебников истмата, платформа нынешних патриотов восходит к древнерусской истории, причем весьма приблизительно понятой.
Ъ: Идеологические заимствования идут от творческого бесплодия?
Е.О.: Если в двух словах, то этому отчасти способствовала геронтократическая ориентация нашей цивилизации и ее географическое положение — зажатость между двумя мощными мирами: атлантическим с Запада и азиатским с Востока, византийские корни и многое другое. Но сегодня сохранение нашей цивилизационной идентичности всецело зависит от преодоления этого культа импорта. Это, если угодно, вопрос нашей национальной безопасности. И именно это я считаю своим делом. Поэтому не столь важно, на кого из политиков я работаю: за каждым стоят определенные группы интересов, обеспечивающих его ресурсно. Таким образом, получается, что я работаю на разные национальные интересы. Но я до сих пор не вижу того политического движения, о котором мог бы сказать: да, это мое. Скорее всего, это будет движение нового поколения.
Ъ: А что касается сегодняшних политических движений и партий — неужели не на ком и взгляд остановить?
Е.О.: Как можно всерьез воспринимать нашу политическую арену, на которой находится Жириновский? Человек, называющий себя надеждой отечественного производителя и при этом разъезжающий на "мерседесе", лоббирующий оснащение федеральных органов компьютерами "белой" сборки в ущерб "красной", и так далее? Представьте себе: на пресс-конференции Российского союза промышленников и предпринимателей на столах стоит кока-кола. Это же нонсенс.
Ъ: Вы предлагаете ставить на столы президиумов в таких случаях квас?
Е.О.: Если вы настолько импотентны, поставьте квас. Если на что-то способны, создайте свой аналог кока-колы. В конце концов, поставьте "Буратино" — в этом есть что-то героическое. При этом я понимаю, что сегодня такие подходы в политике очень уязвимы из-за слабого ресурсного обеспечения. Наша промышленность находится на спаде, а Запад продолжает вкладывать огромные деньги в холодную войну, в ползучую "холодную" оккупацию страны чужими life styles. Весь Запад нас воспринимает как людей, любящих западные товары, но при этом не отказывающих себе в удовольствии показать кукиш тому же Западу для самокомпенсации. Фактически речь идет о деморализации населения, реморализация которого будет первой стадией реванша в холодной войне. Эти же проблемы существуют и на рынке моих собственных услуг: часто я сталкиваюсь с компаниями, которые либо являются филиалами западных, либо работают на импортных технологиях. А это пагубно.
Ъ: Вы исповедуете идеи чучхе?
Е.О.: Кстати, это переводится как "опора на собственные силы", в чем нет ничего плохого. Так или иначе, если мои конкуренты-имиджмейкеры исповедуют что-то другое, то я считаю это их слабым местом. Но в целом между нами есть взаимопонимание, мы все сознаем, что сегодня наше главное дело — продвигать гуманитарные технологии в стране. Будет отставать отечественная гуманитарная индустрия, будет отставать и любая другая индустрия. Хотя в корпусе имиджмейкеров есть старые кадры, которые пытаются работать по старинке.
Ъ: Разве в советское время имиджмейкеры существовали?
Е.О.: В стране были такие люди, но советская элита не понимала и не могла понять той роли, которую они играют в постиндустриальную эпоху. Собственно, на этом она и прокололась. Поражение в холодной войне объясняется еще и тем, что у нас не существовало ее адекватного идеологического обеспечения. Раньше этим занималось, например, АПН, обслуживало внешнюю политику и делало это неплохо. Но главным образом идеологическим обеспечением занимались контрпропагандисты — ГРУ, КГБ и так далее.
Ъ: О вас ходят слухи как об имиджмейкере, на которого большой спрос и, главное, которому платят деньги, и немалые.
Е.О.: На меня работает моя репутация. Самое важное — это исполнение своего слова, это работа на клиента, а не на собственные политические заморочки. Кроме того, я всегда брался за сверхсложные задачи. В 1989-1990 годах электоральное пространство было абсолютно девственным: в политике, как и в футболе, у нас все разбираются прекрасно, и к моим услугам прибегали только политики, уже находившиеся в кризисе. Первым, с кем мне довелось работать, был Сергей Станкевич, который в 1989 году победил во втором туре нынешнего "жириновца" Лемешева. Я тогда еще сам фактически учился, но вспоминаю эту кампанию с хорошим чувством. Потом я был консультантом прокопьевского, а затем кемеровского стачкомов во время знаменитых шахтерских забастовок летом того же года. И был единственным неформалом, кого шахтеры не выгнали с площади, где проходил митинг. А сейчас у меня уже есть команда, ученики, если угодно.
Ъ: Кто из тех политиков, с кем вы работали, без вас проиграл бы?
Е.О.: Они все выиграли благодаря самим себе. Как говорил Глинка, музыку создает народ, а мы ее только аранжируем. Выиграть выборы только благодаря хорошей кампании нельзя, но проиграть их может и перспективный политик, если кампания организована плохо.
Ъ: Значит, вы умеете выбирать своих клиентов. Вам много приходится отказывать?
Е.О.: Да, в последнее время много. И руководствуюсь я эстетическими критериями: если мне человек не нравится, то отказываюсь. Ну не нравится мне Жириновский, хотя мне предлагали на него работать. Я исхожу из того, что у всякого человека есть своя правда, и помогаю ему ее выразить и быть понятым. Я режиссер и адвокат. Но Жириновский неискренен, агрессивен и груб, и я не хочу ему помогать. Хотя допускаю, что иногда политик должен быть агрессивен.
Ъ: А что вас привлекло в Амане Тулееве? Это политик популистского толка, который сумеет быть понятым и без посторонней помощи.
Е.О.: Я считаю Тулеева выдающимся политиком. Для избирателей важны понятные вещи, а когда два политика начинают долго и нудно, на птичьем языке рассуждать, скажем, о бюджетном дефиците, то это чистой воды манипуляция сознанием избирателя. Политик не должен говорить на такие темы, это дело экспертов. И Тулеев, отвечая на подобные вопросы, всегда находил нужные, емкие и, главное, понятные формулы. Кстати, когда я его увидел в первый раз, то понял одну важную вещь, которую многие не поняли до сих пор: настоящими консерваторами в нашей стране, которые быстро найдут общий язык с западными консерваторами, будут именно выходцы из коммунистической номенклатуры, а вовсе не "новые русские". Работая однажды с одним из таких людей, я предложил ему параллельно почитать речи Рейгана и Альенде, чтобы суметь выработать собственный стиль выступлений. На этом синтезе возникла специфическая политическая риторика, которая имеет успех у избирателей. Понимаете, я не леплю людей, я просто помогаю им самовыразиться.
Ъ: Западные имиджмейкеры на нашем рынке работают?
Е.О.: Еще как! Недавно в Подмосковье прошел семинар, организованный американским International Republic Institute для наших молодых политиков. Вроде бы благое дело: американцы приехали учить аборигенов. А на самом деле нонсенс: учить в переводе искусству политики, да еще в чужой стране. У нас их политические технологии не проходят: с нацией надо говорить на родном языке. Наши демократы все работали с западными экспертами — результат вы видите.
Ъ: Значит, шансы Гайдара вы оцениваете невысоко?
Е.О.: Как нулевые. Я не политолог, на эти лавры не претендую, но раз зашел разговор, то скажу, что считаю, что закатывается также звезда Жириновского — успеха 1993 года он не повторит, поскольку тогда многие его конкуренты просто сидели в Лефортово. Явлинский, как мне кажется, также не соберет столько голосов, сколько ему сегодня прочат, хотя это вовсе не значит, что я к нему плохо отношусь. Единственное, что я могу предсказать точно: будущим президентом России станет мой клиент.
Ъ: Вы согласились бы работать на Ельцина, если бы вам предложили?
Е.О.: Я не могу ответить на этот вопрос — это абстракция. Я бы предпочел работать с политиками нового поколения, частью которого я себя ощущаю. Априорно могу сказать, что меня не интересуют разные мелкие партии, хотя обидеть их я не хочу. Более того, я убежден, что всем найдется место в политике. Но для себя я делю политиков на три категории. Есть политиканы, для которых главное — самореализация, они мне неинтересны. Есть профессионализирующиеся политики, представители конкретных групп давления и центров влияния, всевозможные лоббисты — они уже ближе к здоровому обществу. К ним я отношу, например, Черномырдина или Мавроди как представителя своих вкладчиков. Я не разделяю негативного отношения к нему. Мне кажется, что он строил свою систему для обслуживания вкладчиков. Да, я действительно вел его избирательную кампанию, но познакомился с ним только после выборов: он ведь сидел в тюрьме. И есть третий тип — профессиональные политики, выразители интересов слоя. В качестве представителя этой группы у нас я могу назвать Николая Гончара, с которым я тоже работал. Или Владимира Лепехина, который старается работать от имени "поколения рубежа", молодежи.
Ъ: Объясните все же, что вас побудило работать с Еленой Мавроди?
Е.О.: Я считал, что настоящий профессионал обязан был взять самую сложную задачу. Самым сложным кандидатом была именно г-жа Мавроди, а результат этих выборов никакого влияния на расклад политических сил заведомо не имел. А на кого там было ставить? На Веденкина, на Титова, на Лопухова? Я поставил на самого слабого и взорвал нынешний баланс сил. Я этим постоянно занимаюсь, потому что этот баланс мне не нравится. И буду продолжать этим заниматься, пока не придет наше поколение.
Ъ: Но этот баланс устраивает, например, вашего сверстника, главу концерна ОЛБИ Олега Бойко. Он предпочел бы его сохранить в целях стабильности.
Е.О.: Есть много очень достойных людей, которые говорят, что будут себя чувствовать более спокойно при премьере Черномырдине, чем, скажем, при премьере Явлинском. При этом подчеркну, что это вовсе не обязательно люди из его окружения, они могут даже быть оппонентами премьера, но им понятно, о чем он говорит. Что касается Бойко, то когда человек несет на себе груз ответственности за большой бизнес, за людей, в него вовлеченных, то он испытывает неизбежную потребность быстрее выстроить постоянные правила игры. Я лично тоже хочу стабильности, но я убежден, в отличие от него, что из этих кирпичей стабильность не построишь. А Бойко и другие вернутся в наше поколение, но сделают это последними — слишком далеко они ушли. И общий язык мы найдем.
Ъ: Вас не приглашали работать с движением Черномырдина "Наш дом — Россия"?
Е.О.: Мне сегодня делают предложения практически все более или менее крупные политические силы, но я еще не решил, с кем буду работать. Я хочу с ними познакомиться, посмотреть на них вблизи, им тоже надо со мной покороче познакомиться, даже тем, кто меня знает: я ведь меняюсь. Я нахожусь в процессе самоопределения.
Ъ: И все-таки, как вы отделяете чистых от нечистых, тех, с кем вы согласны работать, от прочих, которые вам не импонируют?
Е.О.: Есть некие понятия о национальных интересах, среди которых выделю, например, вопрос о том, нужен или не нужен России Черноморский флот? В то же время хорошо известно, что сегодня многие наши предприниматели вкладывают деньги в различное предпринимательство в Африке. И лишаясь сегодня Черноморского флота, мы завтра потеряем возможность поддержать российские интересы в этих регионах. Уже сегодня, скажем, Сомали позволяет себе арестовывать наши рыболовные траулеры. И мне безразлично, кому принадлежат эти траулеры — коммунистам или демократам. И здесь вернемся к вопросу о том, почему мне не нравится Жириновский. Он манипулятивен, и вместо того чтобы повышать уровень национального самосознания, он его понижает, театрализует и превращает в некую пантомиму. А его успех мешает смотреть в корень. Причем скажу вам, что если завтра Жириновский изменится, то и я изменю свое отношение к нему.
Ъ: Если основной критерий — отношение к национальным интересам, то каковы остальные?
Е.О.: Второй вопрос: служат ли эти люди кому-нибудь либо просто компенсируют внутренние дефициты? Я не согласен с тем, что политика — грязная игра: не существует грязных игр, есть нечистоплотные игроки. Политик — это человек, который служит определенным слоям людей. Мне небезразлично также, какой капитал стоит за политиком. Мне важно, чтобы это был национальный капитал, пусть даже сегодня он находится за рубежом, хотя это мне крайне неприятно. А политик, который приглашает меня к сотрудничеству, обязан раскрыть карты. В каком-то смысле у нас отношения пациента с врачом: если он от меня что-то скроет, это в конечном счете может обернуться против него. А о четвертом критерии я уже говорил: нравится мне этот человек или нет, хорошо ли мне будет с ним работать. При прочих равных это вопрос решающий.
Ъ: С оплатой ваших услуг проблем не было?
Е.О.: Нет, как правило, люди, которые ко мне обращаются, уже знают порядок цифр и с ним согласны. Бывают иногда удивленные глаза, и приходится объяснять, о чем идет речь. Это сезонная работа, работать зачастую приходится и днем, и ночью, о выходных разговора нет. Я строю парадигму превращения моего кандидата через его активистов в единое целое с избирателями. А грамотная избирательная кампания и есть механизм управления демократическим обществом. Чем правильнее, чем грамотнее она ведется, тем более прочные системные связи возникают между обществом и его элитой.