Сегодня в рамках информационной программы Московского кинофестиваля состоится столичная премьера "Деревянной комнаты" — новой работы "серого кардинала" питерского авангарда Евгения Юфита.
Как часто бывает с основателями школ и направлений, Евгений Юфит нырнул в поток параллельного кино, а вынырнул на поверхность "большого" кинематографа. Изобретенный под его руководством некрореализм перешел в область героических преданий, а главный некролозунг о "жизни тела, покинутого душой" сегодня, очевидно, может быть отнесен к судьбе движения, лишившегося своего идейного наставника. Резвясь среди руин советского мифа о социальном бессмертии, питерские "трупаки" по существу действовали в классических традициях авангарда, атакующего жизнь средствами эпатажного искусства. Но когда разрушать больше нечего, скандал становится нормой, а его творцы вынуждены менять ориентиры или удаляться в область культурного мифа.
В "официальное" кино Юфит пришел с репутацией хулигана и злодея. Словно в подтверждение в своем ленфильмовском дебюте "Рыцари поднебесья" он показал угрюмых мужиков, именовавшихся "военными альпинистами". Группа отправлялась на тайное задание, однако, влекомая смутной жаждой смерти и гомоэротическими порывами, истребляла друг друга. Через три года Юфит ступил на новую территорию: "Папа, умер Дед Мороз" отдаленно напоминал фольклорную страшилку. В ней действовали вурдалаки, деды-оборотни, удавленные водопроводчики и мальчики-садисты. Был и осиновый кол — непременный атрибут вампирского жанра. Однако именно кол тупоумные герои первым делом выпускали из рук, и он плыл по реке, словно напоминая, что Евгению Юфиту одинаково безразличны и табу, и архаические предания. И что по-настоящему интересует его только одно — пластика движений мужчин, помещенных в причудливую зону авторских фантазий о любви и смерти.
В этом смысле "Деревянная комната" — самый цельный и самый рафинированный фильм Юфита. Его герои молчат, зато в кадре постоянно тарахтит кинопроектор, отбрасывающий на стены тени классических некро-образов. Голые толстяки стоят по пояс в воде и поливают друг друга из ладошек, маленький мальчик пытливо созерцает прибитый к берегу труп... Некто сооружает хитрую подвесную систему и, перерезав стропу, с наслаждением втыкается головой в дерево... За всем происходящим наблюдает обитатель "деревянной комнаты" (его играет постоянный соавтор Юфита Владимир Маслов). За ним в свою очередь наблюдает женщина, не замечающая, впрочем, что экран и реальность постепенно смыкаются. Выйдя однажды утром из дома, она спотыкается о подозрительно туго натянутую веревку и стукается виском о камень. Оставшись один, мужчина присоединяется к героям своих киновидений. Распустив длинные седые волосы, он входит в воду и исчезает в тумане, окутывающем торжественную пляску смерти.
"Деревянная комната", то есть гроб — единственная прямая метафора фильма. Все остальное спрятано в медленном ритме черно-белого кино, изобретательно отыгрывающего постановочный дефицит в комбинациях узкопленочного и стандартного изображения. Очевидно, что обычно склонный к провокационному созерцанию режиссер на сей раз рефлектирует по поводу собственного творчества и вообще природы кино — искусства провокации и подглядывания. И хотя "Деревянная комната" не снабжена модным в текущем сезоне посвящением 100-летию кинематографа, она напоминает о самом первом псевдониме "десятой музы" — "движущаяся фотография". Евгений Юфит снимает фильм как бесконечную фотовыставку, где сюжет развивается не внутри эпизода, а от одного эпизода к другому, а каждый кадр может быть экспонирован как отдельная работа. Тем самым подтверждается и визуальная природа кино, и его принадлежность музейной культуре конца тысячелетия.
Ясно, что и сам Евгений Юфит может претендовать не только на место в "музее перестройки". Он сформировал свой авторский стиль, который больше не нуждается в словах, сюжетах и отсылках. Его темами и мотивами остаются смерть, страсть, вода, круг, веревка, спеленутое тело и медленно кипящее варево. После "Деревянной комнаты" к этому набору прибавился еще и киноаппарат — предмет, редкий в пыточном арсенале бывшего хулигана, но тем более многообещающий.
СЕРГЕЙ Ъ-ДОБРОТВОРСКИЙ