Преподаватель филологического факультета Петербургского университета Андрей Аствацатуров выпустил книгу под названием "Люди в голом". Анна Наринская с ней ознакомилась и пришла к выводу, что это нетрудное и притом неглупое чтение.
Действительно, очень неплохая книжка. Никакой это, конечно, не роман, хотя именно такой литературный жанр указан на обложке. Романом сейчас издатели называют все на свете — считается, что их лучше раскупают. Хотя спроси меня — мне куда больше сейчас хочется читать рассказы. Это как-то менее ответственно, что ли. Вот и "Люди в голом" — ни к чему не обязывающее чтение. И в том смысле, что это как раз не роман, а легко читающийся набор разных текстов, чаще вспоминательных, объединенных лишь рассказчиком (он же главный герой) и интонацией. И в том, что, читая эту книжку, абсолютно не чувствуешь необходимости занять по ее поводу какую-нибудь позицию. То есть автор не требует, чтобы читатель с ним соглашался или даже что-нибудь особенное по его поводу думал. Он — этот автор — как-то вальяжно, но в то же время вполне интеллигентно уверен в себе. Вот он и рассказывает какие-то истории и делится какими-то умозаключениями, потому что уверен, что кому-то они будут интересны или во всяком случае забавны.
И так оно и есть — особенно в начале книжки и в конце. С серединой дело обстоит менее удачно — там автор местами теряет позицию спокойного наблюдателя и у него прорывается какая-то даже злоба. Вот, например, автор рассказывает, как на неком фуршете встретил свою бывшую студентку: "Она повернулась, и глубокий вырез ее красного вечернего платья явил мне пышное великолепие молочных форм. Я осекся на полуслове. ("Тебе чего, лошадь?") "Я ваши лекции слушала на филфаке". Мне пришлось в ответ вежливо улыбнуться. Пауза. "Мы здесь вдвоем с мужем". ("От счастья бы не обосраться")". И это не пародия на то, как теперь пишут (а так теперь многие пишут от прямо-таки Сергея Минаева до, скажем, Александра Терехова), а честный писательский скепсис по поводу рослых блондинок, их мужей и вообще фуршетов.
Правда, когда пародия, тоже выходит не очень. Во всяком случае не очень смешно. Пусть даже ловко (Андрей Аствацатуров именно что ловко переделывает сорокинский "Путь Бро" в "Путь Гава" — пример современного, написанного "по-московски" концептуального эпоса), но не смешно.
Зато в других местах смешно. И не без тонкости. Вот, например, глава про туалеты. Там рассказывается, как герой, вдохновленный книгой "История экскрементов" какого-то последователя Мишеля Фуко ("Мне очень понравилась сама идея книги и ее название"), решил сочинить статью о надписях в туалетах. Правда, тогда эта научная тема себя не оправдала — оказалось, что надписи эти не отличаются ни разнообразием, ни особой изощренностью. Но зато теперь это студенческое воспоминание дает автору возможность порассуждать на туалетную тему. И там имеется среди прочего такой пассаж: "У туалета есть душа! Зайдите в любой туалет и внимательно прислушайтесь... Сколько звуков... Капает вода, журчит наполняющийся бачок, гудят трубы. Не пугайтесь! Это туалет пытается с вами заговорить, открыть вам свою душу. Как сказал поэт (правда, по другому поводу): "В нем есть душа, / В нем есть свобода, / В нем есть огонь, / В нем есть язык"". И вот эта оговорка, вот это "правда, по другому поводу", по-моему, правильно и смешно.
А больше всего мне нравится самое начало, где про детство. Там есть история про то, как герой в первом классе школы подружился с хулиганом Мишей Старостиным. Старостин научил его слову "жопа" и еще — рисовать скелеты. Однажды они даже нарисовали целую семью скелетов: большие скелеты, папа и мама, держат за руки маленькие скелетики, детей, а рядом понурились сгорбленные, опирающиеся на палочки скелеты — бабушка и дедушка. И вот на одном из уроков учительница читает детям стихотворение о Ленине: "Вверх идут ступени. / В доме тишина. / Здесь работал Ленин, / Сидя у окна". Тут на хулигана Старостина снисходит озарение. "Андрюха! Это ведь про скелетов стихотворение. Смотри! Вверх идут скелеты, в доме тишина, здесь работал Ленин, сидя у окна. Ты представляешь? Сидит на втором этаже,— тут его голос стал тише,— Владимир Ильич Ленин. А к нему по лестнице поднимаются скелеты. Хрусть-хрусть".
Дальше еще лучше — класс идет на экскурсию в Музей Ленина на Болотной улице. И тетка-экскурсовод, остановившись у ведущей на второй этаж лестницы, читает то самое стихотворение. "Я поискал глазами Старостина. На его физиономии сияла счастливая улыбка... Вот, значит, по какой лестнице к Ленину ходили скелеты... Я представил себе, как скелеты, один за другим, переставляя костяные конечности, поднимаются по ступенькам наверх, к Ильичу. И меня стал разбирать смех".
По-моему, здорово. Я, возможно, коррумпирована тем фактом, что мой собственный семилетний сын более чем неравнодушен к скелетам и обладает не перестающей удивлять меня способностью в самое неподходящее время разражаться внезапным, к каким-то его тайным мыслям имеющим отношение смехом. Но разве не ради такого узнавания мы и читаем книжки? Хорошо, выразимся менее категорично: ради него — тоже.