В ходе экстренного субботнего заседания Думы в стремлении укрепить дух депутатов артист Станислав Говорухин оглашал лучшие образцы патриотической литературы 1914 года, исполненные духоподъемного энтузиазма по поводу начавшейся Второй Отечественной войны. Поэтика 1914 года так захватила серболюбивых думцев, что они решили представить в лицах стихотворение, повествующее о том, как "на севере туманном слышно гром пророкотал: то с крестом, в доспехе бранном старший брат славянства встал". В качестве старшего брата явился депутат Николай Лысенко, в бранном доспехе (т. е. в камуфляжном костюме) выступал либеральный демократ-парашютист Евгений Логинов, и кратковременная заминка состояла лишь в том, где бы добыть крест, дабы живая картина, представляющая в лицах защитников славянства, была более пластической. Но тут кстати оказался рядом изверженный из сана Глеб Якунин, и, рассудив, что расстриженному священнику наперсный крест вроде бы и ни к чему, а старшему брату славянства он, напротив, был бы весьма полезен, Лысенко решил изъять у Якунина важный символ славянского братства. Сербы, известные своей трогательной любовью к России, вероятно, сравнят битву при Охотном ряду с битвой при Косовом поле, где Лысенко выступил в роли юнака Милоша Обилича, поражающего неверного султана Мурада Якунина. Пока же неверный Якунин препирается с юнаком Лысенко касательно креста, изготовленного, по его словам, из серебра высокой пробы и представляющего известную материальную ценность. Лысенко ни за что не желает отдавать крест — вероятно, он намерен воздвигнуть его непосредственно на Св. Софии.
Другим героем битв Третьей Отечественной войны — sui generis удалым казаком Кузьмой Крючковым — оказался либеральный демократ Жириновский. В соответствии с нормами рыцарского служения накануне битвы он встречался с дамой, в честь которой дал обет совершить многие славные подвиги. По итогам свидания с Дульсинеей, в роли которой выступила народная артистка Италии Чиччолина, куртуазный маньерист указал: "Она (Дульсинея-Чиччолина. — Ъ) знает, что есть такой Жириновский, у которого не только необычные взгляды на политику, но и нормальные европейские взгляды на отношения между мужчиной и женщиной. Я за свободу нравов в плане раскрепощенности человека". Общеизвестная правдивость лидера ЛДПР тут же нашла себе подтверждение: уже на следующий день, как сообщила депутат Евгения Тишковская, "Жириновский таскал меня за волосы, забил плечо, у меня поврежден палец руки, он душил меня".
Поразительно, что воинственным духом в ту субботу исполнились не только патриоты, которым это даже и по должности положено, но и демократы, традиционно считающиеся образцом умеренности и чуть ли не пацифизма. Покуда думцы дрались в Охотном ряду, члены фракции Гайдара, не желая присутствовать при отвратительных побоищах, решили почтить своим посещением съезд отколовшегося от партии Гайдара движения "Выбор России". Однако то ли положение светил было в этот день решительно неблагоприятным, то ли еще по какой-либо причине, без мордобоя не обошлось и там. Раскольники — совершенно как в последнем акте оперы "Хованщина" — забаррикадировались в помещении и, хотя, к счастью, не собирались самосжигаться, но решительно отвергали всякое общение с прибывшими приверженцами Гайдара. В желании восстановить порушенную связь с родственным движением гайдаровцы вступили в бой с раскольниками, после чего зампред комитета по бюджету Александр Починок пал окровавленный, а приобретший немалый боевой опыт в любимых им горячих точках Анатолий Шабад во главе отряда в составе майора милиции и трех автоматчиков прорвался на раскольничье сборище. Смысл столь страстного порыва остался неясным. Вероятно, все дело в кипучей натуре известного демократа, давно заставившей его забыть мудрое предостережение А. С. Пушкина: "не пленяйся бранной славой, о, красавец молодой, не бросайся в бой кровавый с карабахскою толпой".
Отмечая, что в субботу "делегаты (вероятно, 'депутаты', ибо речь идет не о съезде ВР, а о сессии ГД. — Ъ) не зря собрались", главный редактор "Советской России" Валентин Чикин отметил, что все же "зря, совершенно зря изгадили серьезное политическое дело дурацкой потасовкой". По мнению Чикина, участники такого рода потасовок "даже душат друг друга со сладострастной улыбкой".
Выражение "друг друга" предполагает взаимность, т. е. Чикин предполагает, что Жириновский, Лысенко, Логинов, Тишковская, Волкова (еще одна дама-депутат, побитая лидером ЛДПР) и Якунин в ходе инцидента совместно испытали приступ сладострастного — кто садистского, а кто мазохистского — наслаждения. В применении к лидеру ЛДПР гипотеза Чикина, может быть, и верна: интервью самого Жириновского, а равно появлявшиеся в прессе материалы, посвященные его половым наклонностям, наводят на мысль о большой раскрепощенности и в то же время изысканности вкусов либерального демократа. Можно еще допустить, что, повинуясь строгой партийной дисциплине, член ЛДПР парашютист Логинов также являет публике образцы утонченной перверсии. Однако менее понятно, каким образом главный редактор "Советской России" установил, что избитые лидером ЛДПР Тишковская и Волкова также испытали от того восторги сладострастья, — сами они о том не заявляли, и остается предположить, что вслед за Эрихом Фроммом коммунист Чикин решил развить фрейдомарксизм, т. е., хотя и оставаясь на твердых пролетарских позициях, стал при этом проникать мыслью в потаенные сексуальные желания политиков. Впрочем, от фрейдомарксистских опытов фроммовца Чикина есть немалая польза для пролетарского дела. Классический рецепт демагогии заключается в том, чтобы измерять межзвездные расстояния складным метром, а вычислять, сколько будет дважды два, с помощью высшей математики. В коммунистическом варианте этот полезный рецепт означает, что при изучении многофакторных макроэкономических процессов необходимо рыдать о слезинке замученного ребенка, а банальный эпизод уголовной хроники необходимо анализировать с привлечением всей мощи углубленного психоанализа.
Тем временем другой главный редактор — известный своей независимостью Виталий Третьяков — изменил своему двухнедельной давности мнению, что с изгнанием его "Независимая газета" умерла, и, спешно вернувшись на спецсамолете из Греции, явился в редакцию с многочисленной толпой вооруженных приверженцев, дабы свергнуть редакторов-узурпаторов Игоря Кузьмина и Александра Гагуа. Как объяснил Третьяков, "отдел охраны 'НГ' временно усилен сотрудниками частного охранного предприятия", а по сообщению милиции, в ходе последовавшей разборки приверженцы Третьякова были погружены в милицейский "Форд" и "перевезены в 68-е отделение милиции г. Москвы для дальнейших выяснений" проблем независимости.
Анализируя излюбленный псевдоним Третьякова "Титус Советологов", многие предполагали, что Третьяков воспользовался старинной западноевропейской школьной традицией, при которой имена Caius и Titus использовались как своего рода местоимения со значением "некий человек", "человек вообще", т. е. "Титус Советологов" означало "Некто Советологов". Однако сторонники схоластической версии не учитывали, что, поскольку другой псевдоним Третьякова "Виталий Марсов" свидетельствует о его воинственных наклонностях, имя Титус следует истолковывать не в местоименном смысле, а как желание подражать победоносному полководцу, а затем императору Титу, железной мышцей подавившего иудейское восстание и разрушившего Второй Храм. Тогда понятно, что Тит Третьяков, охарактеризованный еще Светонием как "любовь и отрада рода человеческого, наделенный особенным даром, искусством или счастьем снискать всеобщее расположение", отправлялся в Грецию не для того, чтобы подобно изнеженным властителям почить procul negotiis — "о, вечера ахайских городов, о сладострастье обнаженных тел" — но единственно с тем, чтобы, собрав в Ахайе верные легионы, взять расположенный на Мясницкой, 13 Храм независимости в твердую осаду. Теперь, когда Тит пришел молотить, победа его над мятежниками предрешена, и по итогам дальнейших выяснений в 68-м о/м г. Москвы Мясницкая будет украшена скопированной с римского образца аркой Тита, на барельефах которой будут изображены ведомые под ярмом зелоты Кузьмин и Гагуа, а история борьбы и победы будет воспета в опере "Милосердие Тита".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ