Премьера кино
Сегодня в прокат выходит анимационный фильм "9" — приурочив всемирный релиз к угрожающей дате из трех перевернутых шестерок, продюсеры Тим Бертон и Тимур Бекмамбетов как бы пытаются обозначить наступление нового этапа в анимации и дают понять, что "9" не просто мультфильм, а прорыв. Звук этого прорыва — трещащая по швам ветошь, из которой сделаны персонажи, вызвавшие у ЛИДИИ Ъ-МАСЛОВОЙ ностальгические воспоминания о советском мультфильме про ожившую варежку.
Впечатление, что в "9" мы имеем дело с чем-то абсолютно беспрецедентным, должны усугублять и сопутствующие терминологические новинки: такие, как жанровое определение "мультбастер" и название стилистики, в которой изготовлены персонажи мультфильма,— stitchpunk ("простроченная рвань"), как будто авторы кукол собрали все обрывки, опилки, огрызки и осколки, попавшиеся под руку, и собрали в антропоморфные фигурки с кажущейся небрежностью. За ней на самом деле стоит кропотливая возня режиссера Шейна Экера, который, еще будучи студентом архитектурного факультета, потихоньку рисовал на своем компьютере человечков, сделанных из утильсырья,— за четыре года его удалось насобирать на 11-минутный мультфильм, в 2006-м номинировавшийся на "Оскар".
Тимур Бекмамбетов почувствовал за экеровской стилистикой коммерческий потенциал и спродюсировал полнометражный мультфильм о выживании остатков человечности в мире, где победили машины, однако целевая аудитория его представляется туманно. Мрачная красота "9" может оказаться чересчур инфернальна для детей, хотя взрослых способно увлечь рассматривание подробностей причудливого облика персонажей, скомпонованных из множества штучек и дрючек разных фактур, воссозданных очень реалистически. Наверное, по увлекательности это рассматривание сопоставимо с исследованием помойного бака, где чего только интересного не встретишь. Однако, оценив безупречность дизайна, можно начать скучать от бедности содержания: в общем-то авторам сказать особо нечего, кроме того что гаджетам не нужно давать много воли. Это технофобское брюзжание в "9" облечено в оригинальную визуальную форму, но ведь и она не была бы достигнута без передовых технологий, сколько бы авторы ни подчеркивали приоритет души, без которой технология мертва и бессмысленна, и не напоминали: "Чтобы дать жизнь неживому, недостаточно разума — нужна душа".
Эту максиму в "9" произносит последний человек на Земле, профессор, сам же, собственно, и доигравшийся до техногенного апокалипсиса с изобретением искусственного интеллекта. Перед тем как умереть, профессор оживил девятерых дерюжных куколок, чтобы они среди воцарившегося господства техники продолжали сохранять последние искры человечности, а по возможности их и раздули — видимо, с тем, чтобы победить машины и потом заново, с нуля запустить процесс самоуничтожения человечества, которое на ошибках, как известно, не учится, зато каждый раз кается, как профессор в "9": "Мы играли технологиями, как дети со спичками. Но оказались недостаточно мудрыми, умелыми и мужественными. И теперь по нашей вине мир гибнет".
На бесконечность вечно воспроизводящегося самоубийственного цикла намекает финальная фраза: "Это еще не конец, это только начало" — квинтэссенция туповатой афористичности, с которой автор русского текста Дмитрий Глуховский подошел к задаче наделить тряпичных борцов с технототалитаризмом нашим великим и могучим языком. Благодаря своей генетической памяти 30-летний Глуховский хорошо чувствует шершавый язык советской демагогии, как наждак, шлифующий рельеф мозга, но, к сожалению, в написанных им для "Девяти" диалогах гуманистическая антитоталитарная демагогия выглядит ровно такой же оболванивающей — и ни Константин Хабенский (идеалистичный Девятый), ни Геннадий Хазанов (трусливый менеджер Первый), ни даже Владимир Турчинский (туповатый качок Восьмой), как и другие актеры русского дубляжа, не могут вдохнуть свою неповторимую индивидуальность и бессмертную душу в полностью автоматизированный текст. Правильно все-таки чувствовал Тим Бертон — лучше было бы, чтобы дерюжные человечки и в полном метре помалкивали в тряпочку, как и в коротком. В молчание это можно вложить самые разные неоднозначные душевные движения, между тем как вербальное общение, как обычно, все упрощает и обнаруживает, что на восемь посредственных, слабых, пугливых частичек последней человеческой души приходится только одна по-настоящему сильная и бесстрашная, на которую из-за этого ложится вся грязная рутинная работа по спасению мира, населенного ходячими тряпками.