Летом любимый писатель миллионов пропадает из поля зрения страны. Лишь немногие знают, что, закрывшись от соблазнов на одесской даче, Михаил Жванецкий пишет. А осенью знакомит друзей, в их числе и читателей "Огонька", кое с чем.
Сундук по пути
Мы уже перестали идти навстречу.
Бежать навстречу.
Мы ищем попутчиков, сидя на их пути.
Нелегко, находясь в неподвижности, найти попутчиков.
Никто не хочет с нами вместе не двигаться по пути.
А другие нам не компания.
Сидящий и идущий не могут дружить крепко, они видятся одно мгновение.
Сидячий и стоячий еще могут что-то предпринять.
Либо стоячий сядет, либо сидячий встанет.
Нет попутчиков неподвижному.
Бросят они его.
Вместе с его деньгами.
Все советуют начать двигаться.
Начнешь двигаться — попутчики появятся.
Не начнешь — будешь сидеть посреди дороги на сундуке и громко зевать, и на кошек орать: "Брысь, сволочи!"
И прохожих обсуждать: "Во-о! Какой!"
Галстук, туфли лаковые. Накрахмаленный.
Куда ж ты такой чистенький.
Грязюка у нас. Пыль!
Садись. Посиди.
Расскажи, куда так мчишься!
По какому делу...
Чего там нового в ваших краях!
Кваску попей. Водочки!
Эй-эй! Убег! Ну, беги-беги!
Говорят, там еще хуже.
Лучше быть первым здесь, где никого нет, на е-мое сундуке, чем последним там, где все!
Беги-беги!
А там биржу твою прикрыли, небось!
Брокер или дилер. Хрен его знает.
Во! Еще один несется!
Тпру-у! Нечистая сила. Сейчас налетит.
Куда пресся?! Ты что, не видишь — сундук.
Что-что! Вот стоп-сигнал горит! Это задние фары — передних колес пока нет.
Нет, не посреди дороги, а посреди пути.
Дилер хренов.
Стань посиди.
Расскажи, чего там?
Куда притопил?
Сядь, перекуси.
Куда тебе к девяти?
А далеко еще бежать?
Не знаю я твоих. Не видел.
Много тут пробегало...
Не! Мы на своем месте.
Не на чужом.
На своем.
А если человек на своем месте сидит, куда ж он побежит.
На другое место.
Не хотим стратегически.
Ты знаешь, что такое — сижу там, где мне надо?..
Беги-беги, сутенер!
А мы своего дождемся.
Все пробегают.
Всех видим.
И найти нас легко.
Мы всегда здесь.
Скоро все назад поплывут.
Увидимся, значит.
История болезни покойника
Наши сегодняшние споры с другими странами о начале Второй мировой войны напоминают труд больницы, которая составляет историю болезни покойника.
История болезни покойника, в отличие от истории болезни живого, пишется сразу после смерти.
После вскрытия.
После патологоанатома, который и поставил диагноз, и уже согласно этому диагнозу больница пишет историю болезни для суда и назначает лечение уже вчерашним числом покойнику.
Лечение уже очень точное, уже очень эффективное, уже с использованием новейших лекарств и рыночных механизмов.
То есть совершенно непонятно, как он умер при таком уходе.
Он явно шел на выздоровление.
Ему становилось все лучше, лучше, лучше.
И если бы не эти случайно несовместимые с жизнью там детство, молодость, зрелость, старость, которые привели к такому результату от такого-то числа такого-то больного, о котором так скорбят до сих пор и не забывают авторы всех подписей, собранных по подписке и прилагаемых к диагнозу, все было бы хорошо.
Вернусь — проверю
Самые несвободные люди — начальники. Министры. Мэры. Замы.
Это я сегодня сдержанно свободен.
Они — нет.
Их радость — повелевать свободными людьми.
Вы видите по ТВ, во что превращается встреча президента с Советом Безопасности — в диктант.
Что они записывают?
Как второклассники, высунув язык.
Что там говорится такого, что надо тут же записать?
Если не для записи — запоминай.
Для записи — отпечатай и раздай.
Легче и быстрей усвоить.
А тут, чтобы спрятаться, пишут и пишут, не поднимая головы.
Даже я бы сказал:
— Всем смотреть мне в глаза! Что там спрятано у вас? Презрение... Любовь... Восторг от услышанного или ужас от увиденного...
Внимание! Пиши приказ: "Сегодня в четырнадцать ноль-ноль Верховного главнокомандующего, не переставая, глазами есть. И понимання, разумення мне дать в глазах. Для этого я вам... Для этого... А ну, покажь, что записал... Или прочти вслух... Усвоил?.. Нет? Вернусь — проверю".
Тяжкий труд
Сейчас люди работают коммунистами, патриотами.
Выходят к девяти.
Вот это все несут.
Со страниц, с трибун.
И возвращаются к восьми домой уставшие.
И в отпуск ездят, где говорят о деньгах, о женщинах.
Играют в теннис, загорают.
Кончается отпуск, приступают к работе.
С десяти утра: коммунист — об эксплуатации, патриот — о засилье, население — о возмущении, милиция — о пьянстве.
Умный молчит.
Юморист смешит.
Врач успокаивает.
Народ волнуется.
Все это начинается после отпуска.
То есть где-то с середины сентября и до следующего лета.
Толя, я и время
Главное для меня — истечение времени.
Хотя время пролетает не мимо меня, а сквозь меня.
Оно выхватывает куски.
Трудно пропускать сквозь себя время.
Как я был счастлив, как-то...
Я сказал:
— Толюня, давай сегодня выпьем. Сегодня понедельник.
Он сказал:
— Сегодня воскресенье.
— Сегодня понедельник.
— Сегодня воскресенье,— сказал он.
Разговор стал бессмысленным.
Я позвонил специалистам в университет.
— Да,— сказала вахтерша.— Сегодня воскресенье.
Я пил. Я ел. Я был счастлив. Я выиграл у жизни один вечер.
Влипли
Спать не хочется.
Лежать не хочется.
Сидеть не хочется.
Ходить не хочется.
Пить не хочется.
Петь не хочется.
Думать не хочется.
Любить не хочется.
Видеть кого-то не хочется.
Слышать кого-то не хочется.
Туда не хочется.
Сюда не хочется.
Здесь не хочется.
Там не хочется.
Все, что можно себе представить,— не хочется.
В Москве +15 градусов по показаниям этого парнишки Цельсия!
Ваш бывший
Жванецкий