Лакировщики действительности

Есть в Ивановской области село, где каждый шестой житель — художник. Жемчужина России Родина жар-птицы, художественный центр мирового значения — так называют Палех в путеводителях, которые никто не читает. Потому что ни туристы, ни коллекционеры сюда уже давно не ездят

Наталья Радулова

Открыть сундучок. Взять баночку с темперной краской. Добавить каплю яичной эмульсии. И тереть, тереть пальцем или стеклянной пробиркой минут 20. Не спеша, переговариваясь с сидящей рядом подругой, глядя в окно, за которым ничего не происходит — почтальон только после обеда пройдет. Затем взять новую баночку, с другим цветом. И снова размешивать, перетирать. Творить краску — вот как это называется. Роспись палехских миниатюр с этого и начинается.

"Вы считаете, что это долго? — Юля Сафонова, студентка Палехского художественного училища, улыбается. — А нам торопиться некуда". Тут, в Палехе, жизнь размеренная. Утром надо накормить скотину, "дать курям", привязать пса Полкана, который на ночь получал увольнительную и в честь этого так шуровал по поселку, что "изгваздался весь". Потом умыться, позавтракать творогом, который вчера принесла соседка баба Люба, ну а затем и в "художку" пора, изучать знаменитое на весь мир палеховское тонкое письмо.

В небольшом Палехе, в котором от силы 5 тысяч жителей если и наберется, целых две художественные школы. И вот училище еще. Раньше сюда конкурс был огромный — по 10 человек на место, со всей страны приезжали. Сейчас — дай бог если группу в 15 человек наберут. В огромном классе сидит Юля, подружка ее Марина Малинкина и Леша Выдренков. Творят. Рядом на столе — большая лупа. В нее ребята смотрят, когда нужно писать особо тонкие детали. А их много. Собственно вся палехская миниатюра из таких трудноисполнимых деталей и состоит. Поэтому помимо художественного мастерства невероятное терпение нужно. Но тому, кто родился и вырос тут, как пишут в книгах по искусству — "в Палехе, в самом сердце России", этого как раз не занимать.

Юля уже вторую неделю расписывает свою шкатулку. А до этого ей эту самую шкатулку месяца два делали в мастерской из папье-маше: склеивали мучным клейстером картон, сушили полторы недели, вымачивали в чане с подогретым льняным маслом, снова сушили, обтачивали, грунтовали красной глиной, терли пемзой, обмахивали гусиным пером... "Я вот ее распишу саночкой, — объясняет Юля. — Ну, это трубочка такая от утиного пера, в которую вставляется беличья кисточка. Так вот, саночкой распишу, потом лампемзель возьму... Это веерок из кончика беличьего хвостика, леганька-а-ааай". Лампемзелем Юля подденет лист сусального золота — его тоже надо будет створить, перетереть со смолой деревьев, гуммиарабиком. Получится краска, которой надо будет расписать орнамент. "Потом зубиком волчьим потру, чтобы заблестело, — Юля словно сказку рассказывает, а не технологический процесс описывает. — А после меня с этой шкатулкой еще будут работать".

Нью-палех

"Деваться людям некуда, вот и работают со шкатулками, — объясняет Александр Дудоров, директор кооператива "Объединение художников Палеха". — У художника зарплата сейчас тысяч 6. А у столяров, полировщиков, заготовщиков и того меньше. А что делать? Больше ничего ж не умеют, только творить шедевры. Да и куда пойдешь? Разве что в Москву на заработки, но это только самые пробивные туда едут. Остальные тут, при шкатулках".

В Палехе как создали в 1924-м "Артель древней живописи", так она и существует до сих пор. Правда, теперь эта артель именуется кооперативом, объединившим около половины всех художников. Остальные трудятся в небольших частных предприятиях. "Раньше Палех был художественным целым, — говорит Александр Викторович. — А в начале 90-х как деньги пошли, так раскол у нас и произошел".

Про 90-е все в Палехе говорят с придыханием. Это были такие сытые годы, что забыть их не может никто. Советский Союз разваливался, границы открыли — и вдруг оказалось, что палехские лаковые миниатюры, которые и до этого вполне успешно поставлялись за границу, можно продавать еще выгоднее. В Палех потянулись не только владельцы западных галерей, туристы и коллекционеры, но и советские граждане, те, кто собирался иммигрировать — они скупали шкатулки, чтобы затем "толкнуть" их на новом месте.

"Мы не успевали писать! — глаза у Александра Викторовича загораются. — У нас очереди были! Выставки в капстранах!" В 1991 году за один только месяц выставки в США кооператив продал своих изделий на 370 тысяч долларов, что по тем временам было просто астрономической суммой. Конечно, все деньги и тогда получить было невозможно — то какой-то "горбаческий налог" высчитывали, то непонятные отчисления "в фонд погашения внешнего долга СССР". Но художник, который в середине 80-х получал, скажем, 200-250 рублей, в 90-м уже запросто зарабатывал полторы тысячи.

Село, которое к тому времени уже официально именовалось поселком, благоустроили, замостили тротуары, посадили сады, отремонтировали здания. "Богато живут", — не без зависти говорили соседи. В стране в начале 90-х был чуть ли не голод, а в Палехе художник мог на деньги, вырученные за шкатулку, целый месяц большую семью кормить.

На такое великолепие глядя, в художественное училище абитуриенты стали рваться с боем. Те, кто не поступал, шли в кочегары, в плотники, лишь бы рядом быть, ходить на подготовительные курсы. "С государственным финансированием у нас тогда было туго, — признается Михаил Белоусов, директор училища. — Но мы сами, за свой счет выживали. Открыли небольшой салончик на первом этаже, и студенты там продавали свои работы. У нас тут под окнами автобусы с иностранцами стояли, ждали, когда мы из печи шкатулки достанем. Такой ажиотаж был".

Дудорову тоже есть что вспомнить. "Возвели мы дом 20-квартирный для членов своего кооператива. Закупили более ста автомобилей "жигули", видеомагнитофоны тащили из командировок, телевизоры. На наш ксерокс председатели окрестных колхозов съезжались смотреть. Начали строить частные дома, целую улицу, Зеленую горку, застроили художники особняками. Американцы у нас обучались — ну пенсионеры приедут, посидят недельку с кисточкой, им развлечение и нам валюта. Не жизнь была — сказка. Да, бывшая артель разделилась на отдельные предприятия, каждый хотел заработать побольше. Думали о будущем. Планировали сделать Палех поселком мечты".

Ослепительные перспективы развернулись тогда перед палехскими художниками. Гнилые стены старого здания производственных мастерских рухнули, и вместо них, аккурат между каланчой и Ильинской церковью, в голубое небо ушел гигантский Дворец творчества, в котором кроме залов и гостиных были запланированы целых 300 мастерских. Жители поселка, прям как герои Ильфа и Петрова, уже представляли, что Палех становится элегантнейшим центром Европы, а скоро и всего мира.

Рухнуло все очень быстро. И никто не может до сих пор понять — почему. Александр Дудоров грешит на подделки: "Это они нам рынок обвалили. Дельцы объявились ушлые, стали нанимать художников по всей стране, и те обычными химическими, а не природными красками копировали наши работы. Но разве ж это искусство? Наляпано все по-быстрому, жирно, толсто, абы как. Другие и вовсе стали на фанерные шкатулки наклеивать открытки, заливать их лаком и продавать по 10 баксов. А иностранцы ж не разбираются — смотрят, что подешевело, и думают, Палех обесценивается. В российских сувенирных магазинах подделок тоже полно. Да я и сам если без очков, то не сразу и увижу, что там фальшивая бумажка внизу, а не роспись. Сейчас такие копии делают на этих компьютерах ваших..."

Рожденное революцией

Супруги-художники Парамоновы, Виктор и Светлана, тоже на подделки жалуются. "Все эти товарные знаки, авторские подписи, которыми палешане пытались защитить работы, копируют только так, — говорит Виктор. — Я один раз в Шереметьево в магазине увидел дорогущую шкатулку, на которой имя моей жены было указано. А написано все левой ногой!" Светлана в Измайлове, подойдя к лавке с якобы палехскими изделиями, тоже пыталась права качать, но ее быстро увели в сторонку какие-то мрачные дяди: "Не лезь, иди куда шла".

Но не только это причина забвения уникального промысла, считают Парамоновы. На палехские шкатулки, по их мнению, и мода прошла. Новому поколению это уже не так интересно. Вот и дочка их, Маша, поступать в училище пока не планирует, хотя талант у нее есть, художественную школу с отличием окончила и могла бы продолжить династию — и дедушка, и прадедушка Маши были мастерами палехской лаковой миниатюры. Трудно это — учиться четыре года, а ведь потом еще, чтобы начать сносно писать, надо "кисточкой лет пять при наставнике помахать". Стоит ли это тех 6-7 тысяч зарплаты? Маша лишь усмехается.

Впрочем, некоторые местные художники нашли альтернативные способы заработка. Сейчас в Палехе около десяти официально зарегистрированных иконописных мастерских — с чего начиналось палехское искусство, к тому оно, похоже, и возвращается. Ведь палешане издревле промышляли росписью икон. Затем, когда советская власть наложила табу на религиозные сюжеты, мастерам пришлось как-то выкручиваться. Так появились шкатулки, сундучки и броши, на которых изображались уже эпизоды построения коммунизма в деревне, Гражданской войны, народных былин. Горький называл это безумное сочетание иконописи, сказочности и соцреализма "чудом, рожденным революцией". У Парамоновых до сих пор хранится расписанная прадедом шкатулка "Разговор по душам", на которой изображен благостный, будто святой Ленин, встретивший в лесу старика с внучком. Присели они на пенек, Ленин начал сказ сказывать, тут же ручеек у их ног бежит, и лукошко рядом почему-то с мухоморами, и мальчик в буденовке, и золотые купола вдали, и белка на елочке, и гуси-лебеди в небесах — все что надо.

В последние годы в Палехе также образовались небольшие бригады мастеров, которые занимаются росписью храмов по всей России. Дело это выгодное, но тяжелое. Справляются только молодые мужчины. Они собственно сейчас и являются главными добытчиками в семьях. Отправляют такого молодца на полмесяца "на вахту", и он привозит потом гонорар — около 2 тысяч рублей за сутки. Храмы сейчас богатые, расписывают их годами, так что этим и живут.

"На храмах да на иконах мастерство теряется, — вздыхает Александр Дудоров. — Ведь там для самого творчества места почти нет, есть строгие религиозные каноны, которым надо следовать. Это рутинное ремесло, а не искусство. К тому же это масштабные картины, а не миниатюры. После нескольких лет такой работы человека уже нельзя считать мастером палехской росписи. Он утрачивает свои навыки, для нас он потерян".

Сколько таких художников уже потерял Палех? И сколько еще потеряет? Пока ситуация такая: старшее поколение, как правило, продолжает заниматься миниатюрой: "Мы уж как-нибудь доработаем свое", а детей отправляют расписывать иконы и храмы: "Пусть зарабатывают, пока за это платят". Александр Викторович печалится. Достает какую-то бумажку: "Вот у меня тут записаны все работники наши. Художников, которые старше 50 лет, — 43 процента. Молодых почти нет, молодые ездят по храмам. Ну и какое у нашей лаковой миниатюры будущее? Пока будем тянуть ее сколько можно".

Интерес к Палеху утих. Мода ли прошла, рынок ли рухнул, накладно из других стран сюда стало добираться, но если раньше в год эти места посещали более 20 тысяч туристов, то сейчас их нет. 5 декабря исполняется 85 лет со дня основания "Артели древней живописи". И никак особенно эту дату праздновать не будут. Это раньше юбилеи отмечались с особым размахом — художников вывозили в Иваново, где их поздравляли первые лица страны и области, был концерт "с Зыкиной, с Магомаевым и с кем ты только хошь". А сейчас выступит местная самодеятельность в клубе, выпьют мастера дома по рюмочке — и то хорошо.

"Падение интереса искусствоведов к проблемам палехского искусства, — так обозначают проблемы края в отчете местной администрации. — Разрушение системы отбора лучших работ для пополнения фондов и экспозиций. Отсутствие эффективных способов борьбы с подделками, захлестнувшими рынок, ограничивающими возможности сбыта и подрывающими доверие к художественной ценности. Отсутствие целостной системы современной рекламной деятельности".

Падение, отсутствие, разрушение. Художникам, тем самым кому за 50, только и остается, что вспоминать лучшие годы Палеха. Когда они сами были богаты и счастливы. Когда были молоды и полны надежд. Когда люди проезжали тысячи километров, чтоб хотя бы только увидеть их работы — тоненькой золотой ниточкой прорисованную сказку.

Как будет, так и будет

"Я, наверно, буду учиться дальше, высшее образование получать какое-нибудь, — Юля Сафонова поднимает от своей шкатулки лицо и смотрит в окно, в палехское никуда — лицо у нее при этом становится спокойным, как лики на ее миниатюре. — А может, и не пойду учиться. Как будет, так и будет".

Свою работу она закончит тоже не скоро. Что потом? "Залачат меня", — говорит Юля, продолжая отрешенно смотреть в окно. Палехские миниатюры покрывают масляным лаком, густым, коричневатым. Из-за этой его непрозрачности даже самые яркие краски становятся приглушенными, а белый цвет и вовсе приобретает слегка желтоватый оттенок. Поэтому что бы художник ни изобразил — тройку лошадей, Сталина в весеннем лесу, жар-птицу или зимние гуляния, — картинка после нанесения шести слоев лака все равно выйдет ноябрьской, как сейчас за окном у Юли: тут тебе и дождик моросит, и слякотно, и никому ненужные яблоки под деревом плотным слоем лежат, мокрые, блестящие, словно "отлачены" как надо. А еще — листья. Покрывшие грязным золотом весь поселок, чуть поблескивающие на асфальтовых дорожках, в палисадниках и на пороге вечно запертого магазинчика "Сувенир".

Палех не поражает. Здесь нет ни ярких красавиц в стиле вамп, ни наглых мачо с набриолиненными волосами. Зато есть смиренный Александр Викторович, который лишь вздыхает, глядя на недостроенный Дворец творчества. Есть заготовщик Надежда Уранова, которая 25 лет за одним и тем же столом трет пемзой крышечки от шкатулок. Есть 90-летний Владимир Аркадьевич Парамонов, который совсем не обижается, что внучка не хочет продолжать его дело. А в тихом кабинете над своими росписями склонились девочка Юля и мальчик Леша: "Я может, пойду в армию, а может, и не пойду".

В этом крае даже нет широких долин, многокилометровых полей и глубоководных рек. Зато есть то ли речушки, то ли ручейки — Палешка, Люлишка. Ламешка. Все у них тут ласково и покойно. Может быть, поэтому искусствоведы и говорят, что художники Палеха в любых работах всегда словно изображают свою родину - ее малость, миниатюрность. "Художники, сами того не замечая, переносят очертания этих берегов в свои рисунки, — еще в начале прошлого века заметил писатель Ефим Вихрев. — Если старик раскидывает свои сети у синего-синего моря, если Стенька Разин бросает в Волгу персидскую княжну, то и море, и Волга, как бы ни волновались они, в сущности, та же Палешка, преображенная только охряными холмами по берегам да фантастическими злачеными деревцами". Стоит потратить чуточку времени на изучение уникального изделия, и это действительно можно понять. И оценить, и влюбиться.