Странная вещь Олимпиада. Шла равнодушная к большому спорту женщина мимо телевизора, где показывали волейбол, задержалась, уселась, увлеклась, да так и досмотрела женский олимпийский турнир до конца. Этой болельщицей совершенно неожиданно для самой себя оказалась ЛЮДМИЛА ПЕТРУШЕВСКАЯ. Пользуясь давним знакомством, Ъ попросил ее поделиться впечатлениями.
Первый раз за много лет такое волнение, что пульс бухает даже в районе желудка. Сижу перед маленьким дачным телевизором, все пошли спать, я одна смотрю женский волейбол, передача с Олимпиады-96.
Немудреная детская игра.
Ерундовые правила, понятные в двенадцатом отряде пионерлагеря.
Титанический, неустанный труд, который вот сейчас, прямо на глазах, прорастает из черной почвы спорта, и будет ли стебель, или затопчут чужой подошвой?
Мир не хочет знать труда, не видит его, труд незаметен, непопулярен в массах, массы любят оттянуться.
Немногие упорно надрываются, тянут из себя жилы.
Сейчас — торжественный момент рождения результата этого труда.
Собственно, это именно торжество немногих в мире.
Музеи полны этим торжеством, филармонии, театры и библиотеки, но кто туда заглядывает?
Улицы полны машин и домов, но кто вспоминает инженеров?
Масса сидит у телевизора, смотрит спорт и видит безупречных победителей, не видя их пути, их ежедневного самоизнурения, отказа, труда.
Первую игру мы выиграли.
Самое интересное, за чем завороженно наблюдают зрители всегда, — это профессиональные движения.
Как мы в детстве любили смотреть за регулировщиками в белых перчатках, как мужики всех возрастов обожают следить за манипуляцией экскаватора, застревают у любого котлована: грозные, отточенные движения загребущей лапы, невозможно оторваться.
Грозные, загребущие, точные движения лапы Лены Годиной, волейболистки. Ее подача. Взять эту позу отдельно — это будет поза древней богини с греческого кувшина.
Вообще волейболистки все таковы, классические пропорции, длиннейшие ноги, мощные торсы, маленькая грудь, стянутые к затылку пряди.
Как они взвиваются перед сеткой, то ли языки пламени, то ли ракеты из ракетницы с извилистой траекторией полета.
Когда на один готовящийся с той стороны сетки удар взметнулось сразу несколько мощных протуберанцев от наших, я вдруг подумала с болью, что мы можем проиграть.
Вторая игра была проиграна с жутким счетом. Сердце ушло в пятки на перерыв.
Стало быть, для меня, простого и случайного зрителя, открылась одна довольно скрытая вещь: общий (один) разум команды.
Они перекрикивались, как торговки на базаре при виде милиции, как цыганки на вокзальной площади, завидевшие клиентку, толстую дуру-блондинку с сумочкой.
Сумочка, полная огня, закрученная лапой амазонки с чужого берега, была уже в руках у моих богинь, они ее опустошили и ловко бросили обратно, и никто не поймал ее там.
Общий разум команды висел облаком над девами, его понукал горестным воем тренер Карполь Николай Петрович, он поддерживал на весу этот разум своими грозными, обиженными взглядами. Видно было, что Карполь рвется туда, на поле, рявкнуть как следует, расставить по местам девок, поддержать упавший дух.
Это был отдельный спектакль — профиль Карполя. Специально приставленная камера ловила все оттенки гнева и отчаяния тренера, ловила с простодушием акулы. Карполь по-детски воротил морду от мэна с камерой, как пойманный любовник от жены.
Третью игру он проиграл со своими девушками со счетом...
Лена Година, белокурая валькирия, высоченная арийка, личико кинозвезды на мощной шее. Спокойная, стройная, выходила на подачу, била лапой, как чугунной сковородой. Фантастически прошибла блок и уложила пушечным ударом по пути еще и двух теток на той стороне.
Итак, когда в ответ на один готовящийся "гас" (термин пионерлагеря) той стороны прыгнуло вверх на нашей площадке сразу несколько ошметков горячей лавы, готовых поглотить и выплюнуть чужеродное тело, я подумала: сразу несколько — это много. Наверное, мы проиграем (продуем, как говорили пионеры).
Стало поровну. Мы ушли на перерыв с сильно бьющимся в кишках сердцем.
Причем если камеры была на нашей стороне, я успокаивалась: за этими мощными спинами хорошо было играть, подсказывать, помогать (зритель ведь тоже, как во сне, полушевелит конечностями, забивает, помогает забивать мячи, иначе откуда такой бешеный пульс, откуда шум в ушах и облегчение после победы?).
Но как только я вместе с камерой оказывалась за спинами мощных теток на той стороне (на чужой сторонушке), ужас лазутчика в чужом лагере не давал сосредоточиться и правильно реагировать на подачи. Да как их много, да какие они страшноватые, глаза, как крутые яйца, шеями не ворочают, быки, бычихи!
Наши сражались, славянские львицы против древнеримских гетер (Бразилия, латинские корни). Но тут случайность, ошибка, ослепление при виде упавшего на совершенно неохраняемом участке нашей площадки мяча — как это может быть?! Карполь, весь напружинившись, передавал по прямому проводу все, что он о них думал, используя самые ударные слова, и девы принимали эту передачу, которая шла мимо камера-мэна. Печаль пала на их лежевесные (прямые по-древнегречески) плечи, на их мощные загривки, печально они провели последние несколько минут, о плач Ярославны на атлантической стене! Разум игры был тут, клубился, змейки воздвигались навстречу летящему мячу, вот победа! победа! И опять случай, опять ошибка, все. Карполь ошеломленно распустил крыла, как ошпаренная божья коровка... По лицу Лены Годиной ползла капля горячей росы, не поверю, что слеза. Она ее утерла своей сковородой.
Бразилийки рыдали от счастья, наши славянские богини шли покорно принимать громы и молнии Перуна Николая Петровича, гостиница, вещички, автобус, аэропорт, долгая безрадостная дорожка домой, дороженька на Урал, домой, в зиму, в каторжный труд.
Они бы победили, бразилийки были более бестолковые, не такие красавицы в игре — но.
Судьба — как стихийное бедствие — настигает, накрывает поодиночке, но спасаться надо коллективным разумом.
Россия на Олимпиаде в Атланте не выиграла ни одной командной игры.
Это что-то для нас значит.