Триумфатор Берлинале Сергей Пускепалис о провинции, маске Бэтмена и своем старейшем в России театре.
На церемонию награждения Международного кинофестиваля в Берлине главный режиссер Ярославского театра им. Волкова ехал с тяжелым сердцем. Получение "Серебряного медведя" за главную мужскую роль в фильме "Как я провел этим летом" (на двоих с партнером по картине Григорием Добрыгиным) лишь на короткий срок заставило забыть, что ярославский театр закрыт на неопределенный срок и запланированные премьеры и фестивали откладываются один за другим. Сургучные печати на двери театра наложили местные пожарные инспекторы. Здание подозревается в родственных отношениях с пермской "Хромой лошадью": в помещениях театра обнаружилась масса нарушений противопожарной безопасности. Чеховских "Трех сестер" Пускепалис репетирует в помещениях соседнего театра, замечая, что с некоторых пор фразу "в Москву, в Москву" его актрисы произносят с особыми эмоциями. После очередной репетиции режиссер дал интервью корреспонденту "Огонька".
— Слышал, что никакой "медведь" не поможет вам в своем театре пройти дальше вахты?
— Так и есть, театр закрыт, меня даже в собственный кабинет не пускают. Хуже всего, что неизвестно, когда откроют. А это значит, что невозможно ничего планировать на ближайшее время. Премьера спектакля "Кармен" уже сорвалась, под вопросом проведение апрельского фестиваля "Будущее театральной России", над которым мы очень долго работали. Знаете, я сам первый сторонник того, чтобы зрителей, которые пришли в театр за радостью, этот поход встряхнул, но все имеет свои пределы. Мои актеры наконец-то начали получать какие-то более или менее человеческие зарплаты — кризис же на дворе. И тут опять. Если так уж скрупулезно следовать букве закона, то давайте все театры в России закроем, начиная с МХАТа, потому что, уверяю вас, положение дел в других учреждениях нисколько не лучше. Но хочется думать, что театр — это не ночной клуб и к ним надо подходить с разными мерками.
— Небольшая картинка: вот вы приезжаете из Берлина, где ходили по красной дорожке под вспышками фотоаппаратов, здоровались за руку с мэтрами европейского и голливудского кино, и оказываетесь в заснеженном Ярославле, где закрыт театр и в центр не проехать на машине, поскольку он изрыт окопами подготовки к 1000-летию города. Как эти полюсы укладываются в вашей голове?
— Я, наверное, уже пережил этап активной реакции и на безобразное, и на прекрасное. Ко всему этому я давно отношусь философски. От того, что я разнервничаюсь, в мире ничего не изменится, кроме моей нервной системы. Конечно, я понимаю, что нужно что-то делать с окружающим миром, но я не занимаюсь выравниванием колдобин и вопросами пожарной безопасности, у меня профессия другая, а потому могу только ждать и надеяться. Из-за чего у меня болит душа, так это из-за того, что дурацкие причины мешают нам строить в Ярославле такой театр, чтобы он не по номиналу, в силу исторического факта, был первым, а творчески. Бьюсь больше года, и знаете, чаще других произведений вспоминается "Левша" Лескова. Но с другой стороны, я прекрасно отдаю себе отчет, что из этой мозаики прекрасного и дурного, глупого и мудрого состоит жизнь. Было бы очень скучно весь свой век протопать по красной дорожке.
— Судя по вашим интервью, определение "скучно" по отношению к искусству для вас главное ругательство.
— Да, это точно. Когда я пришел сюда, то буквально с первых спектаклей постарался показать, что прежний театр, не сильно волнующий и будоражащий, удобный, в прошлом. Театр без открытий и прикосновения к темам, которые мы обсуждаем за пол-литрой, мертв. Здесь привыкли к спектаклям о чистой любви, а мы стартовали с володинской "С любимыми не расставайтесь" и показали бракоразводный процесс.
— Театралки со стажем не беспокоили?
— Как же, всякое было. Просто, по моему убеждению, не должны эти самые театралки определять лицо театра. Меня часто спрашивают, для кого я ставлю спектакли. Я отвечаю так — для своих друзей, которых отлично себе представляю. Они образованные, слегка циничны, избалованы зрелищами и не терпят скуку. Но раз уж заговорили о театралках пенсионного возраста, то они, как мне кажется, втягиваются в новую стилистику.
— Зачем же при такой занятости вы еще бросились в кино?
— Кино было, есть и будет для меня факультативом. Я театральный режиссер, и это из меня не вытравить никакой славой, успехом и "медведями". В кино я навсегда останусь своего рода лазутчиком. Если честно, в театре я никогда не выйду на сцену в качестве актера, даже в крохотной роли. Я и на поклоны-то выхожу на ватных ногах, трясусь весь. У меня просто нет способностей выходить к зрителям один на один и держать на себе внимание. Камера дает возможность не думать об аудитории и отдаться процессу — то, что я делаю на съемках, больше похоже на мои показы актерам на репетиции. Я сам себе так это объясняю. Кино — это множество коротких дистанций, и у меня хватает сил пробегать их. Театральный спектакль — это одна длинная дистанция, который, как актеру, мне не под силу.
— А учредители театра не против ваших отлучек, связанных с кино? Дескать, обещал отдавать театру себя до последней капли...
— В моем контракте написано: основное место работы — театр имени Волкова. Так оно и есть в действительности. Все мои "подработки" я обязательно согласую с потребностями театра. Получив предложение сниматься, я беру время на раздумье, которое трачу на то, чтобы найти запланированные дела, которыми я могу пожертвовать ради съемок. Если таковых не находится, я отказываюсь.
— Не обижаетесь, что вас называют фестивальным актером, о котором все слышали, но никто не видел?
— Вы не думайте, мне большинство фильмов под претенциозным названием "авторское кино", на которых мухи дохнут, тоже не импонирует. Прежде всего кино не должно быть скучным. И никто мне не докажет, что фильмы Алексея Попогребского, в которых я снялся, скучные и неинтересные. Я видел людей, даже иностранцев, которые переживали и принимали близко к сердцу судьбы моих героев. Прокат у нас уродливый, вот в чем дело. Как вы думаете, сегодня фильм "Осенний марафон" пошел бы большим экраном? И что, это как-то влияет на качество фильма и народную любовь к нему?
— Кино вам интересно само по себе или исключительно кино Алексея Попогребского? А если завтра он позовет вас на роль Бэтмена?
— Если Алексей Попогребский задумается над темой Бэтмена, я обязательно в этом снимусь. Даже резиновый костюм надену, хотя, зная Алексея, думаю, мы обойдемся без костюмов и масок.
Сергей Пускепалис
Фото: Никита Павлов
— Вы впервые в жизни побывали на международном кинофестивале. Не поймали себя на мысли, увидев проходящего мимо Леонардо Ди Каприо, ущипнуть себя, а потом броситься за автографом?
— Если когда-нибудь мне и хотелось перед кем-нибудь преклонить колено, так это перед нашими отечественными мэтрами, с которыми я снимался,— Леонидом Броневым, Вячеславом Невинным, Василием Лановым и другими. Но когда ко мне в Берлине подошли культовые немецкие режиссеры Вим Вендерс и Вернер Херцог, было, конечно, очень приятно.
— Где будете хранить берлинского "медведя"?
— В Железноводске на полочке вместе с другими моими наградами. Не так давно мы с женой решили, что там наш дом и там мы хотим жить.
— У вас есть специальная полочка для наград?
— Конечно, во всей этой истории есть элемент открытия. Думали ли битлы, что станут всемирно известными, когда они играли в ливерпульском подвале? Да нет, конечно. В моей киношной судьбе за версту видна огромная роль фортуны, которая свела нас с Алексеем Попогребским, а наши труды привлекли внимание людей. Знаете, за что я больше всего благодарен берлинскому жюри? За то, что те месяцы, которые вырвали из своей жизни несколько десятков взрослых, семейных и очень занятых людей, уехавших далеко от дома, в итоге не прошли даром.
— Кстати, о Железноводске... В профессиональной карьере вы сменили с десяток городов, где жили и работали. Жизнь заставляла переезжать или чего-то ищете?
— Наверное, и то, и другое. Помнится, однажды мы с женой поехали поездом из Магнитогорска в Железноводск. Так вот, почти на каждой станции, где поезд и останавливался-то всего на 15-20 минут, меня ждали люди с накрытым прямо на перроне столом, с которыми я обнимался и выпивал. Это были друзья, с которыми сводила жизнь. Проводница, помню, очень удивлялась.
— На этой жизненной дороге где располагается Москва — в прошлом, будущем или ее вовсе нет?
— Это узловая станция русской жизни. Минуя ее, никуда не доедешь, причем не только в железнодорожном смысле. При этом я очень люблю провинцию и с удовольствием сбегаю из столицы, как только представляется возможность. Но я взрослый человек, обладающий здравым умом, и не могу не видеть, что, если ты затеял что-нибудь значительное, без Москвы у тебя вряд ли получится задуманное. Конечно, как всякого провинциала, меня по молодости манила Москва, но с некоторых пор я за ней не гонюсь. Наверное, дело в частично утешенных амбициях — дескать, видали мы столицы и они нас видали.
— Вы любите провинцию?
— В столицах ты только отдаешь. Круг людей, которые получают, там очень узок. А в провинции ты получаешь. Восполнение затраченного происходит только там. Ты можешь больше времени находиться наедине с собой. Ритм другой. Там живет столько людей, сколько должно жить. Естественность — вот что привлекает. Столица не прощает мельчайших промахов, в провинции тебя всегда постараются понять.
— А я заметил: в глубинке самые раздражительные и капризные люди — москвичи. И то им не нравится, и это...
— Да это не раздражение, а обида. В большинстве случаев зачем москвич приехал в глубинку? На свою малую родину он приехал. И ему бесконечно жаль, что здесь до сих пор каменный век на дворе. В Европе на обыкновенных заправках я посещал туалеты такой чистоты, какие у нас имеются только в Думе и Кремле. И всякий раз выходил оттуда в плохом настроении и с размышлениями о судьбах родины.
— Кстати, как вам живется в Ярославле с фамилией Пускепалис?
— Да неплохо живется. Говорят, она хорошо запоминается. Правильнее произносить ее с ударением на первый слог, но я устал всех поправлять и отчаялся изменить положение вещей. В конце концов, я же обрусевший литовец. И еще. Наверное, фамилия косвенно повлияла на выбор работы. Родившись Пускепалисом, кем быть, как не режиссером. Някрошюс, Гинкас... Национальное ремесло получается.