Казнокрады Анны Иоанновны

Миллион рублей в год, или более 10% всех годовых доходов российской казны, получал в свое полное распоряжение фаворит императрицы Анны Иоанновны герцог Курляндский Бирон. Впрочем, и все остальные приближенные к ней государственные мужи делили с самодержицей не только бремя власти, но и поступления в казну. Так, фельдмаршал граф Миних, который распоряжался средствами, выделявшимися на войны, ежегодно прибавлял к состоянию 90 тыс. руб. А управлявший иностранными делами князь Черкасский купил 70 тыс. крепостных и считался одним из первых богачей империи. Те же, кто не мог красть прямо из казны, обкладывали непосильными данями подведомственных им людей.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Бедная Анна

Хотя императрица Анна Иоанновна, во множестве своих указов и прочих распоряжений упоминая своего царственного дядюшку Петра I, неизменно называла себя продолжательницей дел его, ее никто и никогда не готовил к самостоятельному управлению государством. Родилась она в семье слабого здоровьем и умом брата и соправителя Петра I Иоанна Алексеевича, и если бы Петр Алексеевич не затеял своих западнических реформ, царевну Анну ожидала бы незавидная судьба всех обитательниц великокняжеских теремов — с беспросветной скукой, тайным развратом, избавлением от нагулянных младенцев и бесконечными покаяниями в монастырях.

Начало ее жизни в насильно европеизируемой России не предвещало ничего хорошего. После смерти Иоанна Алексеевича отношение к вдове почившего государя и его дочерям, мягко говоря, не отличалось радушием. Чтобы поддерживать уровень жизни, более или менее достойный вдовствующей царицы, мать Анны, Прасковья Федоровна, урожденная Салтыкова, должна была наперекор своему происхождению и воспитанию участвовать во всех начинаниях Петра I и всячески его поддерживать. В противном случае она могла лишиться выплат из казны на свое содержание и пополнить ряды влачащих довольно жалкое существование царских родственников и свойственников. А кроме того, испытывать бесконечные унижения перед птенцами гнезда Петрова, с помощью которых ей время от времени удавалось выпросить у царя дополнительные пособия для своего семейства.

Среди ее дочерей, ничем не выдающихся, по отзывам современников, Анна не выделялась ни умом, ни внешностью. И потому у порога ее покоев не наблюдалось скопища иностранных принцев, претендующих на руку и сердце царевны Анны. Так что ее замужество стало лишь элементом в политической игре царственного дяди, пытавшегося с помощью династических браков укрепить свое влияние в Европе. Именно поэтому в 1710 году Петр I выдал Анну Иоанновну за герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма, приходившегося племянником королю Пруссии.

Однако обзавестись родственными связями и заполучить на всякий случай возможного наследника прусского престола с русскими корнями самодержцу всея Руси не удалось, причем по его же собственной вине. Организм Фридриха-Вильгельма не выдержал постоянной алкогольной перегрузки на многочисленных пирах и ассамблеях, и в начале 1711 года герцог Курляндский скончался.

Однако и этот вариант вполне устраивал царя Петра. Курляндию возглавила вдовствующая герцогиня Анна Иоанновна, и получилось так, что без единого выстрела страна перешла под русский контроль. А чтобы контроль был полным и эффективным, царь дал Курляндии заем под залог принадлежавших лично герцогам земель. Так что при любой попытке свергнуть племянницу он мог на законных основаниях силой оружия защищать русские интересы в Курляндии. Ну а поскольку Анна Иоанновна не имела никакого опыта управления и не командовала прежде даже захудалой деревушкой, Петр назначил Петра Михайловича Бестужева-Рюмина гофмейстером двора Анны Иоанновны, в каковой должности он исполнял обязанности не только фактического правителя Курляндии, но и тайного мужа герцогини.

Злые языки утверждали, что именно после этого назначения начался рост богатства Бестужева-Рюмина, немало поживившегося за счет курляндской казны. Правда, казна была невелика, да и приходилось делиться с высокопоставленными мздоимцами из российской столицы, а потому гофмейстер пытался улизнуть из-под царского контроля и найти менее корыстолюбивых покровителей, тайком предлагая руку Анны Иоанновны различным европейским государям. Вот только из этой затеи ничего не вышло, и будущая царица оставалась номинальной правительницей небольшого и крайне небогатого герцогства, которое Бестужев-Рюмин своим безудержным воровством довел практически до банкротства. Гофмейстер даже попытался избавиться от ставшего обузой герцогства и продать его Морицу Саксонскому, но на этот кусок претендовал и всесильный Александр Данилович Меншиков, и потому Бестужева-Рюмина сослали, а место в сердце герцогини Курляндской занял небогатый дворянин Эрнст-Иоганн Бирон, принявшийся вскоре править Курляндией именем так и не научившейся ничему герцогини.

Состоятельное окружение

Скучное провинциальное житие Анны Иоанновны прервала трагедия в царствующем доме Романовых. После смерти в январе 1730 года внука Петра I — Петра II — в династии не осталось ни одного наследника мужского пола по прямой линии, и встал вопрос о престолонаследии. Русская знать разделилась на враждующие партии, члены одной из них настаивали на том, чтобы престол занял сын любимой дочери Петра покойной Анны Петровны и герцога Голштинского Карла Фридриха — Карл Петер Ульрих. Однако влиятельные члены Верховного тайного совета, который, по сути, правил Российской империей после кончины Петра I, когда воцарилась его вдова Екатерина I, опасались деятельного характера герцога Голштинского и предпочли иметь на престоле члена династии, не отличающегося ни волевыми качествами, ни опытом управления и исполняющего чисто представительские функции. Анна Иоанновна идеально соответствовала этим требованиям.

Она приняла все требования членов Верховного тайного совета, получила трон, а вскоре произошло то, что и прежде, и впоследствии происходило в русской истории многократно. Самый слабый кандидат на первую роль в государстве сам или с помощью окружения осознавал все гигантские возможности своего нового положения и обязательно забирал всю власть в свои руки.

Правда, по-прежнему существовал вопрос о легитимности правления Анны Иоанновны. Особую опасность представляло собой завещание Екатерины I, которым престол передавался потомкам Анны Петровны. И потому императрица поручила добычу документа известному вороватостью Бестужеву-Рюмину. Бывший гофмейстер курляндского двора отправился в столицу Голштинии — Киль, где организовал кражу завещания из герцогского архива. За что и получил от своей благодетельницы огромную награду.

Однако, как и во времена первого русского императора, официальные царские награды землями и деньгами хоть и служили началом обогащения и средством для текущего прокормления, но еще никого не превратили в самых состоятельных людей империи. Те же, у кого не было прямого доступа к казне, обогащались прежде всего за счет тех, кто впал в немилость. Так, Меншиков изрядно поживился — с царского разрешения и без такового,— когда захватывал имения и иную собственность своего бывшего партнера по бизнесу графа Петра Андреевича Толстого. Имения и драгоценности самого Меншикова достались главным образом членам Верховного тайного совета — князьям Долгоруким. Один из них обручил свою дочь с императором Петром II. А после того как Анна Иоанновна отказалась от ограничений власти и свергла "тайников", как их именовали в столице, имущество Долгоруких конфисковали — и его с усердием расхватывали приближенные императрицы. Конфискованное у Долгоруких имущество оценивалось в 1,5 млн руб. Для сравнения: все доходы русской казны в конце правления Петра I не превышали 9,5 млн руб. в год.

Анна Иоанновна с подобным способом распоряжения собственностью, которая должна была отойти казне, поделать ничего не могла, да и не хотела. Отсутствие опыта правления делало ее зависимой от тех приближенных, которым она всецело доверяла и на верность которых рассчитывала. А верность во все века была весьма дорогим товаром. И именно поэтому императрица смотрела сквозь пальцы на то, как богатеет, воруя из сумм на содержание ее двора, обер-гофмаршал граф Рейнгольдт Левенвольд. Ведь взамен он давал ей весьма дельные советы по управлению свитой и отношениям со знатью.

Но Левенвольду было весьма и весьма далеко до тех, кто управлял внешними и военными делами государства. Иностранными делами ведал князь Алексей Михайлович Черкасский, потомок знатного рода, восходившего чуть ли не к египетскому султану Иналу. Основу состояния этого рода заложил отец будущего главы русской дипломатии, который во время воеводства в Сибири по традициям своего времени мздоимствовал так, что вызывал обостренную зависть всего русского боярства своими "сибирскими", как их тогда именовали, богатствами. Там же помощником у отца начинал свою государственную службу и дело пополнения семейного капитала князь Алексей Черкасский.

Когда в 1710 году царь Петр казнил за казнокрадство и воровство бывшего главу Сибирского приказа и сибирского воеводу князя Гагарина, возник вопрос о назначении нового управляющего восточными окраинами России. Однако после жестокой публичной казни Гагарина, чей труп долго продолжал висеть перед зданием Сената, даже среди самых корыстолюбивых вельмож не находилось желающих отправиться в Сибирь. Отказался от подобной чести и глава клана баронов Строгановых Григорий Дмитриевич, сославшийся на то, что управление собственными заводами на Урале на благо государя занимает все его время и не даст возможности полноценно отправлять должность. И тогда царь вспомнил о Черкасском-младшем, имевшем уже опыт сибирского правления. За новый срок управления Сибирью князь приумножил свои богатства уже известными способами — от поборов с купцов и инородцев до прямых хищений казенных денег. Однако действовал так ловко, что серьезных жалоб на него в столицу не отправляли. И потому лучшего претендента на управление иностранными делами Анна Иоанновна найти вряд ли и смогла бы.

Обзаведясь высоким постом и серьезным влиянием на императрицу, князь Черкасский занялся и исконным боярским делом — лоббированием интересов различных воевод, губернаторов и иных чиновников во дворце. При этом размер его вознаграждения за подобную милость не переставал поражать воображение современников. Так, известный русский историк Василий Никитич Татищев, управляя Астраханью, чрезмерно увлекся поборами с туземного населения. Он обоснованно опасался того, что челобитная обиженных дойдет до императрицы, за чем последуют отрешение от должности, следствие и разорение. А потому пошел проверенным путем, послал князю Черкасскому 30 тыс. руб.— и инцидент был исчерпан.

При этом, несмотря на получение положенного по должности финансового довольствия и грандиозные размеры собираемой мзды, князь не стеснялся постоянно клянчить и получать у Анны Иоанновны вспомоществование из-за крайней, как он писал в прошениях, бедности. А в итоге князь Черкасский умудрился скопить несметные богатства в золоте и драгоценных камнях и имел обширнейшие поместья с 70 тыс. крепостных.

Не меньшим усердием в добывании капитала отличался и главный военачальник Анны Иоанновны — фельдмаршал граф Бургхард Миних. Этот немецкий дворянин поступил на службу в русскую армию еще в петровские времена и сразу же оценил возможности, открывающиеся в России любому предприимчивому и беззастенчивому человеку. Имея познания в инженерном деле и архитектуре, он получил приказ Петра I строить Ладожский канал, а из наворованных денег и материалов сложил фундамент грядущего благополучия. Постройка канала принесла Миниху 30 тыс. руб. наличными и массу стройматериалов, из которых в Санкт-Петербурге были построены дома и дворцы, сдававшиеся в аренду и приносившие рачительному немцу до 16 тыс. руб. в год.

Современники и потомки писали, что Миних и в дальнейшем не упускал ни единой возможности для приумножения состояния. Так, во время военных походов, которые он возглавлял, все суммы на расходы полков он держал в своих руках и делился деньгами с теми, для кого они предназначались, крайне скупо и неохотно. Отправляясь в походы, он всегда скрупулезно выговаривал себе жалованье, а также настаивал на выдаче разъездных денег, хотя и передвигался на армейских лошадях. Чтобы не вступать с ним в споры каждый раз, императрица положила ему на разъезды 10 тыс. руб. в год, чего не имел ни один другой сановник в России. А в общей сложности годовые доходы фельдмаршала доходили до 90 тыс. руб. в год, что составляло почти 1% ежегодных поступлений в российскую государственную казну.

При этом, как и князь Черкасский, граф Миних не забывал напоминать императрице и о дополнительном вознаграждении. Правда, просил не на бедность, а в качестве наград за победы. Дело в общем-то того стоило, и потому ему презентовались имения близ северной столицы, многочисленные деревни в Малороссии, а также множество раз давались презенты наличными в весьма значительных размерах — до 100 тыс. руб. Когда же заслуженный воин после смерти Анны Иоанновны решил уйти на покой, ему положили пенсию 15 тыс. руб. в год, что должно было скрасить наступившую старость.

Богатейший фаворит

Положение самых высокопоставленных царедворцев времен Анны Иоанновны при всех его финансовых прелестях осложнялось наличием у императрицы фаворита Бирона, которого она после воцарения сделала герцогом Курляндским. Объяснения тому существуют самые разнообразные. Одни современники и историки утверждали, что герцог умел чрезвычайно ловко ссорить придворных и везде и всюду создавал то, что потом назвали системой сдержек и противовесов, назначая для отправления близких функций людей, которые испытывали ненависть друг к другу. Другие же утверждали, что Бирон не отличался острым умом, а часто шел на поводу у разных советчиков, совершая при этом как полезные для себя и императрицы поступки, так и делая многое во вред. Как бы то ни было, на протяжении всего правления Анны Иоанновны герцог Бирон оставался ее фаворитом, главным получателем богатств из казны и богатейшим человеком в Российской империи.

Правда, когда недруги называли его временщиком, они даже не подозревали о том, насколько близко их определение к истине. Получая, по разным оценкам, около 1 млн руб. в год из казны, он предпочитал вкладывать деньги за рубежами России, главным образом в свои владения в Курляндии, явно не собираясь на всю жизнь оставаться собственно в Российской империи. Он выкупал герцогские земли, заложенные в свое время Петру I, а также строил два дворца, которые современники называли королевскими. На возведении одного из них ежегодно в сезон трудились 2 тыс. рабочих. А впоследствии, когда Курляндию присоединили к России, оттуда на строительство Аничкового дворца в Санкт-Петербурге привезли 60 возов с оконными рамами. В народе ходили слухи о том, что Бирон, не зная, что делать со свалившимся на него богатством, пол в одной из комнат дворца сделал из поставленных на ребро серебряных рублей. Кроме того, предусмотрительный Бирон, достаточно хорошо поняв, что случается с фаворитами и их собственностью после падения, покупал земли в германских государствах и делал вклады в зарубежные банки.

При всем том денег герцогу постоянно недоставало и он безостановочно занимался добычей новых имений и средств. Так, в Курляндии он затеял проверку прав дворянских семей на принадлежащие им земли. При этом он требовал, чтобы были представлены документы, подтверждающие права на поместья с довольно давних времен. В эпоху регулярных войн и пожаров документы сгорали и исчезали с большой частотой, так что около полутора сотен поместий досталось герцогу без всякой оплаты.

Еще одним способом пополнения богатства, которым пользовался Бирон, служила карточная игра. К картам он пристрастился еще в студенческие времена в Кенигсбергском университете. Вот только в России он играл по несколько другим правилам, заметно отличавшимся от европейских. Он приглашал на игру состоятельных людей, которые из страха перед опалой от таких предложений никогда не отказывались. Игра велась на весьма значительные суммы, причем все и каждый знали, что фаворит императрицы терпеть не может проигрывать, а победителя опять же может ожидать опала. Так что вечерние посиделки с картами у Бирона превратились в узаконенную форму вымогательства, и редкий сановник в империи мог избежать подобного налогообложения в пользу временщика.

Много позже, когда Бирона арестовали, ему поставили в вину еще и обыкновенные нападения на людей и силовой отъем у них имущества и денег, что в сумме принесло ему многие сотни тысяч рублей. Сам Бирон все подобные истории и прочие обвинения в мздоимстве отрицал, утверждая, что только раз Анна Иоанновна пожаловала ему 500 тыс. руб., из которых он взял только 100 тыс., а остальное отдал в казну.

Однако вполне реальным оказалось участие фаворита Бирона в возвращении в Россию зарубежных вкладов фаворита Меншикова, которые составляли 9 млн руб. Эти деньги, вложенные серебром в лондонские и амстердамские банки, не давали покоя никому из русских сановников. Иностранные банкиры отказывались возвращать эти деньги кому бы то ни было, кроме наследников Меншикова, его детей. Один из царедворцев той эпохи и родственник детей Меншикова по матери князь Шаховской предложил Бирону замечательный трюк. Брат герцога Густав просил руки дочери Меншикова, что служило гарантией возвращения из ссылки семейства уже скончавшегося полудержавного властелина. А сын Меншикова — Александр Александрович — в ответ на это подписывал бумаги, необходимые для возвращения отцовских денег в Россию. Всем сторонам удалось договориться, и казна получила 8 млн руб., а 1 млн достался Бирону и его брату. Меншикову-младшему возвратили имения с 2 тыс. душ, что было лишь малой толикой богатства его отца.

Поступок Бирона по тому времени можно было считать даже гуманным. Рассказывали, что и тех, кто верно служил ему, герцог, несмотря на свою скупость, награждал весьма солидно. Так, фаворит фаворита князь Юсупов получил от Бирона знаменитое впоследствии имение Архангельское под Москвой. Однако у тех, кто не был в чести у Бирона, его богатство и влияние вызывали приступы ненависти. Именно тогда впервые пошли разговоры о немецком засилье в окружении императрицы, хотя некоторые историки подсчитали, что среди приближенных Анны Иоанновны русские составляли весомое большинство.

Одним из самых известных и прославленных обвинителей Бирона с давних времен считается Артемий Петрович Волынский, известный русский государственный деятель и дипломат, которого по приказу императрицы казнили за клевету на герцога. Однако и в прежние времена находилось немало людей, уверявших, что Волынский выступил против царского фаворита из зависти и боязни наказания за мздоимство. Писали, что Волынский, назначенный губернатором в Казань, прибыл туда с обширной дворней в 100 человек и 800 лошадьми, на содержание которых начал немедленно вымогать деньги с местных обывателей. Особенно много приходилось платить инородцам, с которых губернатор собрал в короткий срок 14 тыс. руб. При этом без внимания Волынского не оставались ни купцы, ни иные состоятельные люди губернии, одалживавшие ему деньги, как водится, без отдачи.

Во время губернаторства в Астрахани помимо испытанных методов обогащения Волынский, как утверждали его недруги, похитил даже драгоценный оклад с чудотворного образа в соборе. И все эти проделки сходили ему с рук, пока он был предан Бирону и отдавал полагавшуюся мзду фавориту. Герцог настолько ценил Волынского, что доверил ему заведование конными заводами, которые считал для себя важнейшим делом в империи. Но тут Волынский не выдержал и взял не по чину, присвоив 700 тыс. руб. А когда его в этом уличили, перешел в оппозицию к немцам и принялся обличать бывшего благодетеля.

Честный министр

На этом фоне поневоле возникает вопрос: а был ли в Российской империи хотя бы один не вовлеченный в коррупцию человек? Историки и современники все-таки нашли одного высокопоставленного сановника, которого и при жизни, и после смерти не обвиняли в мздоимстве.

Андрей Иванович Остерман приехал в Россию при Петре I и, как шутили современники, обрусел до полного безобразия. Он ходил в грязной одежде, в доме его царила несусветная грязь, а серебряная посуда не чистилась так давно, что казалась обычной в ту пору оловянной. При этом он соблюдал предельную аккуратность в делах и необычайную щепетильность в финансовых вопросах. Он, например, в отличие от всех остальных сановников никогда не просил имущества тех, кто попал в опалу. Более того, отказался от царской милости, когда Петр II предложил ему 6 тыс. крестьян, конфискованных у графа Толстого, объяснив, что не имеет заслуг, соответствующих подобной награде.

Он в отличие от других не выпрашивал у самодержцев подачек, и Анна Иоанновна едва ли не силой наградила его землей в Лифляндии, подарила 60 тыс. руб. и дала 5 тыс. руб. пенсии.

Размеры вкладов в зарубежных банках, которые все-таки сделал этот предусмотрительный человек для потомков, на фоне вкладов Меншикова и Бирона не вызывали ничего, кроме смеха, и считались вполне соразмерными тому, что мог скопить один из самых высокопоставленных чиновников империи за 42 года на государственной службе. Но когда он попал в опалу с воцарением Елизаветы Петровны, императрица решила заполучить и эти деньги.

"Остерман,— писал секретарь саксонского посольства в России Пецольт,— не ослепляясь счастьем, счел необходимым оградить себя от его превратности и поместил в Голландии большую денежную сумму с непременным условием не выдавать ее по простым приказам, но единственно в том случае, когда он или сын его явится лично за получением вклада. Партия, возведшая на престол Елизавету, узнав об этой предосторожности, решилась, вместо того чтобы сослать молодого Остермана в Сибирь вместе с отцом, выказать притворную умеренность и выхлопотала ныне здравствующему (в 1783 г.) графу Остерману паспорт, необходимый для поездки в Голландию по его делам, но вместе с тем послано было русскому министру, находившемуся при Генеральных штатах, приказание — уловить минуту, когда он получит свои деньги, и, арестовав его под каким-нибудь благовидным предлогом, выслать в Россию с его деньгами. Возмущенный таким предательством русский посланник, вместо того чтобы исполнить приказание, посоветовал Остерману бежать далее, не требуя своих капиталов".

А вот богатства Бирона и иных приближенных к Анне Иоанновне денежных хищников изъяли и раздали новым, тем самым подтверждая неизменность оборота крупных капиталов в российской природе.