Владимир Резвин, директор Музея архитектуры имени Щусева, ушел со своего поста. На его место назначен Давид Саркисян.
Музей архитектуры вместе с ГМИИ им. Пушкина и Третьяковкой входит в список объектов национального достояния и относится к числу важнейших московских музеев. Смена директора рассматривается архитектурной общественностью как попытка уничтожить музей.
Президент Российской академии архитектуры и строительных наук Александр Кудрявцев обратился с письмом к Владимиру Путину с просьбой передать музей из ведения Госстроя в Российскую академию архитектуры. По его мнению, это единственный способ спасти музей. "Я считаю, что музей в ближайшее время может быть уничтожен,— сказал он в беседе с корреспондентом Ъ.— Когда я узнал, что Резвин уходит, я связался с председателем Госстроя министром Шамузафаровым. Я хотел обсудить кандидатуру директора, и он дал согласие. А далее мгновенно был назначен Саркисян. Музей — это привлекательная недвижимость, дом рядом с библиотекой Ленина. Давно ходят слухи, что музейные фонды собираются под предлогом ремонта вывести на Волгоградский проспект, здание отремонтировать, а затем быстро приватизировать. Саркисян — человек, не имеющий никакого отношения ни к музейной деятельности, ни к архитектуре. По образованию он вообще биолог, а по роду деятельности, как теперь говорят, менеджер. Я боюсь этого менеджмента. Я боюсь, что они начали осуществлять план по уничтожению музея".
Услышав все это, приходишь в ужас. Коллекция музея архитектуры — собрание мирового уровня. Ни одна крупная мировая выставка не обходится без вещей из музея. Весь русский архитектурный авангард хранится в его фондах — подлинники Мельникова, Гинзбурга, Голосова, Весниных. Конкурсы на Дворец Советов, на Мавзолей. Так все было хорошо и так все станет плохо?
Здесь хочется успокоить читателя. Раньше тоже было плохо. Когда заходишь в музей, на первом этаже тебя встречает ряд киосков, обычных киосков с обычным ассортиментом из подземного перехода. На втором этаже продают мебель. Обычный мебельный салон, правда, плоховато оформленный для уровня своих цен. Торгующие (и мебелью, и сувенирами) недовольны — плохо берут. На здании нет соответствующей рекламы, поэтому все думают, что внутри — музей, и за покупками не идут. На вопрос, чего же ради они там развернули свой базар, отвечают прагматично: цена аренды в два раза ниже, чем в соседнем метро. Так что с низким товарооборотом можно мириться.
Кроме этих сувениров и мебелей, в музее ничего постоянно не показывают. Иногда бывают временные выставки. Проход на идущую сейчас выставку Жолтовского потрясает воображение. Идешь по грязной лестнице и упираешься в дверь, на которой восемь разных замков. Как в питерской общей квартире. Каждый арендатор врезает свой замок.
В таком состоянии музей дремлет десять лет. До того значительная часть коллекций располагалась в Донском монастыре, но монастырь передали церкви, и музей выселили. Пообещали отремонтировать два дома, но забыли. За десять лет дома превратились в руины. Все, что не превратилось, музей сдал в аренду и стал жить новой жизнью. В фондах вроде бы шедевр на шедевре, но увидеть их нельзя.
Собственно, это мы так думаем, что там шедевры. Коллекционеры утверждают, что листы из музея давно гуляют по Москве. Проверить невозможно: часть фондов просто свалена в коридорах и не разобрана после злополучного переезда. И вот например, в путеводителе по фонду Жолтовского, изданном в 1982 году, в музее значится около тысячи его авторских произведений. На той же выставке представлено около 40, причем в основном поздние, нарисованные не им, а мастерской. Где остальные — не ясно.
Люди государственного склада считают, что проблема музея в одном — в его подчинении. Музей подчинен Госстрою, министерству мало относящемуся к культуре. Когда-то музей принадлежал Академии архитектуры, в высшей степени культурному учреждению, но после того как Хрущев академию разогнал и создал на ее месте Госстрой, музей перешел к Госстрою. В 1992 году академия была воссоздана, но вернуть себе музей не смогла. Теперь пытается.
Зачем пытается — остается вопросом. Программа мер по спасению музея очевидна. Необходимо выселить арендаторов, отремонтировать здания, разобрать фонды, начать пополнение коллекции (после 1957 года музей перестал собирать современную архитектуру). Необходима компьютеризация, включение музея в актуальный архитектурный процесс, как российский, так и зарубежный.
Академия — это звучит гордо, а выглядит не очень. Единственное, что смогла сделать академия с тех пор, как образовалась, это не развалиться. Это немало, учитывая, что у нас в последнее время происходило с академическим знанием, но для спасения музея как-то не хватает. Академия состоит из пожилых архитекторов, привыкших строить в советское время, и пожилых ученых, привыкших прославлять советскую архитектуру за государственный счет. Это так далеко от сегодняшних экономических реалий, что надежды на нее выглядят довольно призрачными.
Есть, разумеется, моральный долг академии как хранительницы архитектурной культуры, его и пытаются отработать. С точки зрения прагматической зря пытаются. Предшествующий директор музея, Владимир Резвин, и был таким пожилым идеалистом. Интеллигентный, тихий, он десять лет пытался служить моральным укором власть имущим, чтобы дали денег. Не дали. И он грустно отошел в сторону.
Зачем этот путь повторять академикам? Музей, видимо, умрет. Вопрос в том, на чьей голове лучше рвать волосы от отчаяния — на собственной или все же на чужой. Будь я академиком, я бы предпочел, чтобы за эту смерть отвечал Госстрой.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН