С новым директором музея архитектуры ДАВИДОМ САРКИСЯНОМ беседует корреспондент "Коммерсанта" ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
— Как вы оцениваете сегодняшнее состояние музея?
— А как его можно оценить? Музей закрыт десять лет, половина площадей сдана, половина находится в руинах. Слава Богу, что удалось сохранить фонды, но и здесь не все в порядке. Бесценные экспонаты хранятся кое-как. Катастрофическое состояние. А ведь это музей мирового значения.
— Разумеется, но при этом по своему статусу он выглядит как ведомственный. Ну что-то типа музея железнодорожного транспорта или музея МВД...
— У вас какое-то советское мышление. Это при советской власти статус музея определяется тем, кому он подчиняется. Самый статусный — музей Ленина, потому что подчиняется ЦК КПСС. Вообще-то в мире статус музея определяется не его подчинением, а тем, что в нем хранится. Музей Гугенхейма вообще никому не подчиняется, это частная организация, а статус у него вполне приемлемый. Мне кажется, что Госстрой может только гордиться тем, что обладает музеем мирового значения. Вряд ли нормальный человек будет рассуждать таким образом: сам я человек скромный, маленький, а вещь у меня мирового значения, так отдам я ее кому-нибудь другому.
— Ну, мы все же не в Америке живем. У нас вопрос подчинения — это вопрос финансирования.
— Да, это больной вопрос. На этот год музей получает от государства 3 млн рублей, порядка 100 тыс. долларов. Но я хочу спросить: у нас что музеи, находящиеся в подчинении Министерства культуры, в деньгах купаются? Академия архитектуры — это, конечно, ловкая организация. На год они получают 16 млн рублей, только я не думаю, что если мы перейдем в их подчинение, они с нами будут делиться. Вон, скажем, у нас сидит ВНИИТАГ, их профильный институт. Когда-то главный институт по истории и теории архитектуры, две сотни сотрудников, двенадцатитомную всеобщую историю архитектуры выпустили. Институт перешел в академию и практически уничтожен. Остались дирекция, бухгалтерия и шесть докторов наук-пенсионеров, а две трети площадей, которые они у нас занимают, сдают коммерческим фирмам. И какой нам резон переходить в академию?
— Академик Кудрявцев утверждает, что вы — человек, не имеющий специального образования, никогда не занимавшийся музейным делом...
— Совершенно верно. Я по образованию фармаколог.
— И при этом возглавляете музей мирового значения?
— Разные стратегии уместны в разных ситуациях. Если с музеем все в порядке, у него налаженное финансирование, хорошие выставочные площади, план выставок на десять лет вперед — его может возглавлять такой пожилой доктор наук, академик, большой ученый или архитектор. Которого, кстати, знают и уважают во всем мире — в Академии архитектуры таких академиков немного. А при нем — экономический менеджер. Если музей в том состоянии, в котором он находится сегодня,— ему необходим прежде всего кризисный менеджер. Я себя именно так и рассматриваю.
— А академик и доктор наук — при нем?
— Лучше даже не один. Я считаю необходимым немедленно, прямо сейчас создать при музее попечительский совет, который будет определять его научную стратегию. Тут тьма проблем. Коллекция музея практически не пополнялась с 57-го года, 60-е годы не собраны полностью. Кого собирать, как, где? Современная архитектура. Музей архитектуры до сих пор — это прежде всего музей чертежей, но сегодня все работают на компьютерах. Музей распечаток на принтере — это бред. Необходим компьютерный, виртуальный музей — тут до меня ничего не было. Необходимо немедленно компьютеризировать фонд.
— А что вы как менеджер собираетесь делать с вашими арендаторами?
— Сейчас аренда дает музею половину бюджета. Но с точки зрения цены коммерческой аренды для Москвы — это невозможно заниженная цена. Кроме того, это вообще нетерпимо — что у нас там продают. С арендаторами надо решать вопрос немедленно.
— Вы их выселите? А откуда деньги брать?
— Менеджер в музейном деле — это не тот, кто сдает музей в аренду и называет это менеджментом. Госстрой уже сегодня поверх бюджета начал выделять деньги на ремонт основного здания. И я добьюсь завершения этого ремонта. Деньги мы найдем, но не таким способом, когда зарабатывание денег для музея приводит к тому, что вся экспозиция целиком превращается в выставку того, как мы зарабатываем деньги. Даже — как мы плохо их зарабатываем.