Между филологами и практикующими литераторами существует известный антагонизм. Некоторое обоюдное высокомерие. Оно понятно: ученому обидно, что материал для его штудий поставляют все больше какие-то полуобразованные и часто нетрезвые личности. Литераторы, в свою очередь, смотрят завистливо: мы сочиняем чего-то там интуитивно, а объяснить-то, что насочиняли, не умеем. Тем занятнее плоды экскурсов в чужие огороды, время от времени появляющиеся как с той, так и с другой стороны. Вот книга известнейшего филолога, члена-корреспондента Михаила Гаспарова "Записи и выписки". Гаспаров, специалист по античной литературе и стиховед, уже несколько лет выступает с заметками общелитературного характера. Неопределенно-модный жанр: фрагменты, цитаты, сны, реплики организованы самым простым способом — по алфавиту. К примеру, запись на букву Т — "температура": "'Каковы ваши жгучие несчастия?' — спрашивало доброе письмо из-за границы. А у меня нет жгучих, у меня холодные". Иногда очередной фрагмент вдруг раскрывается в пространный текст — мягко-язвительные воспоминания об Институте мировой литературы или записи разговоров с С. С. Аверинцевым.
За свои паралитературные труды, до сих пор печатавшиеся в журнале "Новое литературное обозрение", Гаспаров уже получил премию Андрея Белого (1999). До того — "Малого букера" за "Избранные статьи" (1997), а еще раньше — и Государственную (1995). Говорить о том, что это хорошо написано, как-то смешно. С чего бы ученый такого класса вдруг стал писать плохо?
Написано и скомпоновано очень даже здорово. И это — чтение не для одних только филологов (которые, надо заметить, приходят в простодушный восторг всякий раз, когда кто-то из "своих" вдруг обнаруживает способности к литературной композиции — вспомним осыпанный наградами и восторгами "Конец цитаты" Михаила Безродного). Не для одних только специалистов, поскольку самое интересное, что есть в книге Гаспарова,— это особый, академический тип восприятия мира и литературы. Скажем, извечный вопрос: что такое стиль? Ну, писатель, знамо дело, сказал как отрезал: "Стиль — это человек". А вот как объясняет это понятие Гаспаров: "Стиль — это, упрощенно говоря, соблюдение меры архаизации и меры вульгаризации текста". Это — упрощенно. О том, что будет, если ученый заговорит не упрощенно, а в полную силу, простому смертному лучше не думать — думалка поломается.
Еще одна любопытная особенность филолога — программное безразличие к существу текста. Гаспаров, судя по его собственным словам, много занимался исследованием стихов Брюсова. Видимо, и сам ученый понимает, что поэт это ничтожный, поскольку отстаивает свое право заниматься никому не нужными авторами особенно агрессивно: "Я не критик, а исследователь, поэтому не имею права различать хорошее 'искусство' и дурное 'псевдоискусство'". Этот мыслительный выверт вообще характерен для людей, занятых фундаментальными исследованиями: я занимаюсь строением атома, а то, что получается бомба, различать не имею права. Немного найдется сочинений, где такой тип сознания открылся бы так ярко и изящно, как у Гаспарова,— это, прямо сказать, куда лучшая литература, чем Брюсов.
Совершенно другой тип сознания явлен в изданной в Минске книжице американца Скотта Адамса "Принцип Дилберта". Адамс — карикатурист, и его картиночки, посвященные жизни абстрактных уродцев, штатовских родственников нашего Петровича, выглядят ужасно знакомо. Адамсова Петровича зовут Дилберт, и он — конторский житель, офисное животное. Через искушение работы на западного работодателя в последние десять лет прошли многие наши соотечественники, поэтому маразм капиталистический мы знаем не понаслышке. Вопрос, которым Адамс открывает свою книгу — "Почему бизнес так абсурден?" — нам очень даже понятен.
"Компания решила вместо повышения зарплаты дать сотрудникам специальные премии, если удастся достигнуть пять из семи поставленных глобальных целей. В конце года служащих проинформировали, что они выполнили только четыре цели и посему никаких премий не будет. Одна из целей, которую не смогли достичь, состояла в обеспечении 'высокого морального духа' персонала". (Грамматика — на совести переводчика.)
В книге Адамса примерно пополам текста и карикатур. Особенно хороши примеры из жизни вроде вышеприведенного. Вот как их комментирует автор: "Поначалу я был сбит этими историями с панталыку, но после тщательного анализа развил утонченную теорию, объясняющую наличие загадочных ситуаций в любом учреждении. В двух словах она такова: люди — идиоты. Включая меня. Я с гордостью отношу себя к категории идиотов. Жизнь нынче слишком сложна, чтобы можно было все время оставаться умным. На днях мне пришлось отнести мой пейджер в фирменный центр ремонта: после того как я сменил батарейку, он перестал работать. Ремонтник одним хорошо отработанным движением взял пейджер у меня из рук, открыл крышку отсека для элементов питания, перевернул батарейку наоборот и вручил мне пейджер, ставший вдруг вполне работоспособным".
Увы, все хорошо не бывает. Книга "Принцип Дилберта" обещает больше, чем дает. Не рассчитывайте на веселое чтение класса Джерома или Стивена Лекока — сочинение Адамса слишком фрагментарно и тавтологично, чтобы отнести его к полноценной литературе. К тому же карикатуры (иные из которых вполне замечательны) напечатаны ужасно мелко. И все-таки жителю конторы приятно будет после разговора с шефом перелистать это издание и в который раз убедиться, что не только его начальник — совершеннейший дебил.
Михаил Гаспаров. Записи и выписки. М.: Новое литературное обозрение, 2000
Скотт Адамс. Принцип Дилберта. Минск: Попурри, 1999