Шестидесятилетие Владимира Высоцкого объединяет всех. Новая Россия готова придать ему статус мученика, народного поэта и национального героя. Певец и актер вновь стал фигурой общественного согласия.
Финал
Москва, восьмидесятый год. Олимпийские игры. Город вылизан и причесан, как бровь Брежнева перед отчетным докладом. Бесчисленные, со всей Руси согнанные отряды милиции стерегут пустыни площадей. Ни одна провокация, кажется, не удастся, ничто не нарушит цветения социализма.
Но нет. В самый разгар торжеств столица содрогается, как от удара в спину, и цепенеет. Душной, тягостной июльской ночью умирает всенародно любимый бард, певец и артист. Кумир и символ. Он уходит еще молодым, ему чуть за сорок. Что стоит за этой смертью?..
Такая завязка сгодилась бы для какого-нибудь обличительного романа — Зиновьева или на худой конец Тополя. Между тем все было на самом деле. Судьба Владимира Высоцкого и ее финал образовали сюжет законченный, четкий и немного загадочный. Выдержанный, надо заметить, в духе его же собственных песен.
Траурный экстаз, охвативший Москву олимпийским летом, можно сравнить разве что с состоянием, в которое впал мир в сентябре прошлого года. Гибель красивой и богатой принцессы Дианы напомнила о том, что умение разгадывать замыслы судьбы неподвластно человеку.
Что-то подобное произошло и в восьмидесятом в Москве. Вдруг выяснилось, что москвичей тошнит от праздника молодости, спорта, мускулов, рекордов и еще черт знает чего. Первопрестольная в пику властям зашлась в трауре. И самая смерть артиста стала, если перефразировать революционного поэта, величайшим антикоммунистом-организатором.
Гений места и времени
Со смертью Высоцкого включился какой-то загадочный механизм, который вмиг превратил его в фигуру мифическую, полубожественную и абсолютно неприкосновенную. Этот неплодотворный статус сохраняется и до сих пор.
В случае Высоцкого дежурное рассуждение "что было б, доживи он до наших времен" теряет часть своего идиотизма и становится отчасти оправданным. Высоцкому в современной России были бы рады, и он, вероятно, нашел бы в ней свое место. Дело в том, что Высоцкий, как бы и кем бы его ни называли,— не только народный поэт, но и человек своего поколения и круга. Назовите этот узкий, но влиятельный круг хоть богемой, хоть интеллигенцией.
И вот этот-то круг сейчас вернулся на сцену и сделался снова столь же заметен, как и двадцать лет назад. Конечно, есть новые поколения, есть новые идеи, но в принципе после всех потрясений перестройки шестидесятники взяли реванш. Фасад русской культуры теперь выглядит именно так, как его себе представляло поколение Высоцкого: высокий реализм, но без партийных цензоров. Да и зачем они, когда у каждого есть цензор внутренний?
Знаменитая свобода Высоцкого совершенно отвечает этой концепции. "Ты для себя лишь хочешь воли" — этот упрек, адресованный романтизму байронического толка сто пятьдесят лет назад, вполне применим к шестидесятникам. И к Высоцкому тоже. И та помесь западной технологии и варварской психологии, которая образует рисунок нового русского времени, ему была бы, пожалуй, по вкусу. В конце концов, недаром именно Высоцкий был одним из первых московских мерседесовладельцев.
Тексты и песни
Никакой из компонентов творческого наследия Высоцкого — стихи, музыка, роли — взятый в отдельности не объясняет причин успеха и мотивов народной любви.
Тексты сами по себе очень уж многословны, и тот, кто видел их отпечатанными на бумаге, знает: читать это невозможно. Закрадывается крамольная мысль: а так ли уж не правы были замшелые аксакалы из Союза советских писателей, отказавшиеся принять Высоцкого в свои ряды?
Будем справедливы: даже в слабейших, невнятнейших текстах Высоцкого неизменно присутствует вдохновение или по крайней мере пыл. К тому же, хороши или плохи они, но именно они запоминались, они и составили некий портрет времени. И по ним поколение Высоцкого, та социокультурная группа, к которой он принадлежал, и поклонники этой группы могут познавать себя.
Хуже дело обстоит с мелодиями. Все они одинаковы: три аккорда, фоновый шум. Лучше — с актерскими работами. Фактурный, характерный актер. Типаж. Но играл-то он всегда одну и ту же роль — самого себя. И принято говорить скорее о выдающейся энергетике Высоцкого, нежели о замечательно сыгранных им ролях.
Все роли мира
И все же никаких сомнений в том, что Высоцкий — фигура значительная и достойная внимания, нет. Ему удалось, если воспользоваться лексикой его времени, состояться в искусстве.
Что же им сделано? Он обозначил, выгородил себе пространство между стилей, видов и жанров. Не поэзия, не песня, не театр. По-шестидесятнически жадный до жизни, он нашел способ примерить бесконечное число масок. И в песнях кем только не представлялся — истребителем, танком, ученым котом... Кем угодно, но другим, новым, не тем, кем вчера, вообще не самим собой.
Ко временам взлета Высоцкого относится появление в русском языке омерзительного словечка "хобби", обозначившего, вместе с трехногими табуретками и совмещенными санузлами, слом времен и смену мотиваций для огромной социальной группы.
Гипотетический физик, во времена сталинские неустанно корпевший над бомбой и другого ничего и не желавший, во времена хрущевские получил возможность словно бы обзавестись вторым "я". С 8.00 до 17.00 он у синхрофазотрона, с 17.30 до 22.00 гребет в байдарке, с 23.00 до 2.00 пишет оперу, после 2.00 спорит о смысле жизни — до хрипоты, естественно. Попробовать все, потеряться в вариантах и имитациях жизни, словно в виртуальной реальности, означало себя уже не искать, и за свои дела, таким образом, не отвечать.
И Высоцкий был клубом кинопутешествий или даже окошком, из которого обитатели камер смотрели в мир. В мир не географических, но душевных возможностей, в мир, где есть понятие выбора. Хрущевский социализм дозволял усеченный вариант свободы воли: ты не можешь распоряжаться судьбой (и не должен за нее отвечать), но в свободное от выполнения долга строителя коммунизма время ты можешь много чего попробовать.
Русский принц
Но вот уж нет эпохи, нет Таганки, истаяло все вместе со всеми успехами-неудачами, со всем пафосом и маразмом. А Высоцкий вот он, во всем блеске своей культовости. Величие его признано не только группой поклонниц. Кажется, все общество этот культ благосклонно приемлет.
И что-то типическое, российское есть в этом культе. Апокриф — и действительная биография — рисуют фигуру и в самом деле подходящую. Все как по заказу. Родился в семье военного. Московские дворы, Каретные переулки. Затем — театральная карьера и знаменитые роли. Женитьба на заморской красавице. Надлома не хватает? Но был же, был и надлом!
Русской душе, пожалуй, при этом особенно приятно, что все было у человека, все ему удавалось, а он все-таки был запойный. И искал горних высей в самой бездне падения. Тот русский, который не клюнет на эдакое сочетание,— уже и не русский вовсе, а так, недоразумение.
Чем хорош герой? Тем, что он, с одной стороны, не вовсе чужд этому миру. То есть — машина, квартира, мечты о Союзе писателей, вообще приличная, разумная доля конформизма. И в то же время — достоевский персонаж, какой-то буйный, страстный и как бы блаженный... В общем, Высоцкий хорошо вписался в архетип русского героя — непутевого, но необузданно талантливого и, главное, с золотой душой.
Национальное достояние
Помимо всевозможных социально-исторических парадоксов, послуживших к вящей популярности Высоцкого, есть и какая-то более серьезная тайна его обаяния. В конечном счете энергетика, темперамент суть первооснова, а талант — только форма, а уж мастерство — и вовсе отделка, виньетки. И потому критика поэзии Высоцкого на уровне профессиональном оказывается несущественна. Посредственные стихи, принадлежащие его перу, не означают, что он был плохим поэтом.
Никаких разных поэтов нету, утверждала Марина Цветаева, существует один Поэт. Высоцкий — очередная реинкарнация того поэта, чей неподкупный голос "был эхо русского народа". И народ, таким образом, имел то эхо, которое заслужил, которое мог расслышать.
Нынешние торжества в честь шестидесятилетия Высоцкого замечательны уже тем, что доказывают: нет, нить времен не прервалась. Высоцкий — фигура показательная. Присмотревшись к тому, что он значит для российского общества, мы можем узнать кое-что о себе.
Можно обойтись, наверно, без песен Высоцкого, но он сам — фигура, необходимая современной России. Тип настоящего мужика, мачо, защищающего консервативные ценности, воспевающего правильную романтику, востребован уставшим от постмодернизма обществом. К тому же в его истории можно увидеть хотя бы намек на существование национального характера, национальной идеи. Пусть он не идеально подходил для этой роли, зато был достаточно многогранен, чтобы каждый нашел в нем что-то для себя. Через 17 лет после его смерти, собравшей Москву на Таганской площади, всем снова хочется объединиться, хотя каждому хочется разного. Одному — "вор должен сидеть!", другому — "идет охота на волков", третьему — нейтральной полосы и своей колеи.
Многоликость Высоцкого обернулась тем, что его тексты и он сам как персонаж устраивают очень многих. Его песни — инвентарная опись советского сознания, энциклопедия советского романтизма. И поскольку современное русское сознание наследует советскому, любовь к Высоцкому не ностальгична, но современна. О том, как бы отнесся сам он к тому, что на концерте в его честь поют народные артисты СССР, можно только гадать.
Мы родом из детства, как говаривали в его времена, а там, в детстве — что? Тахта, торшер, магнитофон "Комета". Пластмассовые бобины с пленкой крутятся на нем, и мы слышим хриплый голос эпического куплетиста, оставившего небрежную и верную картину жизни в эфемерной, прогоревшей империи.
МИХАИЛ НОВИКОВ
Со смертью Высоцкого включился какой-то механизм, который вмиг превратил его в фигуру мифическую, полубожественную и абсолютно неприкосновенную
Можно обойтись, наверное, без песен Высоцкого, но он сам — фигура, необходимая современной России
Русской душе особенно приятно, что все было у человека, все ему удавалось, а он все-таки был запойный