15 июля в прокат выходит израильско-немецкий фильм "Аджами", номинированный на "Оскара" и вызвавший множество скандалов.
Страсти вокруг "Аджами", совместного режиссерского дебюта араба Скандара Копти и еврея Ярона Шани, кажутся сплошным дежавю. Мировая пресса взахлеб сравнивает его со "Злыми улицами" Мартина Скорсезе, "Трафиком" Стивена Содерберга и "Вавилоном" Алехандро Гонсалеса Иньярриту. Израильская киноакадемия признает "Аджами" лучшим фильмом и лучшей режиссерской работой — не считая призов за музыку, монтаж и сценарий — и выдвигает на "Оскара". Правая пресса негодует. Копти, приехав в Лос-Анджелес, заявляет, что коли Израиль не признает его, то и он не признает Израиль. Правые требуют вернуть казенные деньги, потраченные на антигосударственный фильм.
К гадалке не ходи: парни сняли антивоенный, антисионистский фильм вроде "Божественного вмешательства" Элиа Сулеймана, где герой абрикосовой косточкой взрывал танк оккупантов, отсюда и страсти. В Израиле это в порядке вещей, даже скучно.
Как бы не так. И восторги, и негодование вызваны тем, что "Аджами" — первый значительный израильский фильм не о войне. Война, присутствующая лишь в одном из дробно переплетенных сюжетов, далеко не главный из конфликтов, накаляющих фильм добела.
Аджами — пригород Тель-Авива, мусульманский, христианский, но и еврейский тоже. Здесь богемный Бинджи (Копти) может болтать на иврите и жить с еврейкой, не говорящей по-арабски, пусть друзья-арабы и брюзжат. Здесь Омар любит христианку Хадир, и это страшнее для ее отца Абу, чем если бы ее полюбил еврей, да и Абу, в ресторане которого работает Омар, эксплуатирует соотечественников не хуже еврея-колониста. Здесь вроде бы и центр самой европейской страны Ближнего Востока, но совсем рядом с ним живут по вековечным законам бедуины, и никакой другой закон им не писан.
Здесь привыкли к выстрелам, но стреляют не боевики "Хамаса" и не солдаты ЦАХАЛа. Стреляют свои по своим, взрослые и дети, вымогатели, озверевшие от вымогательств трудяги, пацаны, для которых единственная возможность раздобыть деньги на операцию больной матери — ввязаться в торговлю кокаином, ошалевшие полицейские. Это не Бейрут и не Сараево, а скорее Палермо или Сан-Пауло. Это новая форма гражданской войны — криминальная герилья трущоб.
Евреи и палестинцы с оккупированных территорий могут перекурить. Бедуины и горожане, арабы, имеющие израильское гражданство и не имеющие его, мусульмане и христиане, полицейские и военные, шпана и полицейские, родители и дети, бедные и богатые — все они не могут перекричать и перестрелять друг друга.
Да, ужас, но не ужас, ужас, ужас. В сравнении "Аджами" со "Злыми улицами", балладой о Маленькой Италии, есть отсвет оптимизма. Все это множество конфликтов — не столько свидетельство раскола существующего общества, сколько предчувствие другого общества, пока находящегося в виде этакого варева.
Американская нация рождалась в муках перегонного куба. Возможно, так вот дико, как в "Аджами", рождается будущая израильская нация. Не еврейская и не арабская, а именно израильская. Та самая нация, на которую возлагают последнюю надежду израильские интеллектуалы широких взглядов, такие как историк Шломо Занд: война войной, но и вечно воевать нельзя, и Израиль не уничтожить, и палестинцев за дверью не удержать. Они говорят: худо-бедно сложилась поверх барьеров израильская нация. Недаром же Копти и Шани позиционируют себя не как араб и еврей, а как израильский араб и израильский еврей.
Очевидно, именно эта нота, присутствующая в фильме, и взбесила израильских правых так, как не бесили их "Жизнь по Агфе" (1992) Асси Даяна, "Божественное вмешательство" (2002) Элиа Сулеймана, "Вальс с Баширом" (2008) Ари Фольмана и "Ливан" (2009) Самуэля Маоза. В конце концов, все это были фильмы о войне, пусть и антивоенные. Следовательно, война признавалась естественным состоянием Государства Израиль. А "Аджами" — фильм о реальности, в которой есть проблемы поважнее, чем война. Можно было бы сказать, что это фильм о мире, если бы этот мир не был таким хреновым и так похожим на войну.