Некролог
Не дожив нескольких недель до 50-летия, в Берлине от тяжелой болезни умер Кристоф Шлингензиф — один из самых знаменитых и оригинальных немецких режиссеров последнего двадцатилетия.
Кристоф Шлингензиф был одним из тех, к кому обычно приклеивают ярлык enfant terrible. Сын аптекаря и медсестры из Оберхаузена, обучавшийся истории искусства и философии в Мюнхене, он успел примерить на себя карьеры музыканта и кинорежиссера, прежде чем в 1993 году привлек всеобщее внимание своим первым спектаклем "100 лет ХДС" в берлинском театре "Фольксбюне" — тогдашнем оплоте левого свободомыслия и центре театрального радикализма.
Режиссура Кристофа Шлингензифа была сродни политической деятельности. Он часто и много работал с непрофессионалами, вдохновлялся не классическими пьесами, а текущей хроникой жизни общества. Одни критики считали его неисправимым провокатором и самовлюбленным выдумщиком, другие — клоуном, третьи — едва ли не последним настоящим моралистом немецкой сцены. Театрализованные акции Кристофа Шлингензифа часто обретали прямое политическое содержание — в 1998 году он основал партию "Шанс-2000" и участвовал с ней в выборах в бундестаг, устраивал уличные перформансы перед летней резиденцией канцлера Коля — туда он пригласил все четыре миллиона немецких безработных — и берлинским универмагом KaDeWe, после чего вход в главный берлинский торговый дом Шлингензифу был официально запрещен.
Несколько лет назад для фестиваля "Руртиренале" режиссер придумал проект "Вагнер-гонки": в течение нескольких дней по дорогам области Рур носились гоночные автомобили, внешние динамики которых оглашали окрестности музыкой из вагнеровских опер. А вскоре ему действительно выпало поставить оперу Вагнера, и не где-нибудь а в самом Байрейте — "Парсифаль" Кристофа Шлингензифа стал знаком обновления одного из самых старых и консервативных фестивалей мира.
Больше двух лет назад у Шлингензифа диагностировали рак легких. Никто не удивлялся тому, что на встречах с публикой после показа собственных спектаклей он рассказывал о том, где именно у него обнаружили метастазы. Болезнь режиссер воспринял не просто как напасть или вызов судьбы, но как источник вдохновения, как новое средство художественной выразительности. "Я хотел смоделировать страх, чтобы победить его",— объяснил Шлингензиф зрителям прямо во время своей флуксус-оратории "Церковь страха перед чужим во мне", которая стала одним из главных событий в немецком театре последних лет. Театр был действительно превращен в храм: в глубине зала переливались витражи, зрители сидели на деревянных скамьях, а по проходу шли ритуальные процессии. В этом храме современного искусства вместо алтаря была сцена, на стенах возникали провокационные лозунги, а вместо проповедей читали все что угодно — вплоть до медицинских заключений. Оратория смешала в себе так много, что насмешку автора над собой было уже не отделить от животного страха, страсть от расчета, а религиозный китч от азарта художника.
В прошлом году смертельно больной режиссер опубликовал книгу "На небе точно не будет так хорошо, как здесь". Одна из одобрительных рецензий на тут же ставшую бестселлером книжку называлась "Небеса должны подождать". С быстро прогрессировавшей болезнью Шлингензиф боролся работой: в последние месяцы он выпустил несколько спектаклей, был членом жюри Берлинского кинофестиваля, строил планы на будущее, развивал придуманный им проект "Фестивальный театр" в Буркина-Фасо. В июле он сообщил, что вынужден отказаться от намеченных на будущий год постановок. Небо больше ждать не захотело.