Премьера литература
Издательство "Колибри" запустило новую серию "Уроки русского", в которой собирается издавать мастеров современной "неформатной прозы", то есть тех, чье творчество противопоставлено востребованной сегодня литературе, шагнувшей навстречу массовому спросу. Открывает серию "Берлинская флейта" — сборник рассказов Анатолия Гаврилова, автора, признанного как "писатель для писателей". Рассказывает АННА НАРИНСКАЯ.
Анатолия Гаврилова уже издавали. Не только в толстых журналах, но и отдельными изданиями. Большой сборник его текстов, вышедший в 2004 году, например, вошел в шорт-лист премии Андрея Белого. Гаврилова номинировали на "Букер" и "Антибукер", снимали о нем документальное кино, но, несмотря на все это, он до сих пор оставался признанным почти исключительно среди тех, кто просто из профессиональной сознательности обязан ценить его мастерство — жесткое, почти жестокое владение литературной формой, напряженную точность в выборе слов.
Сборник "Берлинская флейта", вышедший только что в издательстве "Колибри", был задуман, чтобы эту ситуацию изменить,— и в принципе вполне мог бы. В идеальном мире все было бы просто: вот привлекательная ярко-красная книжка лежит на прилавках главных книжных магазинов, открываешь ее — а там замечательные рассказы.
И действительно, по большей части замечательные. Анатолий Гаврилов, про личную судьбу которого практически невозможно сказать, типическая она для русского писателя или уникальная (он родился в 1946 году в Мариуполе, начал писать, окончил заочно Литературный институт, печатался мало, переехал во Владимир, работал почтальоном, вышел на пенсию), создает неповторимый — нет, не образ, а голос героя-рассказчика. Голос, совмещающий бестрепетную, даже холодную отстраненность от действительности ("... как развивались дальнейшие события? Да развивались как-то") с чувственным вниманием к движениям души, даже самым мимолетным ("... и только подумал, что сейчас могу зацепить, и зацепил вилкой, и опрокинулся бокал с красным вином, и официант молча заменил и бокал, и скатерть, и я подумал, что было бы хорошо, если бы он заменил и меня").
Ужас жизни ("Дым завода и рев голодных свиней... И этот Иисус, если он существует, вряд ли придет... не захочет тащиться"), ужас выживания ("В детстве у него был тик. "Опять моргаешь?" — спрашивал отец и бил его по лицу тыльной стороной ладони с кольцом") — все это в текстах Гаврилова утрамбовано в предельно очищенные сентенции. Его столь ценимый знатоками минимализм — совсем не стилистическое упражнение. Не попытка как, например, у американцев от Хемингуэя до Карвера поиска новой выразительности путем "срезания всего лишнего не просто до кости, а до костного мозга", а единственно работающая сегодня, как представляется автору (и не только ему), возможность быть услышанным. Стон, даже короткий и тихий, почти всегда оказывается различимым лучше, чем любые красочные и остроумные тирады. И в идеальном мире, повторимся, голос гавриловских текстов был бы услышан — просто потому, что его и вправду слышно.
Но мир не идеален, а отечественный книжный мир тем более — не только в смысле того, как книги у нас продаются и читаются (об этом мы говорили уже достаточно много), но и в смысле того, как они делаются.
"Берлинская флейта" включает в себя практически все тексты Анатолия Гаврилова, кроме, кажется, одной его пьесы и, может, еще нескольких рассказов — во всяком случае здесь собрано их абсолютное большинство. Эта кучность и массовость не только не идет на пользу гавриловским произведениям, но во многом разрушает их главное очарование. Их нарочито спокойная, "серая" интонация, бесконечно повторяясь, перестает задевать и тревожить, а, наоборот, приедается, даже усыпляет. Как и многие авторы, не создающие воображаемый многоуровневый мир, но говорящие с читателем практически напрямую, Гаврилов — при всем формальном совершенстве большинства его опусов в отдельности — пишет как будто один бесконечный текст. В нынешнем сборнике этот текст ощущается донельзя распухшим, часто самоповторяющимся.
В том, что произошло (а вернее, не произошло) с "Берлинской флейтой", нельзя обвинять составителей и редакторов конкретно этой книжки. Это вообще беда теперешней нашей литературной сцены. Фигура редактора сегодня приобрела какую-то иную функцию, вернее, потеряла множество своих прежних функций. Сейчас это скорее охотник за писателями, но отнюдь не их соавтор и — главное — не собеседник. И если не предаваться здесь скорби по утраченному институту советской редактуры (хотя бы потому, что те редакторы неизменно выполняли и идеологические функции), то можно вспомнить, что сделали Максвелл Перкинс и Эдуард Эсуэлл для Томаса Вулфа или Гордон Лиш для Реймонда Карвера. И хоть этих редакторов можно осуждать за авторитаризм и самоуправство, но, безусловно, то, что являют собой сегодня понятия "Вулф" и "Карвер", во многом их рук дело.
Самое обидное, что проза Анатолия Гаврилова не требует никакой кардинальной работы, и уж точно о вмешательстве собственно в тексты здесь речи не идет. Тут нужно было бы всего лишь, чтобы к Гаврилову отнеслись не как к почившему классику, чей корпус работ неизменяем, неприкосновенен и академически ценен, а как к писателю меняющемуся, ищущему — со своими удачами и неудачами, иногда даже провалами. Проще говоря, нужно было бы, чтобы к живому автору отнеслись как к живому.
Гаврилов А. Берлинская флейта. Колибри, 2010.