За какие-то десять лет маленькие солдаты конъюнктуры превратили кино, связанное с отечественной войной, в конструктор "сделай сам": фильмы собираются из готовых деталей. С притворным смирением и тайной иронией, в которых его раньше было никак не заподозрить, Алексей Учитель — с помощью сценариста Александра Гоноровского — превратил экспозицию "Края" в парад этих узнаваемых деталей.
Брутальный Владимир Машков в линялой гимнастерке — Игнат, вернувшийся с войны танкист, а в мирной жизни — машинист. Конечно же, контуженый. Судьба заносит его — в буквальном смысле слова — на край света, сибирский полустанок "Край". Населенный, конечно же, репрессированными — определенными на вольное поселение и работу на железной дороге "пособниками оккупантов". На острове, отрезанном от большой земли рухнувшим мостом, он находит бежавшую от чекистов немку Эльзу (Аньорка Штрехель), просидевшую там, что твой Маугли, всю войну: ну да, русско-немецкое примирение — непременный элемент сценарного конструктора. Александр Баширов играет, конечно же, придурка — алкаша Вовку, лицо малой северной национальности. Зычный Сергей Гармаш — чекиста Фишмана, приездом которого пугает поселенцев однорукий начальник Колыванов (Алексей Горбунов): вот приедет Фишман, Фишман всех расстреляет.
Все так, да не так. То, что жуткий Фишман окажется не столько человеком, сколько паровозом,— не главный из сюрпризов фильма. Главный заключается в том, что Алексей Учитель собрал пазл не по правилам. Дежавю — ложное. Поэтику фильма задает не барачный антураж, а само его название.
Край — он и есть край. Не реальное, а мифопоэтическое пространство. Хотя бы потому, что дальше края не сошлют, и потому бушует анархистская вольница поселенцев, и настоящий хозяин этих мест — не человек, пусть даже и майор, как Фишман, а медведь. Не тот, что — по поговорке — прокурор в тайге, а бессмертный до поры до времени зверь, своего рода тотем племен дикого Востока. Да и паровозы — не столько механизмы, сколько ревущие звери, соревнующиеся друг с другом в скорости, пусть и не хватает — и это главный упрек к фильму — животного упоения в сценах этих зверских гонок. И Вовка — не спившийся солдатик внутренних войск, а местный леший, золотая рыбка, примитивным волшебством, неотличимым от воровства, добывающая все, что Игнат, привычно двинув собеседнику в зубы, потребует: хоть листовое железо, хоть дамские туфельки, хоть цельный паровоз.
Проще говоря, жанр "Края" — магический реализм на основе исторического материала, казалось бы, ни к какой магии не располагающего. Жанр, в отечественном кино почти не разработанный: вспоминается разве что "Рой" (1990) Владимира Хотиненко да "Железная дорога" (2007) Алексея Федорченко, снятая, кстати, по сценарию того же Александра Гоноровского.
Можно сказать по-другому: "Край" — сказка. Только в сказке контуженый машинист и девочка-зверек могут вдвоем чуть ли не за день не только оживить умерший на острове паровоз, но еще и восстановить мост — ровно на то время, которое требуется, чтобы перескочить на паровозе порожистую реку. На пользу сказочному подвигу идет, как ни парадоксально, то, что изначально Алексей Учитель — документалист. Для него важна материальная фактура сказки: мускульное напряжение, излом бревен, муть самогона.
Кадр из фильма «Край»
И сказочная природа фильма снимает не только любые вопросы по поводу исторической достоверности деталей, но и, в отличие от других фильмов на военной фактуре, саму возможность их постановки, а также лишает сюжет, хоть и связанный с репрессиями, любой публицистической спекулятивности. От нее спасает, что внове для Алексея Учителя, черноватый юмор. И рад бы товарищ Колыванов написать на Игната донос лично товарищу Сталину, да вот правую руку на войне оставил, а левой — писать не научился. И самого товарища Сталина почти жалко, когда на его, усатый, как котик, гипсовый бюст льет вода с потолка: железо с крыши Вовка слямзил, и управы на него на краю света не сыскать, а Игнат грозится последнюю руку оторвать, и кажется, что бюстик плачет от беспомощности.
Сказка сказкой, но, с другой стороны, "Край" еще и мелодрама, покоящаяся на двух любовных треугольниках. Первый из них: Игнат — приблатненный машинист Степан — ссыльная Софи (Юлия Пересильд). Второй: Игнат — Софи — Эльза. Но Алексею Учителю удалось лишить мелодраму мелодраматизма. Никаких тебе скупых мужских слез, которые в стандартной мелодраме пролил бы, обнажая свою мозолистую, но нежную душу Игнат: как был брутальным самцом, так и остался. Никаких тебе надрывных бабьих истерик: ну, подрали друг друга за волосы в банной сцене, стилизованной под картины Зинаиды Серебряковой, и разошлись. Никаких, слава тебе господи, иконок и молитв, без которых не обходится ни один фильм об искренне атеистической эпохе. Если кого и убьют, то не для того, чтобы разжалобить зрителей, а повинуясь логике сценария.
Алексей Учитель опять — после "Пленного" (2008) — удивил. Перейдя от документального к игровому кино, он казался едва ли не самым умозрительным из российских режиссеров, но, как выяснилось, не прочь постоять на краю привычного кинематографа.
В прокате с 23 сентября