В среду я взял интервью у освобожденного под подписку о невыезде "химкинского заложника" антифашиста Максима Солопова. Это было первое его интервью после освобождения и, может быть, вообще первое интервью в его жизни.
Последние два месяца его имя звучало только через запятую с именем другого "химкинского заложника" Алексея Гаскарова. Их одновременно арестовали, их обоих защищали участники всевозможных митингов и акций в Москве и других городах (в Калининграде, например, в поддержку антифашистов Гаскарова и Солопова митинговали местные националисты). На страницах "Ъ" их имена появлялись тоже очень часто — наравне с другими ньюсмейкерами. Но в отличие от других ньюсмейкеров Гаскаров и Солопов были эдакими человеками-невидимками — о них много говорили и писали, но что это за люди — мало кто себе представлял. Общеизвестна была только вот эта сюжетная линия: была акция антифашистов в Химках, милиция на месте никого не поймала, и только через сутки были арестованы двое парней, считавшихся в антифашистском движении более-менее публичными персонами. Собственно, поэтому их и назвали заложниками — если не получилось поймать организаторов нападения на химкинскую администрацию, пускай пока посидят вот эти двое.
С Максимом Солоповым я познакомился вчера. 21 год, учится в РГГУ, изучает историю Латинской Америки. Отец — бывший милиционер, мама — бухгалтер. В газете уже вышло интервью Максима, но я легко пойму тех, кто скажет, что это не очень интересное интервью. Солопов, хоть и находится на свободе, все равно остался заложником. Подписка о невыезде слишком часто бывает промежуточным звеном между арестом и реальным, на годы колонии, приговором. Поэтому его рассказ о пребывании в тюрьме, о ходе следствия, о самой химкинской акции — это рассказ заведомо сквозь зубы, и я не вижу за собой морального права настаивать на том, чтобы он был предельно откровенным, когда говорит о своем заложничестве.
И, вероятно, поэтому мне показалось гораздо более интересным, что Солопов говорит о том, что не касается впрямую его дальнейшей подследственной судьбы. Антифа, движение радикальных антифашистов, существующее в России достаточно давно, только в этом году (даже не с химкинской акции, а с зимы, когда антифашисты дрались с ОМОНом во время своего марша памяти адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой и громили офис "Комсомольской правды") стали практически таким же фактором российской политики, каким лет пять назад была партия Эдуарда Лимонова. Поэтому я хочу процитировать ответы Максима Солопова на те мои вопросы, которые не укладывались в формат газетного интервью. Догадываюсь, что эти цитаты будут интересны и вообще понятны, может быть, даже не десяткам, а единицам читателей, но, в конце концов, для того человечество и придумало блоги.
Итак, говорит Максим Солопов:
***
Я бы не сказал, что участников акции можно было бы идентифицировать как антифашистов. Скорее это были активные молодые люди, не связанные какими-то конкретными едиными системными взглядами. Слоган «русский лес» я сразу поддержал — именно в той ситуации, когда ультраправые националисты использовались для запугивания экологов и активистов. Это в какой-то степени была пощечина так называемым идейным ультраправым, которые постоянно говорят о какой-то пользе для русского народа, а сами участвуют в играх на стороне коррумпированных чиновников и транснациональных корпораций. И важно было, на мой взгляд, дать им эту пощечину.
***
Я себя не считаю участником антифа-движения и считаю, что само слово, само понятие «антифа» — это выдуманная конструкция. Я в первую очередь обычный гражданин своей страны со своей позицией, антифашистские взгляды — это только часть моего мировоззрения, а слово «антифа» — я вообще считаю, что в отношении меня оно некорректно, сам я себя никогда так не называл и, насколько могу судить, в России единицы могут так себя назвать. Журналистское сообщество пытается действовать по заданным схемам. Не существует единого движения, не существует единой идеологии.
***
Если говорить фразой людей из силовых ведомств, с которыми я сталкивался, то они обещали, что «каток проедет по всем». Я думаю, что да, каток проехал, но надеюсь, что это послужило важным уроком, негативный опыт — это тоже опыт, и по большому счету, это должно послужить важной точкой для дальнейшего движения вперед той активной молодежи, которая хочет быть серьезной силой, и я бы не стал загонять ее в рамки «антифа».
***
Может быть, кто-то и воспользовался (акцией в Химках, — О.К.) так или иначе. Но когда проблема разрастается до таких масштабов публичности, многие пытаются ее использовать в свою пользу. Это нормально для любой острой ситуации, ничего плохого не вижу.
***
Нельзя говорить, что президент принял решение (о приостановке вырубки, — О.К.) только благодаря этой акции, но катализатором событий она, я думаю, послужила. Мне кажется, вся ситуация заключалась не в лесе вовсе, а в таком узле различных проблем и в самой позиции чиновников, неважно какого уровня, которые готовы, не считаясь с мнением людей, игнорируя мнение людей, достигать своих целей жестко, бескомпромиссно, оказывая любое давление на общество. И акция в Химках, видимо, оказалась такой предпоследней каплей, которая всю эту ситуацию смогла развернуть кардинально. Я бы не рискнул говорить о своей личности, но эта акция и конкретно эти люди, которые имели к ней отношение, и, возможно, предыдущие события, в которые я был вовлечен — они повлияли на климат в стране. Та же кампания против ментовского беспредела, за реформу МВД, в которой я принимал участие — она же действительно принесла плоды. Естественно, это не было только результатом общественной кампании, но действия активных граждан нашей страны иногда могут быть сконцентрированы и перевесить чашу весов и заставить чиновников принять решение. Думаю, в ситуации с Химкинским лесом мы тоже что-то подобное наблюдали.
***
Я сидел в разных камерах, и, в общем, везде находил взаимопонимание, я человек не конфликтный, каких-то проблем у меня не возникало. В Можайском централе я понял одну, мне кажется, важную вещь. В каждом человеке тюрьма, необходимость жить вместе и совместно решать общие проблемы и в каком-то смысле противостоять системе — все это учит видеть человека в любом наркомане, в любом преступнике. Все люди, которые оказались по ту сторону решетки, умеют найти общий язык и увидеть друг в друге человека. Арестантская солидарность действительно существует и без нее выжить там нет возможности.