"Ребята, мы возвращаемся в Советский Союз, у нас регулируемая цена на бензин"

В этом году ЛУКОЙЛу предстоит начать строить свой бизнес без стратегического партнера — американская ConocoPhillips, которой принадлежало около 20% акций российской нефтекомпании, вышла из ее капитала. По какому пути теперь будет развиваться ЛУКОЙЛ, согласится ли компания с политическими решениями правительства, в интервью "Ъ" рассказал ее вице-президент и совладелец ЛЕОНИД ФЕДУН.

— В прошлом году ЛУКОЙЛ лишился своего стратегического партнера — американской ConocoPhillips. Как теперь будет развиваться компания?

— Теперь наша основная задача — развернуть ЛУКОЙЛ в сторону науки. Основой дальнейшего роста компании должны стать научные разработки и научные открытия.

Сейчас стали очень модными слова — "модернизация", "инновация". При этом почему-то за скобками остается обсуждение вопросов модернизации нефтяной и газовой промышленности, отрасли. В чем основная проблема, с которой сегодня сталкиваются все российские нефтяные компании? Мы не занимаемся производством собственных технологий — мы целиком покупаем все технологии на Западе. Именно поэтому подписываем соглашения с ВР, Chevron, ExxonMobil и другими обладателями технологических ноу-хау. Все ведущие западные сервисные нефтекомпании работают в России. А ведь когда-то поставщиком технологий была именно Россия. Та же идея гидроразрывов пластов была разработана советскими инженерами. В год ЛУКОЙЛ получает 20-30 патентов, в то время как мировые мейджоры — где-то 1000.

Другой момент — это нетрадиционные энергоресурсы, такие как, например, сланцевый газ. В принципе углеводороды есть везде. Но раньше считалось, что извлекать запасы можно только из тех месторождений, где есть хорошие коллекторы. Например, есть нефтяные и газовые залежи в сланцевых отложениях с очень низкой проницаемостью, но теперь выяснилось, что и оттуда можно добывать сырье, формируя искусственные коллекторы. В этом и есть смысл энергетической революции, которая произошла в США, скоро произойдет в Европе и Китае. Нефть и газ можно будет добывать везде, это лишь вопрос цены и технологий. Вот, допустим, у нас есть баженовская свита в Западной Сибири, где нефть залегает в глине. Там гигантские запасы, но при тех технологиях, которые есть у нас,— нефть оттуда неизвлекаема. И требуется потратить десятки, а может и сотни миллиардов долларов для того, чтобы получить технологический доступ к этим ресурсам. При этом отдача будет в лучшем случае лет через 20. Если баженовская свита — это будущее, то неразрабатываемые традиционные ресурсы — это наше настоящее.

Сегодня наша компания располагает более 1 млрд тонн так называемых доказанных неразбуренных запасов. Почему они неразбуренные? Потому что при сегодняшней налоговой системе и сегодняшних технологиях — эти месторождения нерентабельны. Поэтому та стратегическая программа, которую мы будем презентовать инвесторам, основана на том, что для нас "инновация" и "модернизация" — это не просто слова, а внутренние стимулы для развития деятельности компании, для превращения этих запасов в товарную нефть с применением новейших технологий.

— А каким образом можно стимулировать развитие технологий внутри страны?

— Необходимо создание внутренних экономических мотивов. В первую очередь, конечно, нужны налоговые льготы. Сегодня все, что мы делаем в этом направлении, финансируется из чистой прибыли. А у всех мировых нефтяных компаний все средства, которые затрачены на исследования, освобождаются от налогов. Благодаря этому нефтяные компании очень активны в этом направлении.

— А как, на ваш взгляд, должна быть изменена налоговая система? Когда это необходимо сделать?

— Я думаю, что реальное изменение налоговой системы пройдет примерно в 2015 году. По моим расчетам, к этому времени добыча в традиционных районах начнет снижаться и новых проектов уже будет недостаточно для того, чтобы ее компенсировать. Потеря Россией лидирующих позиций по уровню добычи нефти к этому времени будет очень серьезным вызовом для правительства. Сейчас регулирование происходит при помощи индивидуальных решений по новым регионам или месторождениям — в то время как необходима новая налоговая среда.

Чем была хороша система, которая действовала в 90-е? Все компании конкурировали благодаря своим технологиям, интеллектуальным ресурсам, желанию работать. Но сейчас этот механизм сломан. Выигрывает тот, кто достучался, пробился, получил доступ. И это неправильно. Должны быть долговременные программы поощрения инвестиций. При этом не только для новых регионов, но и для той же Западной Сибири. Необходимо сформировать программу стимулирования нефтяных компаний на работу с нетрадиционными ресурсами углеводородов.

— ЛУКОЙЛ выглядел наиболее подходящей компанией для разработки месторождений имени Требса и Титова: в регионе у компании много активов, в том числе и вся инфраструктура для транспортировки нефти. Однако конкурс выиграла "Башнефть". Почему, на ваш взгляд, в правительстве было принято именно такое решение?

— Вы задаете вопросы, на которые знаете ответ. Мы старались объяснить, что единственная компания, для которой этот проект может быть рентабельным,— это ЛУКОЙЛ. Однако нас не услышали...

— А почему вы не спорите с такими решениями?

— Недра принадлежат государству. Есть политическая власть, которая все решает. Решили, например, в Бразилии, что все подсолевые запасы принадлежат компании "Петробраз". Это их право. Такие условия деятельности хозяйствующих субъектов в этой стране. Зачем с этим спорить?

— А вы все-таки войдете в проект разработки месторождений имени Требса и Титова?

— Вопрос в том, что в "Башнефти" просто посчитали и увидели, что без нас это будет очень дорого и неэффективно,— вот и все. Потому что у нас построен терминал, у нас проложены трубы. Есть вся инфраструктура. И мы готовы к сотрудничеству.

— ЛУКОЙЛ выкупил у ConocoPhillips около 13% своих акций. Что собираетесь делать с пакетом?

— На мой взгляд, наиболее логично было бы провести SPO на одной из азиатских бирж. Все знают, что сегодня основной поставщик денег — это Китай. И если он сохранит такие темпы экономического роста, то через некоторое время юань начнет вытеснять доллар. И мы хотим, чтобы ЛУКОЙЛ был первым, кто окажется на пути денег из Китая. Пока же наша задача-максимум в течение года получить листинг на Гонконгской бирже. Я был в Гонконге десять лет назад и сравниваю с тем, что стало сейчас. Это просто гигантские изменения. Конечно, обидно за Россию: мы как-то недооценивали китайцев, но на сегодня они совершили гигантский рывок именно в том направлении, о котором мы говорим. Это направление новых технологий, инноваций и т. д.

— При этом вы явно были против того, чтобы китайские компании стали прямыми инвесторами в ЛУКОЙЛе...

— Да, такой вариант развития событий мы не рассматривали.

— К ЛУКОЙЛу у государства есть много претензий из-за роста стоимости топлива. Почему?

— Стоимость бензина в нашей стране — это стоимость налогов. Налог на добычу полезных ископаемых привязан к мировой цене на нефть. В этом году государство также повысило и размер акцизов, но компаниям было сказано: "Ребята, мы вам налоги повышаем, но вы не перекладывайте их на плечи потребителей". Хотя более честно было бы сказать следующее: "Ребята, мы возвращаемся в Советский Союз, у нас регулируемая цена на бензин, он должен стоить не больше 25 руб.".

Кроме этого рост стоимости топлива связан исключительно с гигантским спросом на дизельное топливо за рубежом, поэтому отправлять его на экспорт стало выгоднее. А это вполне ожидаемо вызвало и дефицит на внутреннем рынке.

А в итоге цены решили снижать административным путем: дали команду снизить и снизили. Сейчас опять будет снижение — на этот раз для сельхозпроизводителей. Вопрос стоимости бензина очень болезнен для общественного мнения — депутаты, корреспонденты газет, телеобозреватели, все каждый день заправляют свои машины. Но все объясняется очень просто. В США налоги, если не ошибаюсь, составляют 30% от стоимости топлива, и цена такая же, как в России. В Европе налоги 80% — и цена выше. У нас налоги — 60%.

Еще следует отметить, что с 2008 года инфляция превысила 21%. Если бы мы были госмонополией, как "Газпром" или ОАО РЖД, то ФСТ уже повысила бы для нас цены на нефтепродукты процентов на 20. Но этого не произошло. При этом обсуждался и такой вариант: государство каждый год определяет размер повышения цены на нефтепродукты с учетом инфляции. Но потребителю будет только хуже, и государство этого не сделает, потому что окажется ответственным за такую ситуацию. Госмонополии каждый год повышают цены и тарифы. Кто-то возмущался по этому поводу? А цена на бензин — это уже политико-информационный вопрос.

— Изначально предполагалось, что ценообразование рынка нефтепродуктов рыночным сделают их продажи через биржи, но этого так и не произошло. Почему?

— Выгода от такого шага прослеживается только для тех, кто эти биржи организовывает. Логика в биржевых продажах может быть только для госзакупок.

— Будет ли ЛУКОЙЛ продолжать снижение добычи? Пока вам удается ее увеличивать только по углеводородам в целом: падение в нефти удается компенсировать ростом в газе.

— Наша ближайшая задача — за два-три года стабилизировать добычу в России. В целом наша десятилетняя программа предполагает рост добычи углеводородов на 2-3% в год благодаря использованию новых технологий. Дело в том, что сегодня текущий КИН (коэффициент извлечения нефти) у ЛУКОЙЛа — 19%, а максимальный КИН, по нашим расчетам, составляет 32%. Но мы ставим задачу увеличить КИН до 40%, то есть на 9 млрд баррелей дополнительных извлекаемых запасов.

— ЛУКОЙЛ — самая активная на международных рынках российская нефтекомпания. В каком регионе, на ваш взгляд, наибольшие перспективы для развития бизнеса?

— Мы действительно работаем почти во всех регионах мира. Сейчас приступаем к бурению в Гане, готовились к работе в Кот-д`Ивуаре, хотя сегодняшняя политическая обстановка в этой стране не позволяет нам начать активную работу, закончили разминирование контрактной территории на Западной Курне-2 в Ираке, активно работаем на Балканах. Другими словами, нам интересны все регионы, где есть возможность заниматься нефтяным бизнесом.

— ЛУКОЙЛу принадлежит ТГК-8. Видите ли вы перспективы развития энергетического бизнеса?

— Нет, для нас эта покупка — попытка создать независимый рынок потребления газа. Например, на Каспии мы будем добывать порядка 8-9 млрд кубометров газа, и эти объемы будут использоваться для наших потребностей. А в целом мы видим для себя перспективы развития энергобизнеса как в России, так и за рубежом.

— Насколько вы заинтересованы в дальнейшем развитии своего финансового бизнеса? В конце 2009 года вы снизили долю в банке "Петрокоммерц" с 88,68 до 79,39% акций. Можно ли это квалифицировать как повторную попытку выйти из банковского бизнеса?

— Снижение доли в конце 2009 года связано не с желанием выйти из капитала банка, а с необходимостью вкачивать в него после кризиса дополнительные средства, как это делали многие, в результате чего доля всех акционеров, кроме "ИФД-Капитала", который финансировал докапитализацию, уменьшилась. Всего мы в банк вложили почти $400 млн, что в кризис являлось распространенной практикой не только для частных банков, но и для государственных.

— То есть вы остаетесь в банке?

— Да. Недавно мы обсудили новую стратегию развития банка "Петрокоммерц" и считаем, что у него есть хороший потенциал для устойчивого роста и расширения его бизнеса на рынке банковских услуг. В целом кризис подтвердил, что банк "Петрокоммерц" — это надежный и успешный финансовый институт.

— Может ли в банк придти стратегический партнер? Или проведено IPO?

— Могут быть всякие варианты, скорее всего, IPO через некоторое время.

— Например, какое?

— Это достаточно консервативный инструмент, чтобы строить какие-то оперативные планы. В ближайшие два-три года.

— Зачем столько ждать? Многие банки, имевшие соответствующие планы до кризиса, начинают их реализовывать уже сейчас.

— Нельзя так быстро, надо проанализировать рынок, хорошо подготовиться, подготовить новую стратегию.

— Опять? Вы же недавно ее уже меняли — собирались сделать акцент на розницу?

— Мир-то меняется, в 2007-2008 годах были розовые очки. А оказалось, что не все так сладко. Теперь нужно более трезво подойти. Согласно готовящейся стратегии, акцент будет как на розницу, так и на малый и средний бизнес, как и раньше.

— А чем крупный бизнес плох? Или его весь отобрали за время кризиса госбанки?

— Не весь, но его мало. "Петрокоммерц" является кредитором, например, и "Роснефти", и "Газпром нефти", и "Газпрома", его аффилированных структур. Но крупные качественные заемщики действительно поделены. Они так же диверсифицируют своих кредиторов, как и банки должников. Поэтому остается как раз малый и средний бизнес, надо же куда-то размещать ликвидность, увеличивать долю розничного кредитования.

— Вы считаете, это повысит привлекательность банка в ходе IPO за счет снижения степени его кэптивности?

— Он не кэптивный: от бизнеса ЛУКОЙЛа "Петрокоммерц" зависит мало, его баланс не позволяет обеспечивать потребности в кредитовании такого гиганта, как ЛУКОЙЛ. Кредитов нефтекомпании в портфеле банка — меньше 1%.

— Но пассивная-то база завязана. Какова доля счетов компаний, связанных с ЛУКОЙЛом, в общем объеме обязательств "Петрокоммерца"?

— Около 40%, но это не счета компаний, а счета физических лиц — сотрудников компаний, зарплатных клиентов, которые более или менее стабильны. А доля ЛУКОЙЛа в расчетных счетах — около 20%.

— Но ведь если банк будет продан, то уйдут компании — зарплатные клиенты, уйдут физические лица — VIP-клиенты. А зачем потенциальному инвестору такие оттоки?

— Поэтому мы и не рассматриваем вариант продажи... Здесь проблемы нет, а риск ее потенциального возникновения устранит смена стратегии. Малый и средний бизнес, в отличие от крупных клиентов, разбавит базу фондирования за счет достаточно стабильных и диверсифицированных источников. Плюс к этому возможны специальные договоренности со стороны акционеров банка по сохранению его финансовых пассивов.

— А вы готовы "принести" инвесторам свои акции в ходе IPO?

— Да, конечно, в какой-то степени я буду продавать свой пакет при публичном размещении, но какой именно — пока рано говорить.

— Вы производите впечатление прагматичного человека. Зачем вы занимаетесь футболом? В рамках социальной ответственности или просто дорогая игрушка?

— Я энтузиаст, а игрушки бывают и более дешевые. Но на самом деле здесь сложный комплекс вопросов. Во-первых, я люблю футбол, искренне люблю. Второе — было чрезвычайно обидно, когда "Спартак" начал проигрывать, хотя носил на груди логотип ЛУКОЙЛа. Хотелось что-то поменять, потому что я видел, что те люди, которые там находятся, не справляются.

— Что, на ваш взгляд, надо изменить в российском футболе?

— К сожалению, в целом проблема нашего футбола в том, что есть три группы команд. Существуют полностью частные: "Спартак", ЦСКА и теперь еще "Краснодар". Есть команды, которые живут за счет госкомпаний,— "Зенит", "Локомотив". А есть команды, у которых вообще ничего нет, и они готовы зарабатывать любым путем.

Наиболее показательна ситуация, которая произошла в прошлом году с двумя подмосковными клубами, у которых было по одному особенному болельщику,— и все. Нельзя создавать искусственный интерес, искусственных зрителей. Нельзя прятать балансы клубов — вся отчетность должна быть на виду. Необходима жесткая антикоррупционная политика, которая вкупе с другими мерами через пять-шесть лет приведет к оздоровлению. И тогда ситуация изменится во всем, в том числе и с повышением общественного интереса к футболу, и, следовательно, с его финансовым благополучием.

При этом необходимо работать с молодежью. Мы сейчас вложили $40 млн в спортшколу. Проблема не в том, что у нас очень мало талантливых ребят. Хотя у нас такие, как Козлов или Паршивлюк, пока еще очень редки. Проблема в том, что у нас не занимаются нормально футболом — круглый год, как во всем мире, а играют по шесть-семь месяцев, а потом тренируются в убогих залах.

Поэтому мы первым делом модернизировали манеж, сделали всепогодные поля — и это означает, что ребята, которые сейчас приходят в нашу академию, имеют базу для того, чтобы играть, как играют их сверстники в других странах мира,— в Европе, Бразилии, заниматься футболом круглый год. Если есть талант, то у него будет возможность для реализации. Вот это самое главное.

— А еще некоторая часть российской молодежи предпочитает собираться на Манежной площади, в том числе и под флагом "Спартака", и откровенно пропагандировать фашизм...

— Единственное место, где собираются 50-60 тыс. человек вместе — это футбол. Больше — нигде. Единственное место, где могут быть представлены самые экстремистские настроения,— это футбол. Когда с трибуны скандируют "Русские, вперед! Русские, вперед!", хотя играют бразильцы или африканцы, логики в этом нет. Это типичный национализм, а часть нашей молодежи склонна к экстремизму, это факт. Мальчишки могли выбегать на поле, жечь сиденья, устраивать драки — ничего за это не было. Поэтому необходимы специальные законы, как в Англии, где эту проблему решили. Необходимы превращение футбола в коммерческое предприятие, искоренение коррупции и, конечно, системная работа с фанатскими группировками. Сегодня в "Спартаке" мы взаимодействуем с двумя десятками таких группировок. Делаем совместные программы — например, соревнования по борьбе без правил. Но с экстремистскими группами мы бессильны — это вопросы деятельности госорганов и их спецслужб.

Интервью взял Кирилл Мельников