Государственный Русский музей представил публике очередную свою тематическую выставку. На этот раз подробному рассмотрению подверглись "Врата и двери". В отличие от предыдущих блокбастеров музея, этот не претендует на то, чтобы перетасовать в поисках заглавного мотива все русское искусство от и до, но работает в основном с искусством современным. Всевозможные входы и выходы изучала КИРА ДОЛИНИНА.
Гостей, пришедших на выставку "Врата и двери" в Мраморный дворец, встречает знаменитая "Ротонда" Александра Бродского. С ней, конечно, изящнейший ринальдиевский курдонер с совсем неизящным бегемотообразным памятником Александру III Паоло Трубецкого смотрится странновато. Но странность эта приятная. Более того, чувство удивления так быстро переходит в восторг, что, видит Бог, одних этих составленных в наипрекраснейший овал "Ротонды" дверей хватило бы на то, чтобы зритель ушел просветленным.
Но, увы, лаконизм — это не то, в чем сильны кураторы Русского музея. Тот глобализм, на который вот уже лет пятнадцать как указывают доброжелательные и не очень критики его выставок, никуда не делся и в этот раз. Хотя предпосылки к этому были: делавший "Врата и двери" отдел новейших течений не собирался вынимать из запасников музея все работы, в которых в том или ином виде изображены ворота, воротца, врата, двери, дверцы, дверные коробки, арки, проемы, притолоки, косяки, замки, ключи, замочные скважины. Кураторы продекларировали сосредоточенность на "спиритуально-религиозной, сюжетно-тематической и миметически-предметной" линиях.
Сказано — сделано: царские врата на иконах и в чертежах Растрелли, псевдоархаические маски смерти, двери открытые, закрытые, прикрытые и приоткрытые, двери метро и туалетов, парадные и черные, калитки и гаражные ворота, лабиринты и коридоры, лестничные площадки и подземные переходы. Во "врата и двери" записаны и разнообразные вагины, и группа Doors, и желудочно-кишечный тракт. Память о родителях как тех, кто открыл двери в мир, дверь как материал для художественного произведения, триумфальные арки как врата памяти, космические станции как дверь в незнаемое... И еще много-много всего. Любые ассоциации и игры словами возможны. Все двери художникам, способным предложить что-то о дверях, открыты.
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Но даже если вам показалось, что в вышеперечисленном есть какой-то перебор, так это не самый большой грех. Почему бы и не подойти к теме так широко, как это видится кураторам. Да и имена привлечены солидные: привезен эрмитажный "Туалет" Ильи Кабакова, есть способный сделать любую выставку триптих Владимира Янкилевского "Памяти отца", есть "Дверь" Михаила Рогинского, "Шкаф Ильи" Игоря Макаревича, "Мальчик и червяк" Виктора Пивоварова, как всегда отличная живопись Владимира Шинкарева. Есть куча всякого питерского искусства — престарелого и совсем нового.
И все было бы отлично, если бы не истошная многословность. Куча по отдельности точных находок и жестких формулировок на заданную тему. Есть действительно ударные работы вроде "Ротонды", переклички концептуалистских шкафов и дверей или "Архива" Людмилы Беловой — пяти маленьких ящичков с глазком, при взгляде в который ты видишь ту или иную лестничную площадку и слышишь в наушниках свойственные именно этому месту (а точнее, твоей личной памяти о десятках подобных мест и ситуаций) звуки жизни лестницы. Однако все проговорено скороговоркой, прикрыто десятками почти случайных работ, которые сочинены по принципу "попасть в заданную тему". Венцом подобной практики является экспонирование нескольких фотографий венских дверей, снятых лично куратором выставки Антоном Успенским.
Зато при обращении к классике кураторы проявили идеальный вкус: работ мало, и они ударны именно в нужном контексте. Так, звездами выставки стали к месту повешенные "У дверей мечети" Верещагина (1873), "У дверей школы" Богданова-Бельского (1897) и, вот уж никогда бы не подумала, "Письмо с фронта" Лактионова (1962). Как говорил дедушка Ленин: "Лучше меньше, да лучше".