"Общероссийский народный фронт" вокруг "Единой России", инициированный Владимиром Путиным, станет закономерным итогом, с которым страна завершит 21-летие формирования своей многопартийной системы. Вернее, результатом станет фактический отказ от многопартийности.
В лучшие времена (1995-1999 годы) в стране существовало порядка 200 политических или общественно-политических организаций, каждая из которых вправе была участвовать в выборах. Но ни одна из них не зародилась в ходе полноценной политической борьбы с КПСС. Все они появились только потому, что власть разрешила политический плюрализм. После чего многочисленные отряды советской бюрократии и элиты, которых уже не способна была обслуживать единственная на всю страну иерархическая пирамида — КПСС, разбежались в разные стороны в надежде создать собственные пирамиды.
Внезапно возникший широкий политический ассортимент тогда мгновенно нашел своих потребителей, впавших в эйфорию уже от того, что власть по прошествии 70 лет наконец-то оставила их в покое, перестав требовать заверений в любви и пожизненной верности коммунистическим идеалам, а также прекратив заглядывать каждому в кошелек и в личную жизнь. Но это была дарованная свобода. Потому потребитель мгновенно отказался от нее, как только понял, что власть покушается не кошелек и личную жизнь, а лишь на гражданские свободы.
Разочарование общества в партиях социологи зафиксировали уже во второй половине 90-х. После двух избирательных циклов при новой Конституции (думские выборы 1993-го, думские и президентские 1995-1996 годов) массовое сознание безошибочно уловило, что победа партии на парламентских выборах вовсе не означает, что она пришла к власти, а на президентских выборах победу запишут "кому надо и нас не спросят". С тех пор и до конца века партии вместе с профсоюзами делили последние строки в рейтингах доверия россиян государственным и общественным институтам. С начала 2000-х граждане более всего не доверяет именно партиям.
И чем крепче становилось недоверие общества, тем жестче становились законы, регулирующие политическую деятельность и избирательный процесс. Жесткость усиливалась при непосредственном участии оппозиционных партий, которые имели свои фракции в Госдуме. Каждая из них независимо от политической ориентации голосовала практически за все правила, по которым в Думе без разрешения Кремля не могла бы появиться никакая партия, кроме тех, которые уже там засели. Апогеем стал закон "О политических партиях", по которому главным критерием политической организации стала численность.
Первыми жертвами такой законодательной тактики стали как раз демократы — СПС и "Яблоко", которых нет в парламенте уже второй созыв. Но их опыт не стал уроком для других, все еще имеющих фракции в Госдуме. Они по-прежнему голосуют за все законодательные новации, которые осложняют жизнь непарламентским партиям.
Между тем именно Дума могла бы сохранить некое доверие общества к партиям, если бы у партии власти не было контрольного пакета депутатских мандатов и она вынуждена была бы все свои инициативы согласовывать с оппозицией. В самой Думе при этом могло бы не быть ни одного демократа, но она оставалась бы парламентом, который служил бы самой надежной гарантией политическому плюрализму в обществе и многопартийности в политической системе. Теперь же оппозиционеры вынуждены пересказывать друг другу как байку реальный факт, с которым столкнулся лидер одной из партий во время предвыборной встречи с избирателями. "Вам нравится программа нашей партии?" — поинтересовался лидер у одного из избирателей после окончания встречи. "Да",— ответил гражданин. "Значит, вы проголосуете за нас?" — обрадовался лидер. "Нет, вы сначала станьте президентом, потом проголосуем".
Эксперты утверждают, что эта байка на самом деле иллюстрирует патернализм массового сознания, сообразно чему россияне не считают, что оппозиционные партии существуют для того, чтобы бороться за власть и приходить к власти. Оппозиция в восприятии большинства граждан нужна лишь для того, чтобы периодически выбивать из действующей власти то, что "нужно народу".
На этом фоне эксперты выделяют единственную организацию — "Единую Россию", которая действительно соответствует определению "партия". Ее лидер — самый популярный политик в стране. Она имеет большинство депутатских мест в Госдуме и в региональных парламентах, в силу чего без ее согласия невозможно стать ни премьером федерального правительства, ни губернатором. Членство в "Единой России" или конструктивное сотрудничество с ней становится одним из условий карьерного роста. То есть она, как и положено настоящей партии, обеспечивает "социальный лифт".
Единственный минус "Единой России" — она хороша лишь в неконкурентной среде. Не случайно за восемь лет доминирования в Госдуме самая большая партия не дала ни одного нового публичного политика, способного выдерживать дискуссию с идейным оппонентом. Те партийцы, кто на это способен, обрели навыки полемистов еще в "лихие 90-е". Но руководство партии не допускает их в публичное пространство. Впрочем, для оппонентов власти и ее партии публичное пространство в России ограничено рамками блогосферы. Потому единороссам удается поддерживать рейтинг партии без участия в телевизионных ток-шоу, а выигрывать выборы — без участия в предвыборных дебатах.
То есть "Единая Россия" действительно обладает признаками реальной партии. Но по своему статусу, принципам внутренней жизни и по стилю поведения в политическом пространстве она вписывается в те характеристики, которыми в свою бытность отличалась КПСС. Сейчас "Единая Россия", как никогда, близка к образу "руководящей и направляющей", судя по тому, что Владимир Путин решил окружить ее "Общероссийским народным фронтом".
КПСС таким путем в свое время прохаживалась. Первые (после разгона Учредительного собрания в январе 1918 года) прямые всенародные выборы Верховного совета прошли в соответствии со "сталинской" Конституцией 12 декабря 1937 года. К этому времени в стране не осталось ни одной партии, кроме большевистской. Тогда и зародилась традиция голосовать на "нерушимый блок коммунистов и беспартийных".
Возможно, точно такой же блок вокруг единороссов и задумали политтехнологи из окружения премьера. Социологически технология выглядит безупречной. Из семи существующих в России партий шансы на прохождение в Госдуму имеют пока только три: "Единая Россия", КПРФ и ЛДПР. У всех остальных, в том числе и у ЛДПР, антирейтинг намного превышает их рейтинг: то есть количество сторонников в обществе у них гораздо меньше, чем противников. Доверие к "Единой России" держится на высоком доверии к Владимиру Путину, который, судя по опросам ведущих социологических центров, популярен и среди сторонников других партий. И раз уж патерналистски настроенное общество в своих взаимоотношениях с властью обходится без партий, то "блок единороссов и беспартийных" будет более всего сочетаться с этим настроем.
Правда, те же социологии фиксируют "усталость" от нынешней власти. Высокий рейтинг "тандема" и готовность голосовать за "Единую Россию" сохраняются только потому, что общество не видит альтернативной силы и альтернативных личностей благодаря в том числе "зачищенному" информационному потоку. А постоянное "совершенствование" избирательного законодательства и закона о партиях уже обернулось и тем, что альтернативы невозможны, и тем, что большинство россиян не верит в справедливость и честность выборов. При такой "усталости" массового сознания власть рискует повторить опыт поздней КПСС времен Михаила Горбачева. В 1989 году власть ради расширения числа сторонников перестройки всего лишь позволила некоторым полностью подконтрольным общественным объединениям провести в парламент горстку своих кандидатов. Через два года партии не стало.
Цена вопроса
Партии в России никому не нужны — ни новые, ни старые. И всем понятно, почему не нужны. Авторитарную власть тяготит многопартийность, и она ограничивает ее драконовскими законами, а приверженный патернализму народ готов голосовать только за тех, кто уже осенен властью. Лишенная эффективных механизмов смены власть грозит стране неминуемой катастрофой. И множество активных людей, не видя иных перспектив, покидают страну. Другие стремятся стать частью системы, хорошо заработать, а потом уносить ноги. Похоже, всерьез только националисты готовы менять систему и оставаться здесь.
Партии, считающие себя пострадавшими от авторитаризма, стойко грезят о политической конкуренции. Но нет среди них ни одной, которая сама внутри себя жила бы по законам конкуренции. Все они у нас лидерские, а значит, авторитарные. Неизбежную в политике команду они воспринимают как в футболе: играют 11 человек, а забивает один. Лидерам нужны мальчики, которые накатывали бы им мяч под удар. И если вдруг в команде появляется яркая личность, партия его выдавливает. После чего эта личность собирает свою футбольную команду и начинает страдать от того, что Минюст отказывается регистрировать ее как партию.
Ну и кому после этого нужны будут партии, если все они однотипны в самом главном — в стиле, хоть и называют себя кто коммунистами, кто либералами, кто социал-демократами. Массовое сознание чутко реагирует не на идеологические программы, а на те стереотипы, с которыми партия проживает свою внутреннюю жизнь. Точно так же ребенок впитывает не слова родителей, а их манеры в повседневном бытовом поведении.
Спору нет, партия — это теплица, в которой выращиваются политические лидеры. Но партия должна быть командой звезд, в конкуренции между которыми только и формируются лидеры. При этом надо понимать, что политическая конкуренция — это не только соперничество, но технология согласования интересов и механизмы солидарности. При таких живых партиях, если к тому же будет их много и разных, народ со временем прекратит ориентироваться преимущественно на лиц из властвующей элиты.
Но чтобы такое случилось, политическая жизнь в стране должна быть раскрепощена. А для этого нужно избавить партийную систему от всех тех законов, которые ее душат. А избавить способны только те, кто этого хочет и уже обладает властью. Но нынешняя политическая элита этого не хочет и даже боится. Иные политики практически не имеют шансов прийти к власти, пока демократия не станет для народа выстраданной ценностью. Именно выстраданной, в противном случае, как заметил еще Герцен, "людям легче сносить цепи рабства, чем дарованную свободу". Но чтобы такое случилось с народом, нужен опыт политической жизни.
Активным людям кажется, что это замкнутый круг. Выхода из него нет. Плетью обуха не перешибешь, и в ближайшую тысячу лет ничего не изменится. Так говорили мне многие диссиденты в 1970-х. А я считал, что будут изменения, ради которых, собственно, и стоило заниматься тем, чем занимались диссиденты. И перемены настали. Система рухнула. Все, чего добивались диссиденты, реализовано даже, может быть, с избытком. Точно так же и теперь замкнутый круг может быть разорван, прежде всего, усилиями интеллектуальной элиты.
А интеллектуальные силы в обществе есть. И они значительны, косвенным доказательством чему считаю книжные магазины. Там сейчас такие книги продаются, которые я прежде пытался доставать ценой свободы. И заметьте, все они изданы коммерческими структурами. Значит, наш интеллектуальный слой достаточно силен, чтобы на него работало множество издательств.
Для интеллектуалов, правда, сейчас есть простой выход из круга — Европа, Америка, Австралия и т. д. Но это облегчение жизни лишь на одно поколение. Ситуация на Западе разворачивается так, что все ценности западной демократии, скорее всего, должны будут защищать внуки тех, кто сегодня туда едет. Поэтому есть смысл оставаться и менять ситуацию здесь. Иначе этим займутся националисты, которые ехать в Европы не собираются.
Впрочем, можно остаться и жить благополучно, ничего не меняя. У интеллектуалов теперь масса возможностей выгодно реализовать себя во всевозможных институтах, центрах, экспертных группах. Но если сегодня личный материальный успех действительно доминирует в системе ценностей интеллектуалов, то пусть получат ту страну, которой они достойны.
На самом деле требуется самоотверженная, подвижническая (какой бы смех ни вызвали сейчас эти понятия) работа интеллектуальных лидеров. Пусть из-за этого они сегодня станут не самыми почитаемыми в стране, пусть даже их сочтут аутсайдерами. Но через 20 лет их работа обязательно скажется. Даже если к этому времени общество рухнет (а пока, похоже, что рухнет), то все их наработки обязательно потребуются в новом мире. Нужно только, чтобы эти интеллектуалы-одиночки объединили усилия. Как их объединить, не знаю. Знал бы — уже занимался бы этим.