Одинокая фактура

Выставка современное искусство

В Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открылась выставка Ирина Наховой "Комнаты", первая большая ретроспектива художницы в России. Рассказывает АННА ТОЛСТОВА.

У Ирины Наховой, автора первых тотальных инсталляций, которые она сделала за несколько лет до Ильи Кабакова и которые произвели на него, как и на весь московский концептуальный круг, сильнейшее впечатление, до сих пор не было ретроспективы в России. Теперь понятно почему. Как ни велик особняк на Гоголевском бульваре, а выставка, занявшая весь его парадный этаж, все равно представляет собой дайджест. Видимо, чтобы сделать ретроспективу со всеми инсталляциями в полном объеме, надо освободить целый этаж Третьяковки на Крымском валу. В ММСИ же многие работы даны лишь фрагментом или же одна накладывается на другую. Скажем, иконостасу "Картинок для медведя", где композиции икон праздничного чина выложены вырезками из глянцевых журналов и рекламных проспектов, бьет поклоны не вернувшийся в лоно церкви надувной мишка, а "Большой красный" — колоссальная надувная булава-фаллос с надувными фаллическими шипами. Что в данном случае, впрочем, весьма остроумно, да и вообще не так уж плохо: ведь фрагментарность, указывающая на отсутствие целого, коллаж и сочетание несочетаемого — характерные черты поэтики Ирины Наховой, любительницы метафор, синекдох и оксюморонов.

На выставке есть фотографии и эскизы ко всем пяти "Комнатам", легендарным тотальным инсталляциям, в которые художница превращала часть своей квартиры на Малой Грузинской в середине 1980-х, когда такого никто не делал ни в Москве, ни по ту строну железного занавеса. "Комнату N 2" восстановили, и теперь ее эффект можно испытать на себе, удивляясь, как с помощью простейших средств — бумажных аппликаций и освещения — обыкновенное жилое помещение трансформировалось в белый шар с черно-серыми дырами, подкрадывающимися к тебе со всех сторон. И если панорама XIX века доводила до логического конца реалистическую картину, то эти панорамные "Комнаты" ставили точку в истории картины абстрактной, снимая воррингеровскую оппозицию абстракции и эмпатии и позволяя зрителю оказаться внутри живописного пространства Кандинского или Малевича.

Ирина Нахова постоянно играет со зрительским восприятием, пытаясь его стимулировать и интенсифицировать. И в интерактивных инсталляциях с надувающимися при приближении человека скульптурами из парашютного шелка или неожиданно возникающим откуда-то звуком, когда художественно преображенное место, как театральное действо, захватывает и держит в напряжении. И в живописи, которая обычно многослойна и в которой слои конфликтуют друг с другом. Как, например, в серии "Упражнений в цвете", где поверх голов трупов со следами насильственной смерти, в свободной фрэнсис-бэконовской манере списанных с пособия по судебной медицине, пущены плоские цветные птички и белочки из детских книжек-раскрасок. Или как в полиптихе из инсталляции "Снятие с креста", где холсты с огромными люсьен-фрейдовскими тушами мужчины, женщины, курицы и рыбины вдруг разражаются вполне житейскими жалобами, обращенными к оставившей их матери, так что звук накладывается на изображение, а бытовое содержание — на библейское и историко-художественное.

Ретроспектива в ММСИ тоже построена на резких сменах впечатлений, как бы слоями, где живопись, надувная скульптура, видео, звуки и тексты сменяют друг друга. Здесь можно попасть внутрь материнской утробы, которая буквально душит заботой свое чадо и не желает отпускать его в мир. Можно прокатиться на видеовелосипеде по улицам Нью-Джерси, воспарить над небоскребами Нью-Йорка и Детройта или послушать шум волн, закованных в лайтбоксе. Можно сделать промывание мозгов, напялив на голову кастрюлю, из которой доносятся фрагменты различных богослужений, пройтись между гигантских голов, связанных друг с другом нефтепроводами артерий, или между прекрасных античных мраморов, намалеванных поверх поношенных пальто и неполиткорректно бранящихся.

В этом сложно организованном художническом мире, полном иронии и сентиментальности, нет места конъюнктуре. Да, Ирина Нахова первая сделала тотальные инсталляции, но не выехала в будущее, куда берут не всех, на этом изобретении, анализируя советский коммунальный опыт в терминах русской классической литературы, как Илья Кабаков. Да, Ирина Нахова — едва ли не самая последовательная феминистка среди русских художниц, но это феминизм стихийный, архаичный и немодный, родившийся на баррикадах 1917-го, когда женщина боролась за равные с мужчиной права, а не на баррикадах 1968-го, когда женщина боролась за право на инаковость. Любая большая тема — будь то насилие в массмедиа, гибель империи, рост клерикализма, семья и материнство — трактуется ею с общечеловеческой, а не с женской точки зрения, и потому она не в одном строю с Аннетт Мессаже или Барбарой Блум. У входа на выставку, наверху парадной лестницы, вас встречает "Королева": готическая фигура средневековой монархини, покрытая шелковой пеленой, которая внезапно надувается, превращаясь в фаллическую колонну. Кажется, это автопортрет: Ирина Нахова — несомненно, королева, но комплексом кастрации и завистью к пенису никогда не страдала.