Кино на свои

На прошлой неделе в Сочи открылся 22-й "Кинотавр". Его программа традиционно наполнена фильмами о ментах, беззащитных жертвах и прочих ужасах жизни. Но главное — большинство этих фильмов сделаны уже без поддержки государства

Виктория Белопольская

За два месяца до "Кинотавра", примерно в апреле, у директора программ Ситоры Алиевой традиционно случается нервный срыв. Именно на это время приходится наибольшее количество взнервленных звонков от создателей фильмов, не отобранных в конкурс. Уязвленные авторы звонят узнать, дошел ли фильм до отборочной комиссии, в полном ли составе она его смотрела и по каким конкретно причинам отказала. Госпожа Алиева, сердечная от природы, пускается в объяснения, анализирует художественную ткань произведений, хотя логичнее было бы сказать-отрезать цитатой: "Рукописи не рецензируются и не возвращаются". Но очевидно: на "Кинотавр", как в Канн, хотят все, даже те, кто попал и в Канн. Но далеко не только в этом сходство "Кинотавра" с Каннским кинофестивалем. Как и не в приморском расположении, и не в том, что оба фестиваля практически закрыты для непрофессиональной публики (билеты не продаются). "Кинотавр" действительно стал наиболее полной по экспозиции выставкой достижений народного кинохозяйства: фильмы отбираются как минимум из сотни заявленных продюсерами и они же показываются с английскими субтитрами для людей индустрии и прессы из-за рубежа. Что порождает трагикомические ситуации. Так, в прошлом году с показа за день до него продюсером был снят фильм "Овсянки" Алексея Федорченко (позже лауреат Венеции и Абу-Даби). Руководство Венецианского фестиваля, претендующего — как один из лидеров фестивального движения — на абсолютно "девственные" картины, во вполне ультимативной форме предложило продюсеру фильм "не засвечивать". Так сугубо российский "Кинотавр" с изумлением узнал, что имеет шанс соревноваться с "коварной Вандербильдихой".

Так что зримость и обсуждаемость, которые "Кинотавр" обеспечивает фильмам,— штука обоюдоострая. В этом году "порезалась" "Мишень" Александра Зельдовича. Создатели одного из самых любопытных фильмов года, участника "Панорамы" Берлинале, от показа на "Кинотавре" отказались. Поскольку "Кинотавр" тянет фильм на свет — из обманчивого сумрака международного фестивального участия вне родины. И создает картине репутацию. Но в том-то и дело, что не все хотят публичной репутации тут, у нас. Некоторые, извините, трусят.

При всем этом "Кинотавр" не ставит своей целью создавать некую сезонную иерархию киноценностей. Поэтому отражает и экономическую ситуацию в российском кино. В этом, скажем, году почти половина конкурса — фильмы, снятые без государственного участия, не содержащие титра "Фильм снят при финансовой поддержке Департамента кинематографии Министерства культуры РФ", в последние года три почти неизбежного и отдающего тоскливой вынужденностью. А это значит, что в России появилось независимое кино, что есть смелые люди-инвесторы, которые в отечественное кино как экономическое предприятие все-таки верят.

"Огни притона"

Хотя, конечно, делаются такие фильмы иногда и из соображений сугубо личного характера. Скажем, прелестная, тонкая и печально-смешная картина Виктора Шамирова "Упражнения в прекрасном" снята кинокомпанией под названием "Сцена" с "фронтменом" Гошей Куценко. Фильм и представляет собой пересказанный языком кино одноименный спектакль Шамирова в Театре им. Моссовета с Куценко в одной из главных ролей. По понятным причинам (понравился актерам спектакль, и они захотели сделать донести его до широкой публики) на государственные деньги авторы фильма-спектакля не претендовали. Этот же мотив — некоторая самозабвенность — просматривается и за "Огнями притона" Александра Гордона. Свой второй фильм он снова сделал по повести отца — писателя Гарри Гордона. В повести, как и в фильме, дело происходит в родной для Гордона-писателя Одессе в конце 1950-х. Героиня — "мама" Люба, содержательница маленького борделя, классическая проститутка с золотым сердцем. За всем тут видится интимное, укорененное в родимой культуре. Даже жалко — обычно значительная часть кинотавровских картин покупается Первым каналом и показывается в программе Гордона "Закрытый показ". Как Гордон будет себя обсуждать и бичевать, уж и не знаю...

"Портрет в сумерках"

Зато уж что точно будут обсуждать, так это "Охотника" Бакура Бакурадзе, собственно каннского участника (он был в программе "Особый взгляд"). Непременные тонны российской грязи-месива в кадре и свиноферма как место действия — стилеобразующие элементы картины как идеального образца необузданного фестивального карьеризма... И еще "Портрет в сумерках" американки ростовского происхождения Ангелины Никоновой.

Он, кстати, тоже сделан без госденег и не без личного мотива продюсера Ольги Дыховичной (вдовы режиссера Ивана Дыховичного). Она же в главной роли, трагической, по сути, бенефисной — обеспеченной провинциалки, томимой бесцельностью бытия. После ряда унижений и несправедливостей, которые ей пришлось претерпеть, включая групповое милицейское изнасилование, она устремляется в объятия одного из насильников, чтобы обрести истинную любовь. Беспросветный натурализм картины, экстремальность ее пафоса (все-таки она, как ни крути, о мазохизме) заставляет заподозрить авторов в недобром и несвежем — в следовании международной моде на этакий южнокорейский киноэкстремизм, моде местечковой на все культурное с расширением doc... И особенно — в глубокой профнеудовлетворенности: будто Дыховичная, прекрасная, вообще-то актриса, совсем отчаялась найти собственное место в чужом кино, а поэтому решила — однова живем! — снять свое.

Конечно, "Портрет в сумерках" сгущает краски — российская жизнь в нем совершенно беспросветна, населена насильниками, вандалами и лицемерами, культура тут сведена к "Владимирскому централу", а милиция-полиция — коллективный враг народа. Поверь этому — так мы вообще проживаем в Дахау и по понедельникам у нас массовые расстрелы... Но при этом "Портрет..." видится едва не визиткой нынешней кинотавровской программы в смысле политико-социального пафоса.

"Бедуин"

Еще недавно на "Кинотавре" героем оказывался чудик, фрик, абсурдный человечек, оказывающий "Сумасшедшую помощь", мамаша, которой мешало жить ее дитя-"волчок", странный парень, аутичный иронист, изображавший жертву при следственных экспериментах... Это все были случаи личностных расстройств как кинометафоры общей российской дисфункции. В этом году появилось нечто новое.

Из фильма в фильм переходит полностью беззащитный герой. Жертва подавляющих институций и безнаказанного произвола, то есть общественного устройства в чистом виде. Расходный материал системы. Человек, которому неоткуда ждать помощи, который твердо знает, что он действительно и неизбежно жертва, а не изображает ее. Что по нему асфальтовым катком катится российский капитализм, государство же — не механизм по обслуживанию общества, а закрытая корпорация.

Апогей такого рода жертвенности — продавшийся за ксиву насильник-мент из "Портрета в сумерках", который при ближайшем рассмотрении — такой же крепостной системы, да еще и запертый в застрявшем социальном лифте...

Но в подробностях явление описано в "Бедуине" Игоря Волошина, одного из самых своеобразных (и потому противоречивых) сегодняшних киноавторов. У его героини болеет дочь-подросток — лейкоз. Понятное дело, что в современных отечественных условиях ее жизнь нужно выкупать — астрономически заплатить за лекарства. Но Рита идет дальше — жизнь можно и продать. Можно продать новую жизнь. И она решается на платное суррогатное материнство. Приезжает в Питер, чтобы выносить тут ребенка для гей-пары. И попадает в зону абсолютной власти рока. Отныне все, что с ней происходит, просто случается — диктуется случаем. Ритиным соседом по съемной квартире случайно оказывается моряк-контрабандист, "заказчики" ребенка волей случая погибают, той же волей она узнает о чудодейственном антираковом средстве бедуинов, случай сводит ее с добрым ангелом уже в Йемене... И это все не "рояли в кустах", а экранная проекция абсолютной невозможности для рядового соотечественника на самом деле управлять своей судьбой. Героиня "Бедуина" перед лицом своего горя совершенно одинока, система оставляет ее наедине с почти античным Фатумом, открытой всем ветрам. Потому что нет у нас социальных подушек безопасности. И очень выразительно, что это прискорбное свойство нашего существования подчеркнуто именно Волошиным, режиссером, обладающим особой чуткостью в зоне общественного бессознательного. Эта чуткость порой выглядит как конъюнктурность: либеральная общественность склонна была осудить его "Олимпиус Инферно", снятый по заказу Первого канала по мотивам грузино-осетинского конфликта и с легким налетом российского морального превосходства. Но то была, по-моему, лишь потребность компенсации очередной нацвины, восприимчивым Волошиным экранизированная...

"Два дня"

Но есть и кое-что веселое. Довольно веселое у "Кинотавра" было открытие. Хотя и в общем-то про то же — про то, как мало значит человечек сегодня в России. "Кинотавр" открылся фильмом "Два дня" Авдотьи Смирновой, который можно определить как "ромком про Минэконом". Но на самом деле это не романтическая комедия, а иронический рассказ о романе, случившемся в некой усадьбе-заповеднике между бескорыстной сотрудницей, нищей литературоведшей (и потому естественной оппозиционеркой), и крупным чиновником из некоего всевластного министерства, посещающим усадьбу с поначалу недружественным визитом. Между этими двумя происходит не только чувство, но и диалог культур — России госэлиты, испытывающей презрительное недоверие к человечкам, и нормального человека, вполне бедно в этой России живущего. Автор фильма, и сама недалеко отстоящая от эшелонов власти, совершила довольно смелый поступок — придала человеческое лицо "кремляди в "Брионии"". Что ноу-хау в ситуации, когда власти у нас как бы свои для продвинутой части населения (см. ЖЖ и "Твиттер"), госидеологи предпочитают разговаривать с обществом посредством литературных произведений (см. роман "Околоноля"), а все это не влияет ни на эмоциональную обстановку в стране, ни на ее жизнь. Смирнова решила объяснить зрителю, что люди эти тоже люди и нечего их демонизировать. Хотя Федор Бондарчук в роли влюбленного номенклатурщика демонически прекрасен. И самое любопытное, что это Бондарчук, некогда ставший едва не лицом "Единой России". Он транслирует через персонажа, развращенного властью и преодолевающего свою испорченность, собственное понимание приближенности к власти и трезвый на это дело взгляд.

То есть фестиваль открылся тем, что "дядя Федя" не съеден "медведем", а закроется каннски прославленной "Еленой" Андрея Звягинцева про то, что материнская любовь, хоть и прекрасное чувство, а выедает человека изнутри. И в том, и в другом фильме снимался Андрей Сергеевич Смирнов, режиссер-классик, ставший в новое время потрясающим актером. Или "золотой рыбкой на посылках"? Но, так или иначе, "Кинотавр" драматургически опишет круг. А круг — идеально гармоничная фигура.