«Меланхолия» фон Триера: конец света как хеппи-энд

В российский прокат вышла "Меланхолия" Ларса фон Триера. Фильм показали перед закрытием Московского кинофестиваля, вогнав кого в светлую тоску, кого просто в уныние.

АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ

Часть первая. Предуведомление

Поскольку фильм идет в Москве уже почти неделю, нечего делать вид, что мы не знаем, о чем он. Если же вы умудрились так и не узнать, останавливайтесь здесь и решайте, будете ли читать дальше и портить себе удовольствие. Сначала пойдите посмотрите, потом поговорим.

Композиция

"Меланхолия" как будто бы состоит из двух фильмов — из классического фильма Ларса фон Триера про общество клинических идиотов, с которого все начинается, и из несвойственного ему фильма-катастрофы, которым все завершается. Катастрофа в том, что в сторону планеты Земля летит неведомая планета по имени Меланхолия. Астрономы клянутся, что она пройдет стороной, но людям все равно тревожно. Чем ближе к концу, тем тревожнее. В отличие от привычных фильмов-катастроф никакие космические ковбои на помощь не приходят. Меланхолия сначала пролетает мимо Земли (вздох облегчения), потом поворачивает и идет на таран.

Начало

Первая часть — свадьба главной героини, Жюстины. Ее играет Кирстен Данст, причем играет так, что каннское жюри, скандализированное триеровскими выходками и отказавшее ему от дома, все равно отдало "Лучшую женскую роль" ей.

В этой первой части тьма действующих лиц, каждое из которых нарисовано Триером образцово и ясно. Неудачливый жених в броне смокинга, непутевый отец, давно разошедшийся со злобной матерью (чудесная роль Шарлотты Ремплинг), директор рекламного агентства с сыном, мажордом со столетним опытом по прозвищу Маленький Папа.

Свадьба начинается с небольшой неловкости — жених и невеста опаздывают на два часа,— а завершается неловкостью большой, когда невеста превращает свадьбу в балаган и гости бегут, прихватив с собой жениха.

Эта часть адресована знатокам творчества Триера, тем, кто ценит его провокационный дар, его умение превратить милое семейное событие в парад дураков, безумцев и негодяев. Подозреваю, что эта первая часть помимо собственной ценности имеет коварную цель: увлечь мелочами и усыпить подозрения насчет финала. Это же настоящая ювелирная работа, и трудно поверить, что, потратив столько сил на изобретение, а затем представление нам всех этих людей, режиссер поганой тряпкой сотрет их с доски и даже не вспомнит.

Конец

Девять десятых персонажей, задействованных в первой главе, Триеру больше никогда не понадобятся. Теоретически он мог бы начать повествование сразу со второй главы, где действуют та же непутевая Жюстина и ее удачно устроенная в жизни сестра (Шарлотта Генсбур) с мужем (Кифер Сазерленд), хозяином поместья, угодий, лесов, полей для гольфа и замка, где все и происходит.

Кстати, в "Меланхолии" Триер в очередной раз с некоторой злорадностью заявляет, что гольф на 19 лунок, конюшня и парк никому не помогут на Страшном суде. Только еще обиднее будет столкнуться с Меланхолией.

Здесь мы наконец-то понимаем, что Жюстина действительно больна. Ее пытаются лечить, но почему-то сразу ясно, что в итоге она окажется самой здоровой на голову среди всех нормальных.

Даже в этом маленьком наборе персонажей Триер действует методом вычитания. Они покидают экран один за другим. Раньше всех исчезнет мажордом, Маленький Папа. Кстати, очень точное наблюдение: верный предвестник беды — исчезновение прислуги.

Потом покончит с собой отец. Он увлечен астрономией, верит ученым, но боится за семью и на фатальное приближение Меланхолии реагирует единственно возможным для себя образом. Принимает яд и удирает первым, бросив родных на произвол чужой планеты.

Жена начинает метаться, пытаясь спасти сына, хотя кого и как тут спасешь? И в этой ситуации самым лучшим вариантом поведения становится сумасшествие, с депрессивной Жюстиной не страшно помирать. Она и ребенка успокоит, и сестру призовет к порядку. Всерьез полагаешь, что, может быть, она и вправду знает какой-то секрет борьбы с вселенскими катаклизмами в духе Муми-тролля и кометы. Нет, не знает. Так что потом и обе сестры, и маленький мальчик сгорят в огне межпланетной катастрофы. Не останется никого, совсем никого, кроме режиссера.

Часть вторая. Смертная скука

Кому-то "Меланхолия" покажется лучшим, образцовейшим фильмом Триера, да и вообще произведением, которому надо внимать, не отрываясь и наслаждаясь каждой деталью. Что не помешает многим лицам с профессионально скептическим умом счесть фильм донельзя тягомотным. Это как с Кирстен Данст: одним она дико нравится, другие говорят, что она уродина. И те и другие правы.

Даже на премьере зал разделился. Человек справа от меня сидел, вцепившись в кресло, и не отрываясь смотрел на экран. "Это самый страшный фильм, который я видел",— признался он мне потом. Я его знал, и это совсем не первый его поход в кино. Человек слева от меня сбежал, согнувшись, и на следующее утро объяснял, что почувствовал себя плохо, отравился. Возможно, он отравился фильмом.

Я был ровно посредине.

Первая половина показалась мне чуть длинноватой, но я вспомнил Пушкина — "хотя первые шесть частей скучненьки, зато последние шесть в полной мере вознаградят терпение читателя" — и успокоился. Да и то сказать, ни на каком Триере нельзя особенно повеселиться. Даже когда он сделал мюзикл, вышло довольно депрессивно, с виселицей в финале. В конце концов, меланхолия в близком родстве с тоской, которую, однако же, не надо путать со скукой.

Картинка

Хорошо, что Триер перестал экспериментировать с изображением. Идеи "догмы" с трясущейся ручной камерой оставлены русскому молодому кино. Нарисованные на полу декорации Догвилля — Театру на Таганке. "Меланхолия" — очень качественное зрелище, при этом изготовленное практически без помощи компьютерных специалистов. За исключением разве что первых и последних кадров.

В последних происходит столкновение планет, которое Триер все-таки никак не смог снять на натуре. В первых же появляются видения-сновидения героини, поданные в тошнотворно глянцевой манере, да еще и под Вагнера из "Тристана и Изольды". Эти движущиеся картинки устрашающей красоты просто бьют наотмашь, но эта псевдуха — подарок тому, кто высидит до конца. К тому же она соответствует занятию главной героини, работающей в рекламном агентстве. Почему бы человеку, работающему в рекламном агентстве, не переживать жизнь в рекламных образах? Кстати, один из этих рекламных клипов показывает столкновение Земли с Меланхолией, но мы так и не узнаем, какой слоган придумала бы к этой картинке талантливая Жюстина.

Культура меланхолии

Сейчас, после фильма, с "Меланхолией" будут ассоциировать все больше Триера, тогда как раньше мы ассоциировали с ней все больше Дюрера. Великий германский художник оставил нам в серии своих "Мастерских гравюр" одну, озаглавленную "Меланхолия". Дюрер закончил ее печать в 1514 году.

Все помнят эту работу, одну из самых странных в серии. Там в безвольном отупении сидит крылатая девушка, не глядя на сияющую планету на заднем плане. Планету считают Сатурном, звездой меланхоликов, но есть там и идея кометы, летящего небесного тела, которое вогнало тело земное в смертную тоску. Тоска заставила гения, а гений — женщина, сложить крылья, забросить циркули и перья, уйти с работы в рекламном агентстве и погрузиться в прострацию, в наслаждение бессилием, в минуты, когда выхода нет и лучше даже не трепыхаться.

В фильме дюреровская "Меланхолия" не появляется. Но Триер все равно выступил здесь в роли какого-то Тарковского, любившего щегольнуть репродукцией из "Мировой истории искусств". Стоит вспомнить, как, в ярости ворвавшись в библиотеку, Жюстина меняет супрематические картинки на классику или как сгорают в прологе брейгелевские "Охотники на снегу", и не останется сомнений в том, что Триер поставил свою "Меланхолию" в ряд классических меланхолий.

Что же меняется в меланхолии с веками? Идея бренности лет двадцать назад была страшно непопулярна. Страхи тогда ушли. Уже были пережиты фобии атомной бомбы, вроде бы стало ясно, что обладающие ею европейцы, американцы, даже китайцы и русские швыряться ею не намерены. Рассыпалась "империя зла", вектор движения мира был понятен.

Оказалось, что это опять иллюзия. Новый век принес новые страхи: страх саморазрушения, боязнь терроризма, ненависть к чужому, будь то Буш или бен Ладен. Кино сразу отозвалось появлением врагов-насекомых, "чужих", переродившихся зомби. Что будет причиной конца света — вирус, астероид, вторжение марсиан, год 2012-й,— каждый режиссер придумывал в меру своей фантазии. Ларс фон Триер не только ее придумал, но и предложил свой вариант изживания вселенского ужаса.

Думать о смерти неприятно. Что будет делать человек, если он знает, что умрет? И не только он один, а все, кто его окружает, любимые и нелюбимые люди, и не только они, но и все на свете, как и сам свет. Почувствует ли он облегчение оттого, что никто не вытащил более счастливый билет? Или, наоборот, будет в отчаянии оттого, что его смерть ничего не изменит в общей судьбе? Фрейд говорит, что меланхолик проклинает себя, но на самом деле его обвинения обращены к другим.

Меланхолию считали болезнью, разлитием черной желчи. Сейчас ее называют депрессией и тоже готовы лечить, забывая о том, что во многих случаях меланхолия плодотворна и целительна. Концовка триеровской "Меланхолии" поражает какой-то очень душевной беспощадностью. Мир умер, людей не осталось, но это не оказалось поводом для того, чтобы горевать. Трагический финал ощущается чистым хеппи-эндом.