У Леонида Ильича Брежнева были все мыслимые награды. Но двадцать лет назад, в конце марта 1980 года, его нашла еще и немыслимая. За великую эпопею "Малая земля", "Целина" и "Возрождение" он был удостоен Ленинской премии в области литературы. Как создавался катехизис строителей развитого социализма, специальному корреспонденту "Власти" Валерию Дранникову рассказал руководитель авторской группы, бывший генеральный директор ТАСС Леонид Замятин.— Вот, специально приготовил для вас,— и Леонид Митрофанович Замятин показал упитанную книгу, на бумажном глянце которой значились слова: "Л. И. Брежнев. Воспоминания".— Уникальное, между прочим, издание. Тираж — 20 экземпляров. Ее, по-моему, даже в Ленинке нет. Это полное собрание всех наших воспоминаний. Народ ведь знает только "Малую землю", "Целину" и "Возрождение". А здесь еще и "Жизнь по заводскому гудку", и "Чувство Родины", и "Молдавская весна", и, можно сказать, политическое завещание вождя — "Слово о коммунистах". Мы хорошо поработали. Книгу хотели издавать огромным тиражом, а Брежнев возьми да помри. Вот, двадцать штук отпечатали и приостановили. А несколько месяцев спустя приглашает Андропов: "Что будем с книгой делать?" "Так,— отвечаю,— как политбюро решит. Все готово. Только машину запустить". И тут он спрашивает: "А вы не знаете, в последней главе Брежнев сам фамилии называл?" О чем он? Какие фамилии? "Ну, ближайших соратников". Листаю страницы, и — о ужас! — фамилии Андропова нет. "Ну что вы, Юрий Владимирович, чисто техническая ошибка. При наборе выпало. Конечно же, поправим".— "Тогда давайте издадим. Только скромно и немного". И вышло посмертное собрание совсем незаметно, в невзрачном переплете и тысячным тиражом. И, конечно, с фамилией нового генерального.
— Посмертное, возможно, и незаметно. Но я-то помню, с каким вселенским шумом появилась "Малая земля". Я тогда в "Гудке" работал и даже бедных железнодорожников заставили печатать повесть полностью.
— Ну, это уже работа агитпропа. Мы здесь ни при чем. И вообще, я вам скажу, вся эпопея возникла почти случайно. Просто Брежнев, особенно в старости, любил вспоминать свои военные годы и чаще всего те жуткие месяцы под Новороссийском, когда горстка бойцов под командованием Цезаря Кунникова действительно совершила подвиг, удерживая маленький клочок земли на мысе в Цемесской бухте. И очень хотел, чтобы кто-нибудь об этом написал.
Однажды, по-моему, в 1977 году, едем мы в поезде на вручение Туле звезды Героя. И меня неожиданно приглашают в вагон к Брежневу. А там уже сидят Черненко, помощник генерального Саша Бовин и личный секретарь Леонида Ильича Галина Дорошина.
— Вот,— обиженно говорит Леонид Ильич,— сколько прошу о Малой земле написать, о солдатиках погибших, и все впустую. Может, ты возьмешься?
Черненко, конечно, тут как тут.
— Правильно, Леонид Ильич, народ заждался ваших воспоминаний.
Стою ошарашенный.
— Так я же не умею книги писать. Вот Бовин — тот мастер на все руки. К тому же он ваши рассказы слышал.
Санька на меня аж волком посмотрел.
— Да какой я писатель! Я могу статью, речь вашу, Леонид Ильич, а книгу — нет, не справлюсь.
Генеральный только огорченно махнул рукой. Ну, думаю, слава Богу, пронесло. Но через пару месяцев вызывает меня Суслов. "Как идут дела с книгой?" — "С какой книгой?" — "Да вы что? Леонид Ильич поручил вам написать о подвиге солдат 18-й армии, а вы не начинали. Позор! Немедленно приступайте. Соберите небольшую группу, и больше никому ни слова. Работать в строжайшем секрете. Чтобы даже члены политбюро не знали. Считайте это важнейшим поручением партии".
Расстроенный — уж больно тяжела ноша — возвращаюсь к себе в ТАСС и говорю своему заму Игнатенко: "Вот, Виталий, велено писать книгу за Брежнева. Что будем делать?" А тот ко мне недавно перешел из "Комсомолки", молодой, прыткий, глаза горят энтузиазмом. "Так сделаем, Леонид Митрофаныч, не сомневайтесь".
Вскоре приглашают к Самому. И Леонид Ильич говорит: "В институте международных экономических отношений работает подполковник Пахомов. Он был моим помощником по политотделу 18-й армии. Сейчас, правда, совсем больной, жалко мужика. Я его в институт и пристроил. Так вот, он каждый день вел записи боев. Возьмите у него все тетрадки, возьмите у Дорошиной, что я ей навспоминал, и, пожалуйста, напишите наконец о солдатах".
— Только о солдатах или о себе, любимом, тоже?
— Да нет, даже просил о Брежневе поменьше. Он же в свое время жутко Хрущева поносил за книгу "Великое десятилетие", которую подготовил секретарь Никиты по идеологии Ильичев. Там Хрущева поминали чаще, чем в Евангелиях Христа. Игнатенко съездил к Пахомову, забрал дневники и предложил передать их известному в ту пору журналисту Аркадию Сахнину. Я позвонил в "Новый мир" и пригласил Аркадия к себе.
— Есть важнейшее партийное поручение, совершенно секретное и очень ответственное.
Тот немедленно согласился и через два месяца принес уже набранное в одном экземпляре творение. Читаю и прихожу в тихий ужас. Скучно, сухо, казенно. И на каждой странице Брежнев, Брежнев, Брежнев. Отдаю Игнатенко — тот в панике. Еду к Черненко, рассказываю.
— Я сам читать не буду, что я в этом понимаю. Но Леониду Ильичу доложу.
Брежнев, конечно, огорчился страшно. Так ждал, а книги нет. А потом вдруг говорит: "А вот я на последнем съезде комсомола речь читал. Первая речь, которая мне самому понравилась. Живая такая, умная, яркая. Может быть, и книгу тому предложить, кто речь писал?"
Я к Игнатенко: "Кто речь писал?" "Анатолий Аграновский". Вот это замечательно. Лучший журналист страны. Только знали бы вы, сколько я его уговаривал. Ни в какую. И не мой жанр, и болен, и не справлюсь. Но ведь и нам отступать некуда. Звоню Черненко. Тот приглашает Аграновского к себе. Уж не знаю, что говорил Константин Устинович Анатолию Абрамовичу, но вернулся от него Аграновский смиренным. И мы засели за работу. Игнатенко собирал недостающий материал, Аграновский писал, я следил за политической мыслью.
— Но договор-то, наверное, заключили? Гонорар ведь светил немаленький.
— О чем вы?! Ни о каких деньгах и речи не шло. Партийное задание. Великая честь. Хотите знать, что в итоге получил Аграновский? Когда уже гремели "Малая земля", "Целина" и "Возрождение", когда были написаны остальные главы воспоминаний, Черненко сказал ему: "Хотелось бы вас, товарищ Аграновский, как-то поощрить". Тот жутко смутился, а потом попросил: "Я сейчас часто болею, нельзя ли прикрепиться к цековской поликлинике на Сивцевом Вражке?" На следующий день автор воспоминаний Брежнева получил доступ в поликлинику.
— А с самим Брежневым Аграновский часто встречался?
— Ни разу. Леонид Ильич ведь в тот год очень плохой был и чаще лежал в больнице, чем бывал на работе. Поэтому, когда у нас возникали вопросы, я писал записку Черненко, а тот отвозил ее в ЦКБ. Месяца через три повесть была готова. Ее отпечатали в пяти экземплярах в формате "Нового мира" и два их них отправили в больницу. Дорошина читала, а Брежнев по другому экземпляру иногда правил.
— Ему понравилась повесть?
— Он плакал. Он вообще к старости стал очень сентиментален, а тут молодость, война, боевые друзья. Он плакал. Да и, честно говоря, книжка получилась неплохая. Все-таки Аграновский. Его стиль, его мастерство. Как-то звонит мне Андропов: "Леонид Ильич спрашивает мое мнение о книге, а я понятия не имею, о чем речь". Я ликовал. Вот это конспирация, если даже Андропов ничего не знает о нашей работе.
Короче, прочитали все члены политбюро и велели немедленно печатать. Но Брежнев вдруг захотел, чтобы вначале "Малая земля" появилась в "Новом мире". Уважал. Звоню главному редактору Наровчатову: "Нужно в ближайшем номере важный материал опубликовать".— "Да вы что! У меня четыре номера уже в печати. Не может быть и речи".— "Очень,— говорю,— важный материал. Я тебе его сейчас пришлю". Ну и куда ему деваться? Из пятисот тысяч экземпляров московского выпуска журнала вырезали уже отпечатанные страницы и вклеили туда первые воспоминания Л. И. Брежнева "Малая земля". Потом уже книга, всенародная читка, спектакли и оперы. И, конечно, по просьбе трудящихся — продолжение.
— Его писала все та же троица?
— Конечно. Правда, первый вариант "Целины" делал бывший корреспондент "Правды" по Казахстану Мурзин. Только и его Аграновский как следует выправил. Придал изящества и блеску. Но я вам скажу вот что: да, писали воспоминания мы. Но автор их все равно Брежнев. Потому что это его жизнь. Так совпало, что во всех больших делах страны — война, целина, космос — он принимал непосредственное участие. Конечно, когда ему вдруг присудили Ленинскую премию в области литературы, все были в шоке.
— Кто все? Наверняка, политбюро и присудило.
— Да ничего подобного. Это бывший глава писателей Георгий Марков захотел вылизать. И инициировал премию, и писательский билет за номером один выписал. Брежнев даже огорчился и много месяцев отказывался получать премию. Он мне как-то даже сказал: "Представляешь, тут вчера жена говорит: не смеши людей. Ну какой ты писатель? Ведь и вправду, какой я писатель?". В общем, награда с трудом нашла героя.
— Леонид Митрофанович, на той книге, что вы мне показали, и окончилась эпопея с эпопеей?
— Если бы. Примерно через полгода после смерти Брежнева вызывает меня к себе Егор Лигачев. Я уже в ЦК работал, заведовал отделом. И по ЦК пошел слух, будто бы меня хотят убрать. А Лигачев сидел на кадрах. Он и спрашивает: "А что с гонорарами за книги?" "Да ничего,— отвечаю,— ни копейки не получили. Могу показать справки из всех издательств". "Странно. Куда же они делись?" Потом выяснилось: огромные гонорары, и из советских издательств, и со всего мира, приходили на имя Брежнева в ЦК и оседали там в общем отделе. И вот его заведующий (не хочу называть имя, он еще жив) немножко отстегивал семье Генерального, а остальные просто присваивал. Ну, конечно, поперли его из партии, с работы, но разбогател человек прилично. Земля была малая, но гонорары очень большие.