Премьера кино
"Облава" (La Rafle) демонстрирует не только высокую способность автора сценария и режиссера Роз Бош к состраданию, но печальное неумение облечь свою жалость к загубленным нацистами еврейским детям в уместную художественную форму. Неловкость от фильма, исполненного самых гуманных намерений, ощутила ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Первые полчаса "Облавы" посвящены размашистому описанию унижений, которым подвергаются евреи в оккупированном фашистами Париже — режиссеру Роз Бош кажется, что она старается погрузить зрителей а атмосферу повседневной жизни французских евреев, но вместо этого она скорее погружает присутствующих в атмосферу бородатого еврейского анекдота.
"Облава" начинается с того, что еврейских детей не пускают кататься на карусельках, а в школе читают унизительные лекции о том, что у евреев длинные носы и большие уши. По радио идет репортаж с ипподрома, где ехидный диктор, сообщающий о победе в скачках некоего Исаака, комментирует, что это, конечно же, имя коня, а не жокея, и вообще со всех сторон слышатся презрительные вопли: "Как только евреям начали нашивать звезды, стало понятно, что они везде", а отдельным олицетворением антисемитизма становится толстая лавочница в сиреневой кофточке.
Наиболее бодрые из евреев реагируют на происходящее с юмором: так, мудрый рассудительный отец одной находящейся под режиссерским прицелом еврейской семьи, слушая по радио привычный поток антисемитской пропаганды, шутит: "Гитлер думает, что мы виноваты в гибели "Титаника", потому что айсберг — тоже еврей", и после этого остается только ждать от кого-нибудь из персонажей сакраментального вопроса: "Мама, а наша кошка тоже еврей?" Не раздается он только потому, что через полчаса после начала "Облава" меняет относительно юмористическую интонацию на беспросветно сентиментальную. Умилительные сценки из еврейского быта перемежаются эпизодами с участием Гитлера, который, судя по фильму, у себя в резиденции ни о чем, кроме искоренения евреев, думать не может и постоянно говорит об этом с верным Гиммлером, кокетливо напоминая ему о том, как дальновидно он предсказал все происходящее в "Mein Kampf".
Простые французские евреи, которых тем временем ущемляют все больше и запрещают им посещать публичные места, пытаются самоутвердиться, апеллируя к культурным авторитетам: вспоминают, что Христос тоже, в сущности, был евреем, а когда еврейская мать семейства садится за фортепиано, кстати оказывается упоминание, что Шопен тоже был еврей, как, впрочем, и все гениальные люди в этом мире. Неудивительно, что в ответ на эту глобальную еврейскую культурную экспансию в штаб-квартире гестапо зреет чудовищный план — депортировать из Франции всех евреев, для чего устроить 16 июля 1942 года некое подобие Варфоломеевской ночи, однако не убивать евреев на месте, а для начала свезти их на парижский велодром и помариновать там как следует без нормальной еды, воды и медицины, а потом уже отправить в газовые камеры.
Несогласная с этим Франция представлена в "Облаве" Жаном Рено в роли врача, пытающегося хоть как-то облегчить страдания изолированных евреев, а также красивой медсестрой (Мелани Лоран), которая бьется как рыба об лед — то пишет трогательные письма префекту, то сама падает перед ним в обморок. По идее и вся "Облава" задумана так, чтобы зритель поминутно падал в обморок от кошмарной жестокости и несправедливости, которая выпала на еврейскую долю, но, к сожалению, Роз Бош, при всем ее старании быть верной исторической достоверности, не знает других методов обращения с взволновавшим ее материалом, кроме откровенно фашистских и грубых, порой задекорированных слащавыми кружавчиками. Так что когда на экране начинается длинная сцена, в которой еврейских малюток отрывают от матерей, а самих матерей бьют ногами или прикладом в живот, в душе просыпается вместо ненависти к нацистам глухое негодование по отношению к режиссерам, спекулирующим на слишком удобной для выжимания слез тематике.