Уважаемая редакция!
В N 24 вашего журнала было опубликовано интервью с о. Дорофеем. Я хотел бы прояснить позицию Русской православной церкви по поводу церковного конфликта в Абхазии и показать, что аргументация о. Дорофея по многим вопросам весьма уязвима.
Мир Церкви — это мир людей. Каждый из нас сложен и колюч. Поэтому в Церкви, как и в любом человеческом сообществе, выработаны свои правила совместного существования. Хоть и характерны для Церкви призывы к милосердию и прощению, все же именно Церковь — древнейший правовой институт современного мира.
Но любые правила работают лишь при следующих условиях: 1) людям они знакомы; 2) люди готовы их исполнять.
Однако есть и еще одно измерение проблемы "люди и их каноны". Люди всегда менее совершенны, чем принятые ими законы. Реальность всегда "хуже", чем наши мечты о ней. Поэтому для жизни в мире людей надо уметь терпеть несовершенство.
Если я не стал идентичен с рыцарем моей детской мечты — это еще не повод к самоликвидации.
Если моя родина не похожа на Город Солнца — это не повод для эмиграции.
Если я не всегда выполняю все правила дорожного движения — это еще не повод для того, чтобы разрешить себе и убийство.
В общем, очевидное несовершенство мира не повод для его тотальной революционной аннигиляции. На церковном языке это выражается формулой "Не я терплю — меня терпят".
Отчасти поэтому, а также по той причине, что реальный мир всегда сложнее любых инструкций и законов, люди обычно соглашаются еще с двумя правилами "человечьего общежитья": 3) они готовы искать разумное сочетание правил в случае конфликта интересов, толкований и даже самих правил; 4) они понимают и принимают роль экспертов и руководителей, которые постоянно работают именно с этими правилами.
Церковная ситуация в Абхазии очевидно ненормальна. Конечно, трудно жить православной Абазии без своего епископа, который бы находился на месте со своей паствой. Но трудная жизнь не есть смерть.
Сложности церковного возрождения Абхазии возникают не оттого, что у кого-то не хватает титулов или какая-то антиабхазская заграница разрушительно вмешивается в церковную жизнь возрождающейся страны. Как и всегда в истории, сами христиане становятся серьезнейшим препятствием на пути других людей ко Христу…
Заметная даже из Москвы характерная черта современной абхазской церковной жизни — непримиримость личностных амбиций двух священников: самого о. Дорофея и старейшего абхазского пастыря о. Виссариона Аплиаа. Они неоднократно и публично ссорились, потом мирились и опять ссорились. Отсутствие епископа в Абхазии на сегодня означает лишь то, что никто из враждующих между собой абхазских священников не может церковно "уничтожить" своего оппонента.
Но весной 2011 года иеромонах Дорофей (Дбар) открыто бросил перчатку отцу Виссариону и объявил: кто из нас первым станет епископом, примет капитуляцию другого… О своем решении создать свою церковь, независимую от о. Виссариона, о. Дорофей намерен сообщить всем Патриархам мира. Личная ссора, напоминающая название знаменитого гоголевского рассказа, теперь претендует на статус вселенской и глубоко идейной драмы.
Проблема же в том, что при всей канонической шаткости поведения отцов В. и Д. в качестве священников их готовы признавать Православные Церкви. Но если кто-то из них объявляет себя "избранным" автокефальным митрополитом, а в перспективе — главой независимой Церкви, равной остальным Патриархатам, Церкви вынуждены заметить такого самовыдвиженца и дистанцироваться от самозванца. Так и сказал о. Дорофей: вот я, милый, пригожий, европейски образованный, по-афонски духовный, уже избранный своими друзьями в
митрополиты. Ну что ж вы, Патриархи, медлите? "Неужели вопрос возложения просто рук на человека нужно превращать вот в такую проблему?!". Объявляется тендер на право посвящения меня в митрополиты! Приз победителю — я вскоре и его предам, ибо, до поры притворяясь его послушником, потом все равно объявлю автокефалию! Так что — в очередь, Патриархи, в очередь!
Понятно, что таким путем о. Дорофей может добиться лишь ампутации своей общины от всего православного мира и раскола внутри самого абхазского православия (15 священников у о. В. против одного у о. Д.). Предлагаемый им способ лечения абхазских проблем оказался хуже самой наличествующей болезни. Впрочем, о. Дорофей и его сторонники открыто говорят, что они не боятся раскола.
15 мая о. Дорофей (до той поры находившийся на обучении в Греции — подальше от тех конфликтов, которые ранее он уже успел произвести в церковной жизни Абхазии) провел в Новоафонском монастыре "церковно-народное собрание", объявившее о создании независимой Абхазской митрополии, а самого о. Дорофея избравшее в митрополиты.
Само по себе это вопиющее нарушение всех церковных правил. Но то, что произошло 15 мая в Новом Афоне, не могло и в страшном сне представиться древним церковным отцам, составлявшим каноны.
Дело в том, что накануне собрания его организаторы обратились к стране: "Мы просим каждого человека доброй совести в полной мере участвовать 15 мая 2011 года в обсуждении наболевших проблем в жизни нашей христианской Общины, чтобы на основании голоса всего народа и духовенства Абхазии братские Поместные Православные Церкви смогли осуществить свою действенную помощь в возрождении Церкви в Абхазии".
Итак, на собрание были позваны все абхазы — независимо от личного отношения к христианской вере. Крещеные и некрещеные. У собрания изначально был привкус диссидирования по отношению к правительству, и поэтому по своему составу и настрою оно было близко к обычному митингу политической оппозиции.
Так сколько же в этом собрании оказалось нехристиан и каковы были их права на нем?
Первые голосования шли открыто, без бюллетеней. При этом о. Дорофей сказал, что голосовать пока могут все его участники, в том числе нехристиане. Число участников собрания его организаторы и участники сами оценивали в 2000 человек (почему так мало? По заявлению самого отца Дорофея в “Ъ”, "я сам лично крестил 6 тысяч абхазов за пять лет моего нахождения здесь".). Правда, по другим сообщениям, собравшихся было значительно меньше. Но давайте исходить из данных самих отцов-основателей.
Сколько из них были крещеными? Это легко выясняется. Дело в том, что при выборе кандидатов в епископы бюллетени выдавались только крещеным. В итоге 562 человека голосовало за о. Дорофея, еще 142 — за о. Андрея (Ампара) и еще 36 — за иеродиакона Давида. Других кандидатур не было. Суммируем приведенные цифры и получаем 740. Таково количество крещеных участников в двухтысячном "церковно-народном собрании". То есть меньшинство.
Но вся прелесть этого собрания в том, что еще до голосования христиан за кандидатуру своего епископа открытым голосованием всего собрания была "создана" новая митрополия. Голосование было открытым, и результат объявлялся мгновенно. Ни одного голоса против или воздержавшегося о. Дорофей не заметил и не назвал. Значит, в эту минуту голосовали все, кто был в храме, а значит, и некрещеные. А они-то и были большинством этого "церковного" собрания.
И именно такое голосование приняло решение "О создании священной митрополии Абхазской Церкви, краткое именование — “Абхазская Церковь”, которая поэтапно будет преобразовываться в независимую Абхазскую Православную Церковь".
Также всем суперэкуменическим собранием (в котором были и атеисты, и язычники, и мусульмане) утверждался список кандидатов в "митрополиты". И это же собрание открытым голосованием при нуле воздержавшихся провозгласило себя высшим органом управления Абхазской Церкви.
Признаюсь, нет канона, который гласил бы: "Если нехристиане, не принимая крещения, объявят себя независимой христианской Церковью…" Просто такого еще не бывало в истории. Кроме того, церковные каноны распространяются только на действия крещеных людей. Поэтому, ни в чем не виня участников собрания, Майкопский (ближайший) епископ запретил дальнейшее священническое служение иеромонаха Дорофея и его помощника иеромонаха Андрея (Ампара).
Основания для запрета — древние церковные законы: "Если кто-либо вне церкви составляет особые собрания и, презирая церковь, церковное творить хочет, не имея с собой пресвитера по воле епископа,— да будет под клятвой" (6-е правило Гангрского собора, 341 год; Гангры — это нынешнее турецкое побережье Черного моря напротив современного Новороссийска).
Вот 2-е правило Сардикийского собора: (343 год, нынешняя София): "Если же обрящется кто настолько безумен или дерзновен, что возомнит утверждать, что от народа прислано к нему послание, то явно есть, что могли немногие некие, прельщенные воздаянием и ценою, скопище составить в церкви, как бы желая иметь его епископом. Посему полагаю: сии ухищрения и козни всеконечно наказывать, да никто из таковых, даже и при кончине своей, не будет удостаиваем общения, даже наравне с мирянами. Угодно ли мнение сие? — отвечайте. И отвечали: изреченное приемлем…"
18-е правило Четвертого Вселенского собора (451 год): "Составление или соумышление скопища, аки преступление, совершенно воспрещено и внешними законами: кольми паче должно возбранять в Церкви Божией, дабы сего не было. Если некие из клира, или монашествующие, окажутся обязующими друг друга клятвою, или составляющими скопище, совсем да будут низвержены со своей степени".
Отец Дорофей не согласился с тем, что его действия подпадают под компетенцию этих канонов (хотя и не пояснил почему).
Что ж, в многовековой истории Церкви было немало конфликтов. Были и случаи неправого суда. Поэтому церковные каноны определили схему поведения священника, считающего, что его осудили несправедливо.
Вот 14-е правило Сардикийского собора: "Если обрящется некий епископ, склонный ко гневу, и внезапно быв раздражен на пресвитера, восхочет изринуть некоего из Церкви, то извергаемый да имеет право прибегнуть к епископу Митрополии той же области. А епископ оный, праведно или неправедно извергший такового, благодушно сносить должен, да будет исследование дела, и приговор его или подтвержден будет, или получит исправление. Но прежде, нежели и верно исследованы все обстоятельства, отлученный от общения до рассмотрения дела не должен присваивать себе общения".
В 341 году Антиохийский собор своим 4-м правилом сказал еще более жестко: "Если какой-нибудь пресвитер, изверженный от сана своим епископом, дерзнет совершить какую-либо священную службу, то таковому отнюдь не позволяется, на другом Соборе, ни надежду восстановления в прежний чин иметь, ни до принесения оправдания допущенным быть. Но и все, сообщающиеся с ним, да будут отлучены от Церкви, и особенно тогда, когда, зная осуждение, произнесенное против вышереченных, дерзнут иметь общение с ними".
38-е правило Карфагенского собора (точное время принятия именно этого правила неизвестно, ибо решения 15 соборов, работавших в Карфагене с 348 по 419 год, объединены воедино): "Угодно всему Собору, чтобы отлученный за свое небрежение от общения, епископ ли, или кто бы ни был из клира, во время отлучения своего, прежде выслушивания оправдания его, дерзающий приступать к общению, признаваем был произнесшим сам на себя приговор осуждения".
То есть до решения апелляционной инстанции наказуемый священник должен нести наложенное на него наказание и "не присваивать себе общения", то есть не только не служить Литургию самостоятельно, но и вообще не участвовать в таинствах Церкви.
Предположим, Майкопский епископ несправедливо запретил в служении о. Дорофея, избравшего самого себя в абхазские митрополиты. Но в этом случае о. Дорофей должен был бы подать апелляцию Патриарху (он это сейчас и делает). Однако при этом на все время рассмотрения его дела в церковном суде он должен был бы прекратить священническое служение. Тот, кто этого не сделает, теряет право на апелляцию. Как бы ни был он прав в начале своей истории, но своей службой в запрещенном состоянии он уже навсегда ставит себя вне священства.
Так что о сегодняшней ситуации о. Дорофея каноны говорят более чем однозначно. И эти правила о. Дорофей знает.
В интервью "Власти" он сам говорит: "Мы не сумасшедшие люди, чтобы священнодействовать, если нам запретили служение по канонам Церкви. Ведь за это придется нам отвечать перед Богом, потому что, будучи запрещенными, мы совершали таинство. А это очень серьезное преступление с точки зрения церковного права".
И при этом в этом же интервью бравирует — мы служим, хотя и знаем о нашем запрете: "Прихожан и паломников мы предупреждаем о том, что оказались в такой ситуации,— чтобы они могли самостоятельно решить, подходить к Святой Чаше у нас в монастыре или поехать в другой храм". По сути, получив известие о собственном запрещении в служении, предупредив об этом паломников Новоафонского монастыря и тем не менее пригласив их к своему (уже мнимому) причастию, о. Дорофей вместе с собой отлучил от Церкви и еще несколько десятков людей, не предупредив их о таком последствии своего приглашения. Для характеристики таких действий трудно найти иное слово, нежели манипуляция.
О. Дорофей называет необоснованным то наказание, которое вынес ему епископ. Но в постановлении епископа есть ссылки на церковные каноны. Отец Дорофей не смог привести ни одного канона, который позволил бы ему действовать так, как действует он.
И в будущем он также разрешает себе действовать мимо церковных правил: "Решение абхазского церковного вопроса другими путями может показаться кому-то не совсем, скажем так, каноническим, но мы не первые идем по этому пути. По этому пути следовали большинство ныне существующих в мире признанных и непризнанных православных церквей. Если православное сообщество в лице официальных поместных православных церквей не оставит нам иного выбора, тогда, извините, нам придется идти и решать вопрос в другом направлении".
Вот только о. Дорофей, до абхазской церковной революции писавший в Греции докторскую по церковной истории, не может не знать, что не было в истории случая, чтобы проект автономизации осуществился без соучастия в нем епископов, силами одних священников. А епископа в партии отца Дорофея как раз и нет…
И тогда исчерпание своего личного терпения о. Дорофей выдает за предел терпения народа: "Честно говоря, я, как профессиональный церковный историк, не смогу привести вам пример, когда на той или иной территории отсутствовал епископ в течение восемнадцати лет. Почему абхазский народ должен ждать пятьсот лет?!".
На самом деле таких примеров множество. Большую часть ХХ века нога православного епископа не ступала на землю Камчатки. Епископ Камчатский Нестор в 1919 году оказался за пределами России (причем титул камчатского архиерея он носил до 1945 года). Остаточная церковная жизнь управлялась из далекого Иркутска, при этом по политическим причинам ни владыка Нестор, ни иркутские епископы не могли бывать на Камчатке. В 80-е годы церковную жизнь Камчатки возглавлял женатый протоиерей Ярослав Левко… И лишь в 1993 году на Камчатку вернулся епископ. Конечно, удаленность епископа была плоха для местной церковной жизни. Но что-то не нашлось там своего о. Дорофея, созвавшего камчадалов для объявления автокефалии…
Так что беспрецедентный "не совсем канонический" план отца Дорофея имеет очень ясную перспективу: превращение Абхазии в заповедник сект. На словах объявляя о том, что он готов придать абхазской проблеме Вселенский характер, на самом деле он замкнет свою группу в затхлом мирке псевдоправославных сект.
Церковные правила, по которым живет сообщество независимых православных Церквей во всем мире, были разработаны еще тогда, когда не существовало Русской Православной Церкви, но когда уже существовало абхазское православие. Пицундский епископ Стратофил участвовал в 325 году в Первом Вселенском церковном соборе, а его преемник был на последнем — Седьмом Вселенском соборе в 787 году. Так что Русская Церковь живет по правилам, которые были выработаны еще до ее появления на свет, и выработаны с участием духовенства той земли, что ныне зовется Абхазия. Поэтому если из Московской Патриархии звучат призывы к разрешению церковного абхазского вопроса в соответствии с церковными канонами, то речь идет не о навязывании "русских порядков", но о правилах, принятых древними абхазами и разработанных с их же участием.
Такие призывы к действиям "по международным правилам" могут звучать через любые границы. Но это именно призывы, а не действия Московской Патриархии. Какие бы то ни было властные действия Московская Патриархия может прилагать только к тем священникам, которые являются ее служителями.
Самый известный современный абхазский священник, возглавляющий собрания абхазского духовенства,— иерей Виссарион Аплиаа — посвящен в сан Грузинской Церковью. И поэтому Русская Церковь не может его ни наказывать, ни канонически значимо поощрять (возводить в сан протоиерея, архимандрита или епископа). Поэтому когда о. Виссарион объявляет о своем неподчинении Грузинскому Патриарху, Московская Патриархия не может канонически реагировать на такие поступки не ее клирика. Это дело Грузинской Церкви.
А вот о. Дорофей получил образование, принял монашеский постриг и священный сан в Русской Православной Церкви. Он был освобожден от послушаний (конкретных ежедневных рабочих обязанностей), выведен за штат (то есть стал молодым пенсионером), и ему было разрешено свободно определять место своей жизни и круг своих попечений. В качестве такого "пенсионера" он и прибыл в родную Абхазию.
Увы, сегодня сам о. Дорофей свое пенсионное переселение в Абхазию подает как "направление": "Нас специально отправили в Абхазию. Люди, которые делали это, понимали, что направляют нас на территорию де-юре Грузинской Церкви, то есть совершают неканонический поступок".
Обвинив в нарушении канонов епископа, который просто предоставил ему свободу действий, о. Дорофей создал тем самым оправдание для любых собственных антиканонических действий. На самом деле, даже находясь "на покое", священник не находится вне канонического пространства.
Некую аналогию статусу заштатного священника можно увидеть в трех случаях светской жизни:
врач, прекративший активную практику, тем не менее должен соблюдать клятву Гиппократа;
носитель военных секретов и в уже штатском состоянии должен соблюдать обязательства, взятые на себя во время, когда его работа давала ему доступ к государственным, военным и техническим тайнам;
ну и, как пафосно сказано в фильме Никиты Михалкова "12", "русский офицер бывшим не бывает".
Вот и заштатный священник, если он желает оставаться священником, остается в сфере действия церковного права. И в случае серьезного нарушения церковных правил он по-прежнему отвечает за свои поступки перед лицом своего епископа. В случае с о. Дорофеем это епископ Майкопской епархии РПЦ, где он был посвящен в сан.
О. Дорофей удивляется, что на вроде бы одинаковые поступки его и о. Виссариона (оба провели собрания, объявляющие о создании независимой Абхазской Церкви) Московская Патриархия отреагировала по-разному. А причина проста: в отличие от грузинского ставленника о. Виссариона (слово ставленник надо понимать не конспирологически-шпионски, а по-церковному: тот, кто поставлен в священный сан определенным епископом, именуется его ставленником) отца Дорофея Москва считает своим. Поэтому к нему, а не к о. Виссариону и обращается с увещеваниями.
И это, наверно, главное для понимания позиции Московской Патриархии в нынешнем внутриабхазском конфликте. Русская Церковь не считает Абхазию своей пастырской территорией. Она не претендует ни на власть, ни на имущество в Абхазии. Но в те годы, когда абхазы отказались от каких бы то ни было церковных связей с Грузией, из всего православного мира хоть чем-то помогала сохранению абхазского православия только Русская Церковь. Денежная помощь, прием на обучение абхазской молодежи, издание книг… Посвящая абхазских юношей в священный сан за пределами Абхазии (в Майкопе или Тирасполе), наши епископы отдавали себе отчет в том, что удержать их вдали от их родины, скорее всего, не удастся. Но где бы ни путешествовал священник, посвященный в определенной епархии, но официально не переведенный в другую, он остается служителем именно своей первой епархии. Поэтому для Московской Патриархии речь идет о служебном инциденте там, где некоторые абхазские блогеры желают видеть конфликт межнациональный. Им приятнее схема "русский епископ преследует абхазского монаха". На самом деле епископ из России требует соблюдения канонического порядка от своего же служителя, невзирая на его национальность.
В Абхазии 18 священников. Из них лишь трое служат там с советских времен, то есть только они в каноническом смысле "у себя дома" — они были рукоположены каноническим епископом именно для служения в этом регионе. Двое из этих троих — русские. Понятно, почему они сказали третьему — абхазу: "Лучше, если ты будешь голосом Церкви в отношениях с абхазским обществом и властью". Это и есть ответ на вопрос о. Дорофея: "Почему Москва ведет все время монолог или диалог с одним только человеком, отцом Виссарионом?" Священник, приехавший "на покой" в другую епархию (пусть даже это его физическая родина), не может ставить себя в позицию оппонента или конкурента того священника, который там служит на канонических основаниях.
Но вместо спокойного сотрудничества о. Дорофей стал настраивать людей против о. Виссариона, мол, женатый священник (о. Виссарион) не может управлять епархиальной жизнью в отличие от него — монаха. На самом же деле в церковном праве как раз нет правил, описывающих, как могла бы строиться жизнь церковной общины в условиях многолетнего отсутствия связи с каноническим епископом.
Такую норму церковное право не предусмотрело по той причине, что формировалось оно во времена христианской империи. Тогда государственная власть, видя конфликт епископов между собой за территорию, вмешивалась и ставила своего кандидата… Несогласных посылала в Абхазию. В ссылку (Абхазия для греко-римской империи то же самое, что Сибирь для Российской). А сегодня, следуя принципу свободы совести, абхазское государство (и уж тем паче российское) не вмешивается в конфликт абхазских пастырей между собой и с грузинским Патриархом. Приходится признать, что не все ситуации, возникающие в современной церковной жизни, имеют заранее предписанное каноническое разрешение. Высокообразованный отец Дорофей, конечно, знает об этой лакуне. Но идет не очень достойным путем, дезинформируя свою аудиторию о том, что якобы есть каноны, лишь монаху позволяющие вступать в управление епархиальной жизнью в отсутствие епископа.
Отец Виссарион сам себя епископом не считает. Если же в своей повседневной жизни христианская община живет как "священническая республика", то для такой формы элементарной организации церковной жизни каноны не предусмотрели никакого правила. В том числе и такого, которое гласило бы, что среди священников некоторые равнее других, а именно монахи, и посему, мол, только монахи могли бы быть председателями на священнических совещаниях…
Так что людей стоит предостеречь: искренний энтузиазм о. Дорофея слишком часто не знает удержу. Это идейный человек. Перед ним есть большая идея: независимость родной страны и Церкви. И ради нее он заранее разрешил себе быть нечестным и переступать через неудобные для его проекта церковные правила.
С первого дня своего возвращения в Абхазию с учебы в греческом университете (в апреле сего года) он, например, раскручивал сплетню о том, что в Московской Патриархии не разрешают абхазам молиться по-абхазски. На самом деле в Абхазии каждый священник и каждый приход сами решают, на каком языке или языках и в какой пропорции они будут молиться. Люди в храмы приходят разные. Греки, грузины, армяне, русские, абхазы. Ни из Москвы, ни из Тбилиси нельзя определить заранее, какие молитвы и на каком языке лучше читать в этот день в этом храме…
Кстати, я думаю, что даже русские туристы в Новоафонском монастыре с радостью послушали бы именно абхазскую молитву и абхазские церковные напевы.
Многовековой миссионерский опыт Русской Церкви учит, что надо поддерживать желание народов молиться на своих языках. И с какой бы это стати миссионерски настроенный Патриарх Кирилл стал бы нарушать этот принцип ради абхазов?
Единственное, что можно было бы пожелать священникам-абхазам: созидая свою богослужебную традицию, не отторгайте тысячи русских людей, что живут рядом с вами, найдите возможность и их привлекать к совместной с вами молитве.
Знает о. Дорофей и о том, что церковные правила в Русской Церкви цитируются и издаются на церковнославянском или архаизированном (славянизированном) русском языке. Он обижается, что при сопоставлении проведенного им церковно-народного собрания с текстами церковных канонов прозвучало слово "сборище". Майкопскому епископу Тихону он даже написал: "Вы, епископ, который ведет свою архипастырскую деятельность на Кавказе, должны хорошо знать, понимать и уважать традиции коренных народов Кавказа, иметь представление о болезненном восприятии неуважения к ним. Поэтому я призываю Вас принести свое публичное извинение за оскорбление церковного народа Абхазии, участвовавшего в Собрании, названного Вами “сборищем”!"
Но что же поделать, если именно это слово стоит в соответствующих правилах Церкви. Как хорошо было бы, если бы о. Дорофей взял на себя труд объяснить своим единомышленникам, что слово сборище есть цитата из церковного канонического права.
Слово сборище — это попытка передать смысл греческого слова παρασυναγωγή. Псевдоцерковь. Своего рода псевдособор. То есть люди вроде бы все сделали правильно, по-церковному. Но Бога с ними не было. Форма церковности у них была, а вот ее содержания не стало… Это не оскорбление людей-участников, не оценка их личных качеств. Это обозначение трагического расхождения формы и содержания, замысла и реальности. Безусловно, о. Дорофею известно каноническое послание св. Василия Великого Амфилохию: "Иное назвали ересями, иное расколами, а иное недозволенными сборищами. Ересями — если которые совершенно отторглись и стали чуждыми по самой вере; расколами — если разногласят между собою по некоторым церковным винам и по вопросам, допускающим уврачевание; и недозволенными сборищами — собрания, составляемые непокорными пресвитерами, или епископами, и невежественным народом".
О. Дорофей знает научно-богословский, а не базарный смысл этого слова. Зачем же он тогда специально внушает людям, будто их оскорбили? Искусственное возбуждение людей, да еще и придание классическому чисто церковному конфликту статуса межнационального — это недобрый прием манипулятора.
И, по правде говоря, ни к одному другому собранию в истории Церкви нельзя приложить слово "сборище" с большей адекватностью. Ибо впервые за двадцать столетий собрание в большинстве своем некрещеных людей, нехристиан, принимало решение о создании автокефальной Церкви.
В выговоре, который о. Дорофей направил своему епископу, сказано: "Вы должны хорошо знать, понимать и уважать традиции коренных народов Кавказа, иметь представление о болезненном восприятии неуважения к ним". По характеристике о. Дорофея, у кавказских народов есть некая нездоровая (болезненная) черта — крайне резкая реакция на то, что им представляется неуважением к ним. Но если о. Дорофей в этом убежден, то зачем он и его соратники так тщательно расчесывают больное место, провоцируя в людях приступы ненависти к России и Русской Церкви?
Зачем, например, будоражить страну ложными и абсолютно необоснованными слухами о том, будто Русская Церковь желает сделать Новый Афон и окрестности своей собственностью? Здания Новоафонского монастыря находятся в государственной собственности Абхазии. И будет ли настоятелем монастыря единомышленник о. Дорофея или кандидат от его абхазского оппонента отца Виссариона — ничего в статусе монастырского имущества не изменится. А вот использование имени Новоафонского монастыря о. Дорофеем для провоцирования ненависти к России тем более неэтично, что Россия и строила этот монастырь в XIX веке (при том что местные жители его пару раз сжигали), и сейчас в его реставрацию вкладывает огромные средства (по данным Счетной палаты РФ, на ремонт Новоафонского монастыря только в 2009 и 2010 годах из бюджета России было потрачено почти по 60 миллионов рублей).
По правде говоря, не мое это дело — кто из абхазских священников будет возглавлять Новоафонский монастырь. Будет ли это отец Дорофей или кандидат отца Виссариона. Мне просто хотелось бы, чтобы у православных России и всего мира была возможность совместной молитвы с ними, а для этого абхазы должны удержаться в мире канонических православных Церквей. На сегодняшний день русские туристы должны понимать, что, приезжая в Новый Афон (в отличие от всех остальных храмов Абхазии), они попадают в секту и не могут участвовать в тех спектаклях, которые там выдаются за "Богослужения".
Русские паломники в высокий сезон приносят в казну Новоафонского монастыря до миллиона рублей в день. О. Дорофей продемонстрировал пренебрежение к церковным канонам. Значит, он ведет свой "бой" не за православие. Его высшая цель понятна — благо родной страны. Но, похоже, есть и более низкие, тактические цели: доступ к деньгам, которые люди дают Новоафонскому монастырю за его красоту и былую славу (то есть за то, к созданию чего сам о. Дорофей не имеет никакого отношения). Когда я пробую понять логику действий о. Дорофея, прихожу к предположению, что именно сочетание цели величественно-благородной и цели конкретно-осязаемой освобождает отца Дорофея от необходимости быть честным (это известный психологический феномен: в величии цели меркнут средства).
Первый же его шаг по возвращении из Греции был шагом пропагандиста, для которого цель важнее доброкачественности аргументов. Он вместе с отцом Андреем заявил, что по уставу Новоафонского монастыря они не могут допустить к управлению Новоафонским монастырем игумена Ефрема (Виноградова-Лакербая), которого туда направило собрание всех остальных священников Абхазии. Мол, по уставу монастыря игуменом там может быть лишь монах, принявший постриг именно в этом монастыре, а игумен Ефрем начал свой монашеский путь еще тогда, когда в советском Новом Афоне жили только крысы…
И это была двойная пропагандистская передержка.
Во-первых, сами иеромонахи Дорофей и Андрей, захватившие Новый Афон, не были там пострижены. Их постриг состоялся в домовом храме Майкопского епископа.
Во-вторых, оба эти монаха ни дня не жили по уставу дореволюционного Новоафонского монастыря. Не совершаются в этом монастыре уставные ночные (каждо- и всенощные) бдения. Нет уставной строгости поста и всего остального, предписанного Уставом. Поэтому ссылаться на Устав, большинство пунктов которого ты сам не исполняешь, для того чтобы изгнать игумена "недостаточно благородного происхождения",— это цинизм.
Рассказ о. Дорофея журналу "Коммерсантъ-Власть" о том, каким он хотел бы видеть религиозную жизнь Абхазии, мне очень понятен и близок. Пусть будет сильная и независимая Абхазская Церковь со своим стилем благочестия, своей православной культурой, своим языком проповеди и молитвы. Пусть при этом в Абхазии не делят людей на первый-второй сорта в зависимости от исповедуемой ими религии. Пусть совесть будет началом, связующим людей разных убеждений. Пусть церковный народ активно участвует в управлении Церковью. Пусть Новоафонский монастырь найдет способ быть одновременно и миссионерским центром, и паломническим, и учебным, и местом обитания строгих молитвенников-затворников.
О. Дорофей и его единомышленники have а dream. Я готов мечтать о том же, причем не для себя, а для отца Дорофея и его народа.
Но есть три вещи, которые разрешил себе о. Дорофей ради реализации мечты и с которыми я — ради той же нашей общей мечты — не могу согласиться:
1) нигилистическое отношение к канонам Церкви;
2) готовность к манипуляции общественным мнением;
3) готовность ради этих манипуляций придумывать "альтернативную" историю, уставы и каноны Церкви.
Если именно на этом растворе будет замешено здание церкви о. Дорофея, то оно выйдет и кривым, и непрочным. Таким путем строится не Церковь, а парасинагога.