Выставка одного из самых загадочных художников мира
В Британском музее Лондона открылась выставка "Жак Белланж. 1575-1616. Гравер из Лотарингии", посвященная деятельности этого французского художника в области печатной графики. На ней собраны все его работы, за исключением пяти гравюр из сорока восьми, от него оставшихся. Жак Белланж при жизни был знаменит, и почти все его живописные произведения оказались уничтоженными или утраченными. Сегодня с большей или меньшей достоверностью его кисти приписывается лишь одна картина, находящаяся в Эрмитаже, — "Оплакивание Христа". По его печатным работам, изысканным и экстравагантным, можно понять, что Белланж-живописец был одним из самых интересных явлений в европейской культуре конца XVI — начала XVII века.
Многие посетители Эрмитажа, бродя по его переходам, останавливают свое рассеянное внимание на странной картине в одном из первых залов экспозиции французского искусства. Погруженная в ночной мрак сцена, освещенная ирреальным светом, представляет экстравагантное смешение прошлого и настоящего. Вокруг бледного обнаженного тела Спасителя толпятся загадочные персонажи, чьи костюмы образуют странную смесь исторической условности и реальной моды, современной художнику.
Мадонна запрокинула голову в аффектированном отчаянии гениальной оперной певицы, поющей Stabat Mater Россини. На первом плане изысканно одетый лотарингский придворный с иронической усмешкой в упор глядит на зрителя, приглашая его войти в пространство картины и поучаствовать в зрелище хорошо разыгранного горя.
Бледное пламя свечей, смесь аффектации и безразличия, рождают ощущение, что эта картина изображает не религиозную сцену, а иллюстрирует какой-то макабрический рассказ Телемана де Рео о придворных интригах. Синевато-черный колорит с оттенком холодной золотистости, необычайно красивый и полный эстетской отстраненности, заставляет невольно вспомнить эпопею Синей Бороды и то обстоятельство, что эта известная всем с детства сказка была фактом французской истории. Естественность надуманности поражает даже тех, кто никогда не слышал имени Белланжа и не имеет специального интереса к французскому маньеризму.
Кое-кто, однако, приезжает в Эрмитаж специально для того, чтобы увидеть эту картину. Сегодня Белланж известен лишь как график. Его рисунки и гравюры желанны для собрания любого музея и на аукционах графики цены на образцы его творчества достигают величин, вполне сравнимых с ценами на хорошую живопись. Самые распространенные из его гравюр (так как есть листы, известные лишь в считанных количествах отпечатков) оцениваются в 10-20 тыс. фунтов стерлингов, что очень дорого для печатной графики.
Его стиль, запутанный и странный, вызывает восхищение у всех искусствоведов, любить Белланжа считается таким же признаком отменного вкуса и манер, как есть груши с сыром и дыни с ветчиной.
В XVIII веке один из самых утонченных знатоков искусства, блистательный коллекционер, эстет, умник и образец хорошего тона, Пьер Жан Мариэтт, писал: "Белланж один из художников, чья манерная распущенность, полностью выходящая за пределы истинного стиля, не заслуживает ничего, кроме пренебрежения... От него осталось несколько произведений, на которые никто не может взглянуть без содрогания, столь плох их вкус".
В очередной раз мы можем наблюдать параболу вкуса, сегодня искренне восхищающегося тем, что вчера казалось отвратительным... Мы имеем дело с непоследовательностью, ставшей закономерностью: то, что нравилось герцогам лотарингским, не нравилось Мариэтту, нравится нам и, может быть, совсем разонравится нашим внукам. Остается лишь надежда на то, что наши внуки, наученные опытом предыдущих поколений и убедившиеся в том, что истина неуловима, не станут уничтожать произведения Белланжа, исходя из своей вкусовой ориентации, как это сделали в XVIII-XIX веках.
Авторитет Мариэтта призывает попытаться рассмотреть работы этого художника, теперь окруженного ореолом изысканной известности, без каких-либо предубеждений.
Действительно, сцена Благовещения на лондонской выставке, происходящая в сумраке наполнивших комнату облаков, которые схожи с клубами дыма, напускаемыми на сцену во время концертов поп-музыкантов, наполнена несоответствиями, доходящими до нелепости.
Атлетическое сложение Мадонны вступает в противоречие с жеманно-нервной жестикуляцией, гротескная выразительность ее рук — с выражением лица, своим болезненно-женственным слабоумием напоминающего о портретах Саскии Рембрандта. Мускулатура ангела, демонстрируемая им с помощью жеста благословления, противоречит его узким плечам интеллигентного декадента, а короткая шея не соответствует изыску панковской прически, состоящей из крупных торчком торчащих локонов, непонятным образом держащихся на затылке. Сумбур крыльев, драпировок, туч, лучей света, теней и бликов рождает ощущение опустошающего возбуждения, бессмысленной и изнуряющей истеричности. Пространство неясно, жестикуляция неоправданна, типы невыдержанны, настроение не определено, смысл происходящего замутнен.
И при всем этом нервные линии, трепетные блики, вздувшиеся драпировки, порывистые движения и молящие взгляды сливаются в упоительную музыку душераздирающего спиричуэлса, оторваться от которого нет сил и хочется снова и снова переживать болезненные содрогания причуд Белланжа, бесконечно продлевая наслаждение от созерцания его экстравагантно-нелепых композиций.
За причудами Белланжа вырисовывается опасная и прельстительная культура лотарингского двора, уничтоженная безжалостной историей. Бесконечные бедствия, преследовавшие эту французскую провинцию, ставшую ареной сражения католиков и протестантов, французов и немцев, Гизов и их противников, наложили свой отпечаток на роскошь придворной жизни, превратив лотарингский двор в большую декорацию очередного пира во время чумы.
Листы Белланжа похожи на документальные съемки этого пира, случайно уцелевшие после того, как Красная смерть из рассказа Эдгара По уничтожила не только участников, но и сами декорации.
АРКАДИЙ Ъ-ИППОЛИТОВ