"Олимпиада Владимировна идет по головам"

Преодолев горные и властные вершины Олимпиады, спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова спустилась на землю и стала свидетелем настоящих олимпийских баталий.

16 августа в Краснодаре краевой суд отклонил кассацию жителя Адлера Владимира Ткаченко на решение суда первой инстанции, разрешившего снос его дома, на месте которого к Олимпийским играм 2014 года должна быть построена автомобильная трасса. В тот же день я встретилась с вице-губернатором Краснодарского края Александром Сауриным, который курирует вопросы, связанные с переселением жителей. Чиновник объяснил мне, что люди, не оформившие свое жилье вовремя, сами виноваты и государство не может помогать им за счет налогоплательщиков, ведь тогда придется объяснить налогоплательщикам, с какой стати их деньги тратятся на людей, которым по закону ничего не положено.

Эта забота о налогоплательщиках, конечно, подкупает, особенно если не учитывать то обстоятельство, что сумма 314 млрд руб., которую государство намерено потратить на Олимпиаду, с налогоплательщиками никак не согласовывалась.

"В десять придут штурмовать"

Рано утром 18 августа мне позвонил Владимир Ткаченко: "В десять придут штурмовать". Мы отправились в село Веселое. Дом 25 по улице Веселая, стоявший у дороги, теперь оказался в самом центре стройки: строители отгородили дом забором, забрав часть двора, и каждый день семье Ткаченко приходилось идти домой через стройку по колено в грязи. Наверное, поэтому все строители Владимира знали и ему сочувствовали. "Неужели ему ничего не дают взамен этого дома? — недоумевал бригадир Давид, местный грузин.— Ай, как нехорошо!" А экскаваторщик сразу предупредил начальство: дом Ткаченко он сносить не будет. Просто не сможет. Для этих целей строители позвали экскаваторщика с другого участка. Дом, увешанный белыми плакатами "SOS!" и "Позор суду!", был похож на покойника. Сам хозяин, бледный, с воспаленными глазами, повторял сам себе: "Не пущу. Не дам сносить". Он строил этот дом 16 лет. Все здесь было сделано с любовью: крепкие кирпичные стены, каменный и деревянный пол, деревянная лестница с толстыми перилами, ажурные решетки на окнах, балконы, детские комнаты, светлые и высокие.

Информацию Владимиру дали точную: чуть позже десяти в дверь постучали. К этому часу внутри находилось человек 30 местных жителей, которые пришли защищать дом Ткаченко.

Открыв дверь, хозяин увидел двух приставов в черной форме с электрошокерами на поясе и крупного молодого человека в полосатой майке-поло. "Полосатый" по фамилии Портнов тоже оказался судебным приставом — здесь он был главный, несмотря на то что одет был не по форме. Сообщив, что по решению суда Ткаченко должен немедленно освободить дом, пристав Портнов попытался войти внутрь, но его не пустили. Он разнервничался и с силой отшвырнул жительницу Веселого и лидера комитета по защите прав жителей Имеретинки Наталью Калиновскую. Потом исчез за домом, оставив приставов с электрошокерами караулить дверь — закрыть ее приставы не позволяли. Пришла молодая блондинка в голубой форменной блузе с погонами, с двумя айфонами, в босоножках с бантиком и с ярко-красным педикюром. Улыбаясь, она зачитала решение суда. Две недели назад они уже пытались выселить Ткаченко из дома — он и его соседи не позволили. Тогда приставы ушли ни с чем. Сегодня они были настроены более радикально. Напряжение на баррикадах выросло.

— У Ткаченко есть документы на дом,— крикнул кто-то.— Проверьте!

Девушке-приставу протянули какие-то бумаги. Это были кадастровые паспорта на землю и на дом, которые в последние дни перед сносном Ткаченко умудрился оформить. Соседи говорят, что оформить эти документы ему дали просто потому, что это уже ни на что не влияло: решение суда о сносе дома вступило в законную силу.

На эти бумаги девушка-пристав даже не взглянула:

— У вас есть документы, отменяющие решение суда? Нет? Тогда освободите помещение.

Сразу несколько человек закричали в ответ: "Черта лысого! Ваши суды купленные, ради вашей Олимпиады вы готовы народ на улицу выкинуть!", "А мы возьмем палатки и пойдем к администрации! Человек в этом государстве имеет право на квадратные метры, и не только на кладбище!", "Президент приказал, чтобы ни одна семья в зоне Олимпиады не была обижена! А вы не выполняете! Ткаченко своим трудом строил дом, ни одной взятки не дал, потому что порядочный! Каждая его бумажка честно заработана!", "Он и в армии отслужил, и в спецназе! Двоих сыновей этому государству вырастил! А теперь на улицу его выкидываете?! Дайте ему жилье, мы сами поможем ему вещи собрать!".

Слушать это можно было бесконечно. Противостояние длилось три часа. Все это время "полосатый" уходил кому-то звонить, приставы легко напирали, защитники дома легко сопротивлялись.

Около часа дня у двери появилось подкрепление, пристав в босоножках зачитала в последний раз решение суда и исчезла, а группа в черной форме и с электрошокерами рванулась в дверь. Им ответило мощное сопротивление. Это было похоже на борьбу сумо. Сторонники Ткаченко кричали от боли или страха, но позиции не сдавали, приставы, тоже крича и матерясь, хватали людей за руки и ноги и выкидывали на улицу. Один из соседей Ткаченко упал и оказался под ногами, его выхватили и отшвырнули. Наверное, правильно сделали, иначе его бы затоптали. Самого Ткаченко, высокого и, несмотря на худобу, крепкого, долго не могли свалить: он цеплялся за стены своего дома, как утопающий за соломинку. Один пристав схватил его за шею, второй стал кричать:

— Удушающий ему, удушающий!

И первый сделал удушающий, но хозяин дома все еще стоял на ногах, и тогда тот, кто на нем висел, выхватил электрошокер и стукнул Ткаченко по голове. Тот упал. Потом он рассказывал, что после удара на пару секунд потерял сознание. Это и было концом схватки — приставы, озверевшие от борьбы, ворвались внутрь, но, увидев женщин и детей, поняли, что этот бастион они взяли. Толстый пристав-армянин крикнул:

— Не бойтесь, мы никого не тронем!

На лестнице зарыдала женщина:

— Как вам не стыдно! У вас матери есть? Дети у вас есть?!

— Заткнись, бля! — рявкнул на нее молодой пристав, душивший Ткаченко.

"Полосатый" вошел в кухню, туда же ввели Ткаченко — он пошатывался, с затылка текла кровь. Ему сообщили, что на полгода ему дают жилье в маневренном фонде — две комнаты в общежитии "Нептун", где живут отселенцы. Если за полгода он не отсудит себе компенсацию, то может идти куда глаза глядят. Это все, что государство отдало ему взамен 180 метров его кирпичного дома. Он пытался сопротивляться: "Я ни в какую общагу не пойду!" — но ему объяснили, что в таком случае его отсюда вынесут.

— К утру дома здесь не будет,— говорит кто-то из приставов.

— К утру тут Путин проедет на олимпийские объекты,— отвечает Калиновская.— Вот и стараются зачистить к его приезду. Олимпиада Владимировна идет по головам.

— Нам остается только ставить палатки в центре Сочи,— говорит подруга Калиновской Светлана Берестенева.— Может, тогда он нас увидит.

— Нет, надо дорогу перекрыть,— предлагает кто-то из мужчин, бывший военный.

— Надо идти в американское посольство и просить политического убежища,— говорит еще одна соседка.

— Нам всем только автоматы взять остается,— мотает головой друг Ткаченко, которого едва не затоптали.

Он не в себе.

Пришел старик Григорий Ткаченко, отец Владимира. Увидел побитого сына, подошел к приставу, тяжело посмотрел ему в глаза.

— Фашисты, бля,— сказал, поднимаясь по лестнице наверх.

Приехала жена Ткаченко Евгения — она была в приемной президента России в Бочаровом Ручье, ее заявление принял некто приятной внешности, в костюме и начищенных туфлях и, сочувственно выслушав женщину, посоветовал: "Держитесь и подавайте дальше в суд".

Увидев побитого мужа и загаженный грязными ботинками дом, Женя заплакала.

— Куда мне детей вести? Что я скажу пятилетнему своему сыну, когда он из детсада придет?

— Надеюсь, вы не сюда его приведете? — откликнулась пристав в босоножках.— Пожалейте ребенка!

Через полчаса Владимиру Ткаченко стало плохо, у него кружилась голова, его уложили на диван и вызвали скорую. Его старший сын, 17-летний Денис, сидел рядом, сжимая кулаки. В это время строители и друзья Ткаченко стали выносить мебель.

Скорая приехала ровно через два часа. Для Сочи это нормально. Врач, осмотрев раны на затылке Ткаченко, констатировала: "Закрытая черепно-мозговая травма, похоже на удар тяжелым предметом" — и стала обрабатывать раны.

— Такая рана может быть вызвана ударом о стояк двери? — спросили вошедшие в комнату босоножки.

— Не знаю, возможно. Но больше похоже на удар каким-то предметом,— с удивлением посмотрела на нее врач.

— Но это ваше предположение? — уточнили босоножки.

— Да,— кивнула врач, закрывая кейс.

На следующий день все официальные и полуофициальные лица говорили, что Ткаченко сам ударился головой о дверной косяк. Со всех сочинских интернет-ресурсов исчезла видеозапись штурма дома, которую сделала Светлана Берестенева, ее можно было найти только на YouTube.

Когда низложенного хозяина дома увезли под капельницей в больницу, молодая сотрудница адлерской администрации, присутствовавшая при штурме, куда-то позвонила и сказала: "Будьте готовы". Все, кто это слышал, почему-то решили, что звонила она в больницу.

Владимира Ткаченко отпустили через несколько часов, сообщив, что сотрясения мозга нет. Он сидел на крыльце больницы без денег, с перевязанной головой и плакал. Его забрал кто-то из друзей и привез домой. Точнее, уже не домой. Строители сочувственно похлопывали его по плечу, когда он шел через привычную грязь к дому. Внутри уже не было мебели, лестницы, дверей. Он потерянно слонялся по комнатам не в силах понять, что это конец, что надо собирать остатки вещей, потому что через час дом будут сносить.

Почти полдня решался вопрос с общежитием: на словах пристав Портнов пообещал, что в "Нептуне" Ткаченко примут, но ни одной бумаги, подтверждающей выделение маневренного жилья, не представил. Кто-то из друзей поехал в общежитие и выяснил, что семью Ткаченко там не ждут, а комнаты, которые им обещаны, заняты чужими вещами. "Им просто надо вас выкинуть, чтобы дом снести",— сказали Жене Ткаченко. Тогда Женя уперлась и сказала, что не уйдет из дома, пока ей не представят договор из администрации о выделении общежития. Вывозить вещи было некуда. Пристав Портнов приказал строителям выносить во двор, но те отказались. "Мы вам помогаем,— ответил бригадир приставу,— но если хозяева не хотят, чтобы мы выносили вещи на улицу, то мы не будем. Потом мы будем виноваты, если что-то испортится". Портнов забегал с телефоном по дому. Он очень торопился. Босоножки тоже все время смотрели на часы, ведь рабочий день давно закончился. Вопрос решился к вечеру: договор о переселении Ткаченко в маневренный фонд все-таки представили.

В два часа ночи чаша экскаватора ударила по дому. К утру, когда здесь проехал правительственный кортеж, о 16-летнем существовании дома 25 не напоминало ничего.

"Я не смогу защищать свой дом"

— Таких, как Володя, кого вот-вот придут сносить, у нас десятки,— говорит Наталья Калиновская.— Кто-то не успел оформить, потому что денег не было, кому-то времени не хватило. Теперь всех будут щелкать как орехи. Приставы небось уже дырки себе в погонах прокололи.

Следующей после Ткаченко может стать Наталья Гордиенко, жительница Адлера, о деле которой я подробно говорила с вице-губернатором Краснодарского края Александром Сауриным (см. материал "Нельзя всем создать довольство").

Наталья приходила к Ткаченко поддержать и посочувствовать. Уехала из его дома больной. "Я не смогу так, как Володя, защищать свой дом,— говорит Наталья.— Маме 80 лет, она этого не вынесет".

Соседи Гордиенко — 80-летний Калягин, его невестка, 60-летняя Нина, ее дети и внуки — окажутся в том же маневренном фонде, что и семья Ткаченко. Куда потом власти Сочи денут всех этих "олимпийских бомжей", пока неизвестно. Возможно, их это озаботит, когда лишенные домов люди выполнят одну из своих угроз: поставят палатки в центре Сочи, перекроют дорогу, попросят политического убежища на Западе или, не дай бог, станут террористами, как те местные жители, задержанные сочинской ФСБ.