"В семье уже нет нужды"

В российский прокат выходит новый фильм Андрея Звягинцева "Елена", получивший специальный приз жюри на Каннском фестивале этого года. "Огонек" поговорил с режиссером накануне премьеры

— В фильме "Елена", как и в остальных ваших фильмах, в центре повествования — конфликт внутри семьи. В чем сегодня, по-вашему, различие между западной и отечественной семьей?

— Понятия не имею, потому что европейскую семью я могу наблюдать только в кино. Когда я приезжаю на Запад, они себя ведут как на выставке. Снаружи не разглядеть. Я думаю, что человек везде одинаков, поэтому во всем мире в семьях творится примерно одно и то же. И если ценности разрушаются, то они разрушаются везде. Мне сложно об этом говорить, я далек от обобщений. Отталкиваюсь от себя, своего видения на данный момент. Не считаю себя интеллектуалом, который следит за периодикой и анализирует процессы, происходящие в обществе. Вокруг себя я настолько редко вижу счастливые семьи, что мне они кажутся мифом. Человек одинок, эгоистичен, сосредоточен на себе и использует другого для достижения своих целей. Человек — это проблемный проект, ему можно поставить тройку с минусом. У Сартра в статье "Экзистенциализм — это гуманизм" есть такой пример. Боец Сопротивления не идет воевать, а остается с больной матерью. Внешне он не выглядит предателем, но если пристально посмотреть в его сердце, говорит Сартр, то мы увидим человека, который выдает свой страх за любовь к матери.

— Значит, семья — это бегство из страха экзистенциального одиночества?

— Я бы не сказал, что эта тема всегда стояла у меня во главе угла. Просто так сложилось, что в трех фильмах у нас разрушенные семьи. Мы такие истории не искали специально.

Дело еще и в том, что семья — это самое естественное состояние человека. У каждого есть семья, как у каждого в венах течет кровь. Сейчас она распадается, потому что в ней уже нет нужды. Мы уходим от земледельческого патриархального общества, где муж пашет землю, жена поддерживает очаг, а дети необходимы как помощники и как новая смена, когда ни отец, ни мать будут не в состоянии себя прокормить. Семья была жизненно необходима. Теперь женщина часто обретает самостоятельность, мужчина — инфантилизм. Очевидна тенденция, когда женщина сама готова воспитывать ребенка без мужчины. Более того, сейчас становится актуальной идея ставить под сомнение необходимость продолжения рода. Что это за сказка — жить ради будущих поколений? Себя продлить в детях? Не миф ли это? Побеждает индивидуализм. Город, конкуренция, эгоизм, алчность, соблазны и их доступность — благодатная почва для подобных идей. Мир перестает быть аграрным, он все более и более перемещается в мегаполисы. Необходимости (именно необходимости) создавать семью как защищенную со всех сторон замкнутую систему уже нет. Человек предпочитает оставаться свободным и одиноким. Все это меняет уклад жизни, ставит много новых вопросов. Ответить на них не всегда получается. Живем потихоньку, исследуем себя и окружающий мир. Пытаемся понять, как быть дальше.

— Если семья деградирует как общественный институт, как понятие, что же тогда, по-вашему, происходит с одним из базовых атрибутов семьи — любовью?

— В нашем фильме говорится не о любви, а о том, что принято называть любовью. Любовь — это лишь краткий миг, вспышка, за которой следуют либо уважение друг к другу, либо скрежет зубовный — контрактные отношения, договор. И тогда в пограничной ситуации человек выбирает свое кровное. Елене удобно жить за спиной состоятельного человека, который ее содержит. Владимиру удобно жить рядом с женщиной, которая содержит в чистоте и порядке его дом. И Елена, и Владимир в этом смысле абсолютно одинаковы — каждый выбирает свое. Эта ситуация обнажает всю фальшивую связь, которую часто мы отчего-то неразборчиво именуем любовью.

— Беспросветная какая-то ситуация...

— Что и отражает современное российское кино. Я сейчас говорю о так называемом арт-хаусе. Это фильмы искренних художников. Они не лукавят, не создают лубочные картины несуществующей действительности, дескать, все у нас хорошо и празднично, победно, не льют елей, а безжалостно жгут огнем. Парадокс, но в этой беспросветности много света — эти картины сделаны честно и с любовью в противовес всем этим неталантливым боевикам, псевдомелодрамам и новогодним комедиям, которые хорошо идут под водочку с селедочкой. Бытует мнение, что авторское кино прагматично делается ради западных грантов, мол, продают, гады, нашу прекрасную родину, показывая ее как уродину. Но кто виноват в том, что родина и правда давно уже не красавица и не очень горит желанием слышать об этом? Альтернативой беспросветности считается надежда. На мой взгляд, если кино станет дарить исключительно надежду, это лишь усыпит бдительность зрителя. Человеку и без того часто кажется, что все само собой сложится, как по нотам. Нет, для того, чтобы надежда жила в человеке, он должен потрудиться сам, а не получить ее даром на блюдечке с голубой каемочкой, плоско представленной на экране. Не режиссер должен вселять в зрителя надежду, а зритель сам обязан сохранять ее в своем сердце.

— Участие в определенном фестивале, программе, получение призов — это часть большой международной политики. Как вы относитесь к тому, что ваше творчество становится в ней разменной монетой?

— Что там за игры ведутся на "входе", я толком не знаю да и не хотел бы никогда знать, но мне известно, какие битвы велись на "выходе", когда, скажем, фильму "Возвращение" решили дать и приз за дебют, и "Золотого льва". Говорят, что вмешался даже Сильвио Берлускони. Телеканал RAI пригрозил председателю жюри Марио Моничелли, что они не дадут ему финансирования на следующую картину, если "Золотой лев" не останется в Италии. Он тогда сказал: "Мне уже 87 лет. Я снял 36 фильмов, если не сниму 37-й, большой беды не будет". Удивительного достоинства человек.

— Есть режиссеры, которые протестуют тем, что не посылают свои фильмы на фестивали. Или надо играть по правилам, раз уж начал?

— Я много раз говорил об этом: цель автора — не фестивальные победы, а сам фильм. Если благодаря фестивалю фильм привлек к себе всеобщее внимание, то этого уже достаточно. Для продюсера, который поверил в тебя и вложил деньги, необходимо продать картину. Участие твоей картины в фестивале класса "А" — это практически гарантия того, что ее купят для проката в разных странах мира. Разумеется, это важно для фильма, как и для твоей дальнейшей творческой судьбы, поэтому какие могут быть протесты? Зачем и кому нужны твои демарши? Разве только тебе самому для привлечения внимания к собственной персоне. В России авторское кино испытывает сложные времена, авторское кино тут не про-да-ет-ся, не возвращает даже вложенных в него средств. Поэтому мельчают бюджеты, люди идут на компромиссы, страдает художественное качество. Фестиваль класса "А" для фильма — это мощное подспорье. Но быть чересчур озабоченным своим положением и призами на полках — не пристало художнику думать об этом.

— Однако вы соглашаетесь в своих контрактах давать интервью, хотя и не любите этого. Значит, тоже думаете?

— Это работа. Ты отвечаешь на вопросы, потом садишься редактировать текст, присланный интервьюером, нередко переписывая едва ли не большую его часть. При этом журналисты требуют, чтобы я своей правкой не "высушивал" интервью. Понимаю, что им нужны кровь и мясо. А мне нужно транслировать сообщения, которые сопутствовали бы фильму. Может быть, это даже полезная работа.

Беседовал Сергей Сычев