Четыре войны за один день

Дэвид Финкель

Борьба с терроризмом, начатая США 10 лет назад, продолжается до сих пор. Книга "Хорошие солдаты", рассказывающая о войне в Ираке, стала потрясением для американского общества*

*Книга Дэвида Финкеля "Хорошие солдаты" выходит в издательстве "Юнайтед Пресс"

Автор  — лауреат Пулитцеровской премии. Восемь месяцев прожил в расположении батальона морской пехоты США в Ираке.

На самом деле выбора у них не было. Они были военными, которым контракт и присяга никакого выбора не оставляли. По каким бы причинам они ни пошли служить — из патриотизма, из романтических побуждений, спасаясь от тех или иных домашних неурядиц, ради заработка,— их работа теперь состояла в том, чтобы выполнять приказы других военных, которые, в свою очередь, выполняли приказы. Где-то, далеко от Ирака, она начиналась, эта цепочка приказов, но единственный выбор, остававшийся у солдата после прибытия на базу Рустамия,— это какой амулет носить под бронежилетом. Им было приказано "помогать иракским силам безопасности". И день за днем они старались это делать, хотя иракские силы безопасности были никакие не силы безопасности, а хренотень.

Это знали все солдаты до единого. Разве можно было не знать? Почти все атаки с помощью СФЗ происходили в зонах прямого обзора с блок-постов иракских сил, и как могли иракцы на этих блокпостах не замечать человека, копающего яму в двух сотнях футов от них, устанавливающего СФЗ и разматывающего провод?

И тем не менее, согласно стратегии "большой волны", американцы и иракцы должны были действовать совместно, и поэтому Козларич завязал отношения с Касимом Ибрагимом Альваном, который командовал батальоном Национальной полиции в составе 550 человек, чья ЗО частично совпадала с ЗО батальона 2-16. Именно люди полковника Касима часто находились подозрительно близко к местам запуска СФЗ. Однако сам Касим, похоже, искренне желал сотрудничать с Козларичем и его солдатами, хоть и постоянно подвергался из-за этого опасности. Он часто получал на сотовый телефон сообщения с угрозами убийства.

Вместо того чтобы убежать из Багдада и стать одним из 3 миллионов иракских внутренне перемещенных лиц — или вообще покинуть страну и примкнуть к 2 миллионам беженцев из Ирака,— он продолжал иметь дело с американцами и даже посетил поминальную службу по погибшему Каджимату. И, когда американцы склонили головы в молитве, он воздел руки и возвел глаза к небесам.

Козларич не оставил этот возвышенный момент без внимания. "Если я потеряю Касима, я в жопе,— сказал он однажды своим подчиненным.— И все мы в жопе". Вот как сильно Козларич начал доверять Касиму. Но Касим был один такой.

Обучение иракских солдат было жалким зрелищем: 30 солдат иракской армии плюс 20 человек из Национальной полиции не имели даже тех простых навыков, что американские солдаты получают при начальной подготовке. Форма у многих была не по размеру. Волосы нестриженые, нечесаные. Каски сидели криво. На запущенной, поросшей сорной травой территории иракской военной академии по соседству с Рустамией они, по идее, должны были упражняться в патрулировании на американский манер, и один солдат, который двигался назад, так удачно повернулся кругом, что въехал лицом в дерево. Теперь они, по идее, должны были отдыхать, стоя на одном колене, но один из них, явно слишком пожилой и толстый, чтобы быть хорошим солдатом, вместо этого лег на землю и начал от нечего делать рвать травинки.

День был жаркий — 40 с лишним по Цельсию. Со всех градом лил пот, особенно с пожилого толстяка. В прошлом он был танкистом в армии Саддама, но сейчас, когда уровень безработицы в этой части Ирака превышал, как говорили, 50 процентов, он просто старался как мог продержаться в общей массе, которая вся состояла из тех, кто старался как мог продержаться. Несмотря на жару, они были рады, что их отобрали на этот курс подготовки. В комнатах, где они жили, работали кондиционеры. Можно было принять душ, воспользоваться уборной со сливом. Проведя здесь четыре недели, они должны были потом вернуться к своей обычной жизни в Багдаде, каким он стал после вторжения, и порой у них возникал вопрос, понимают ли американцы, во что превратилась теперь их жизнь.

Перерыв кончился, иракцы встали и пошли по грунтовой дороге со своим неодинаковым оружием, но Хайтам задержался, чтобы задать Рамиресу вопрос.

— Если с нами что-нибудь случится, что случится с нашими семьями? — спросил он и потом объяснил: когда стало известно, что он работает с американцами, ему пригрозили убийством, а после того, как он с семьей укрылся у родственников, фанатики расправились с его домом.

— Даже фотоснимки детей,— сказал он о том, что увидел, когда смог ненадолго вернуться,— искромсали ножом. Горло перерезали. Глаза выжгли. Уши отрезали. Я жду визу в Америку,— сообщил Хайтам.— Потому что эту страну я ненавижу.

Он беспокойно смотрел на Рамиреса, в его взгляде читалась просьба о помощи, а Рамирес смотрел на него — на озабоченное лицо, на форму с пятнами пота, на мясистую грудь, на большие руки, на толстые пальцы и напоследок на блестящее кольцо с большим камнем на одном из пальцев. Это был камень, излюбленный людьми из Джаиш-аль-Махди, особенно боевиками.

"Кто этот человек?" — недоумевал Рамирес.

Стратегия помощи, взятая на вооружение Козларичем, предполагала бесчисленные встречи с иракскими должностными лицами — встречи, к которым он относился так, словно от них зависел исход всей войны. Если иракцы подавали на стол бараньи мозги, он протягивал руку к черепу и съедал горсть бараньих мозгов. Если они хотели говорить об утилизации мусора, он говорил с ними об утилизации мусора, пока даже их не утомлял своим энтузиазмом.

Чаще встречи походили на ту, что была у Козларича с одним шейхом, который начал со слов:

— Я хотел встретиться с вами, чтобы выразить вам благодарность. Я хочу быть тем вождем, который принесет мир в наши края.

А потом он сказал, что для этого ему нужны деньги и автомобиль. Кроме того, новый пистолет. И патроны в придачу.

— В этой стране каждый что-то хочет получить,— сказал Козларич перед встречей, предвидя, как она пройдет.— Где мой новый телефон? Где это? Где то? Когда Америка даст нам краску? Стены? Электричество? Где телевидение? Где, где, где? Это общество попрошаек,— продолжил он, но затем немного остыл. Он достаточно прочел об Ираке и исламе, чтобы иметь, по крайней мере, базовое представление о людях, среди которых оказался.

— В целом ислам считается мирной религией, а джихад, как считается,— это внутренняя борьба человека за то, чтобы стать как можно лучше,— сказал он.— Это я к тому, что иракцы в целом не террористы. Они хорошие люди.

Но о том, что означает этот эпитет "хорошие", Козларич имел довольно-таки смутное представление. Взять, к примеру, этого шейха: в какой-то момент Козларич пригрозил ему тюрьмой за возможную связь с ячейкой, занимавшейся СВУ, но потом простил, получив от него обещание информировать американцев о происходящем в Камалии. Ну так что — хороший человек этот шейх или плохой? Член повстанческой группировки или полезный информатор? Наверняка Козларич знал только, что заключил сомнительную сделку с человеком, который носит массивные золотые часы и кольцо с бирюзой на мизинце, курит сигареты из Майами, зажигает их зажигалкой с мигающими красными и синими огоньками, выдувает дым этих сигарет Козларичу в лицо и при этом просит денег, оружие, патроны, новый сотовый телефон и автомобиль, а Козларича называет "мой дорогой подполковник К.".

Иногда он называл его "мукаддам К.". Мукаддам — арабский эквивалент подполковника. После того как в феврале Козларич прибыл в Ирак, его начали так называть довольно быстро, и в ответ, демонстрируя уважение, он стал употреблять арабские фразы.

Он научился говорить: хабиби, что означает "дорогой друг".

Он научился говорить: шаку маку (что нового?), шукран ли суаляк (спасибо за вопрос) и сафия, дафия (солнечно, тепло).

Шли месяцы.

Он научился говорить: марфуд (отвергаю) и кадини лиль джанун (это меня сводит с ума).

Настал июнь.

Он научился говорить: куллю хара (все это — дерьмо, чушь собачья) и шади габи (тупая обезьяна).

Июль.

— Аллах иа шилляк,— сорвалось у него с языка.— "Чтоб Аллах взял тебя. Чтоб ты сдох".

12 июля в 4:55 утра Козларич съел пирожок поп-тарт, залпом выпил банку энергетического напитка, звучно рыгнул и объявил солдатам:

— Так, ребята. Пора поразмяться.

В тот самый день, когда в Вашингтоне президент Буш заявит, что мы помогаем иракцам "отвоевывать у экстремистов места обитания", Козларич собрался заняться именно этим. Место обитания называлось Аль-Амин — там группа боевиков взорвала множество СВУ, в результате несколько человек оказались контужены, и теперь Козларич собирался нагрянуть в этот район с 240 солдатами, 65 "хамви", несколькими БМП "Брэдли" и двумя вертолетами AH-64 "Апач".

В пять утра колонна готовилась покинуть Рустамию, но тут радарная система засекла в темном еще небе что-то движущееся. "Приближение объекта!" — зазвучало на фоне сирены записанное заранее предупреждение.

Эти звуки наводили не столько страх, сколько тоску. Те, кто был на открытом месте, автоматически легли на землю. Стрелки, стоявшие в турелях, опустились на подвесные сиденья. Но большая часть не отреагировала никак, потому что пуля уже выпущена, когда прилетит — вопрос времени, и все, что они к тому дню усвоили,— это что событиями нескольких последующих секунд управляет Бог, или удача, или во что они там верили, но отнюдь не они сами.

Как иначе объяснить рассеченную губу Стивенса? Или то, что приключилось с капитаном Элом Уолшем, когда рано утром — он еще спал — у него за дверью взорвалась прилетевшая мина? В комнату влетел осколок, он пробил деревянную дверь, пробил металлический каркас койки, пробил 280-страничную книгу "Как научиться есть суп ножом", пробил 272-страничную книгу "Буддизм — не то, что вы думаете", пробил 128-страничную книгу "О партизанской войне", пробил 360-страничную книгу "Тактика Полумесяца", пробил 176-страничный сборник комиксов "Кальвин и Гоббс", пробил металлическую заднюю стенку шкафа, где стояли эти книги, и застрял в бетонной стене. Голову Уолша он не пробил только потому, что в тот момент Уолш спал не на животе или спине, как обычно, а на боку, и поэтому осколок, пройдя ровно через то место, где обычно лежала его голова, промахнулся на дюйм.

И как иначе объяснить, что мина, прилетев с неба, угодила прямехонько в открытую пулеметную турель припаркованного "хамви"? Когда обстрел кончился, солдаты собрались вокруг раздолбанного "хамви" подивиться — не разрушению, которое может причинить мина, а игре случая.

Столько там, наверху, неба! И столько тут, внизу, точек приземления! Мина может выбирать из бесчисленного множества путей, и не то важно, что каждая из мин где-нибудь да упадет, важно, что эта выбрала одну-единственную траекторию, которая привела ее прямо в люк, и это невероятное, чистое попадание — даже краев не задела! — доказывало солдатам, как глупо искать укрытия.

Секунда. Другая. Удар вдалеке. Еще секунда. Другая. Еще удар, тоже вдалеке. Здесь ничего, и массированная колонна двинулась в Аль-Амин, начиная день, который продемонстрирует четыре разных варианта войны.

Прибыв на место сразу после восхода солнца, третья рота отделилась от колонны и направилась в западную часть Аль-Амина. Начав прочесывать улицы и обыскивать дома, солдаты не встретили сопротивления. Одна семья была так радушна, что под конец командир третьей роты Тайлер Андерсен, стоя под тенистым деревом, повел с хозяином и его престарелым отцом неспешный разговор о войне. Беседа, длившаяся полчаса и закончившаяся рукопожатиями, была самой долгой и вежливой из всех бесед с иракцами, в каких Андерсену довелось и еще доведется участвовать, и она неожиданно наполнила его оптимизмом по поводу того, что делает его рота. Это был первый вариант войны.

Со вторым можно было познакомиться в центре Аль-Амина, куда Козларич отправился с первой ротой. Здесь слышалась стрельба, и солдаты, двигаясь к маленькой местной мечети, держались около стен. Имелись сведения, что в мечети, возможно, находится склад оружия. Но дверь здания была закрыта на цепочку, а американцам нельзя было входить в мечети без специального разрешения. Войти имели право люди из Национальной полиции.

— Тут внутри оружие,— сказал Козларич иракскому бригадному генералу, командовавшему полицейскими.

— Что вы говорите! — воскликнул генерал, потом засмеялся и повел своих людей в соседний с мечетью дом. Распахнув дверь без стука, они прошли мимо испуганно смотревшего на них мужчины с маленьким ребенком на руках, залезли по лестнице на крышу, потом спрыгнули с этой крыши на крышу мечети, проникли в мечеть и вскоре появились с реактивным гранатометом, автоматом АК-47, патронами и аккуратно упакованным в сумку СВУ.

--Вот это да,— сказал Козларич, с отвращением глядя на добычу. Оружие в мечети. Сумасшедший дом, а не страна.

Шади габи. Куллю хара. Аллах иа шилляк.

Он пошел в свой "хамви", но только он уселся, как его встряхнул громкий звук стрельбы. Звук был такой силы, что, казалось, сотряслось все небо. Это был третий вариант войны на то утро.

За минуту пятьдесят пять секунд до первой огневой атаки два члена экипажа одного из круживших "Апачей" заметили на улице у восточного края Аль-Амина группу мужчин.

Все, что говорили между собой члены экипажа обоих "Апачей", записывалось. Во избежание путаницы каждый, кто был в эфире, имел свои позывные. Например, экипаж головного "Апача" назывался Бешеный конь 1-8. Тот офицер из батальона 2-16, с кем этот "Апач" переговаривался чаще всего, был Отель 2-6. Велась, кроме того, видеозапись всего, за чем они наблюдали, и в настоящий момент — за минуту сорок секунд до того, как они в первый раз открыли огонь — они наблюдали за идущей по середине улицы группой мужчин, в которой несколько человек, похоже, были вооружены.

Все утро эта часть Аль-Амина вела себя наиболее враждебно. Докладывали о выстрелах снайперов, о погонях по крышам, о том, что по солдатам второй роты открывали огонь из реактивных гранатометов, и продолжающееся противостояние привлекло внимание Намира Нур-Элдина, двадцатидвухлетнего фотокорреспондента агентства "Рейтер", жителя Багдада, и сорокалетнего Саида Шмаха, его шофера и помощника.

Часть журналистов, освещавших войну, делала это в сотрудничестве с американскими военными. Нур-Элдин и Шмах принадлежали к числу работающих самостоятельно, и поэтому военные не знали, что они находятся в Аль-Амине. Сейчас оптика головного "Апача" была жестко наведена на Нур-Элдина, у которого на правом плече висела камера и который находился в прицельном перекрестье тридцатимиллиметровой автоматической пушки "Апача".

— Да, так оно и есть,— сказал один из членов экипажа другому, глядя на висящую камеру.— Это оружие.

— Отель два-шесть, я Бешеный конь один-восемь,— радировал на землю второй вертолетчик.— Вижу людей с оружием.

Теперь человек, с которым шел Нур-Элдин, взял его за локоть, подвел к одному из строений и жестом пригласил спуститься вниз. Шмах двигался следом и нес камеру с длинным телеобъективом. За Шмахом шли еще четыре человека, из которых один, похоже, нес АК-47, а у другого, похоже, был РПГ — ручной противотанковый гранатомет.

— Ага, у этого тоже,— сказал вертолетчик.— Отель два-шесть, я Бешеный конь один-восемь. Вижу пять или шесть человек с АК-47. Прошу добро на поражение.

— Вас понял,— ответил Отель 2-6.— На восток от нас наших людей нет, поэтому действуйте. Прием.

Секунда до огневой атаки. Нур-Элдин поднял глаза на "Апач".

— Давай... лупи.

Стрелок дал двухсекундную очередь. Двадцать снарядов.

Улица взорвалась, семеро, мертвые или почти, стали падать, а двое бросились бежать — Шмах и Нур-Элдин. Стрелок поймал в перекрестие прицела Нур-Элдина и выпустил по нему вторую очередь. Нур-Элдин рухнул на кучу мусора.

— Добавь,— сказал другой вертолетчик.

Третья очередь.

— Еще добавь.

Четвертая очередь. Сквозь пыльное облако можно было разглядеть, как Нур-Элдин пытается встать, а потом человек словно взорвался. Но вот пыль начала рассеиваться, и, еле видимый, в их поле зрения возник человек, который пытался укрыться, присев у стены. Это был Шмах. "Вижу, навел",— сказал один из вертолетчиков, и Шмах исчез в новом взрыве пыли.

— Бушмастер-семь, я Бешеный конь один-восемь,— радировали они во вторую роту, чьи солдаты двигались к месту событий.— Расположение тел: эм-бэ-пять-четыре-пять-восемь-восемь-шесть-один-семь.

С "Апача" продолжили наблюдать за Шмахом, все-таки еще живым, который, пытался подняться.

— Можешь выстрелить? — спросил один из вертолетчиков.

— Есть у него оружие в руках? — спросил другой, помня правила, регулирующие стрельбу на поражение.

— Нет, не вижу пока.

Они продолжали кружить и наблюдать, Шмах тем временем снова опустился на асфальт.

— Ну, давай же, парень,— понукал его вертолетчик.

— Все, что тебе надо,— это взять в руки оружие,— сказал напарник.

На некоторое время им закрыло обзор здание, и, когда они опять увидели Шмаха, над раненым кто-то стоял склонясь, а к ним бегом приближался второй человек и подъезжал фургон Kia.

— Бушмастер, я Бешеная лошадь,— спешно радировали они.— К месту событий движутся люди. Похоже, хотят забрать тела и оружие.

Фургон остановился около Шмаха. Водитель вышел, обежал машину и открыл дверь салона.

— Я Бешеная лошадь один-восемь. Прошу добро на поражение.

Они ждали ответа от второй роты, а тем временем двое подбежавших старались поднять Шмаха. Кто они были — боевики? Прохожие, пришедшие на помощь?

— Ну чего мы ждем? Надо стрелять.

Но с земли по-прежнему не отвечали, водитель между тем вернулся на свое место, а двое подняли Шмаха и потащили вокруг передней части фургона к открытой двери.

— Они забирают его.

— Бушмастер, я Бешеная лошадь один-восемь.

Шмаха приподняли, чтобы внести в салон.

— Вас понял, у нас тела грузят в черный фургон "Бонго". Прошу добро на поражение.

— Я Бушмастер-семь. Вас понял. Действуйте.

Он был теперь в фургоне, двое закрывали скользящую дверь, и фургон начал было двигаться вперед.

— Я один-восемь, чистый обзор.

— Давай!

Десять секунд. Шестьдесят снарядов. Фургон проехал вперед несколько шагов, потом резко дернулся назад, ударился о стену около двоих мужчин, и его заволокло дымом.

Теперь надо было ждать солдат из второй роты, и вскоре они появились. Поле боя было теперь их целиком и полностью: вот главная куча тел, вот груда мусора с Нур-Элдином, вот выщербленные от снарядов строения, вот фургон — в котором среди трупов обнаружились живые.

— Бушмастер-шесть, я Браво-семь,— сказал по радио военный из второй роты.— У меня одиннадцать убитых иракцев и один раненый ребенок. Прием.

Экипажи "Апачей" слушали.

— Черт,— сказал один из вертолетчиков.

— Ребенка надо эвакуировать,— продолжал Браво-семь. — У девочки рана в животе. Прием.

— Сами виноваты — зачем берут детей на войну,— сказал вертолетчик.

Они увидели, как появились новые "хамви", и одна из машин прошла прямо по куче мусора и по останкам Нур-Элдина. Из фургона вылез солдат с раненой девочкой на руках и побежал с ней к армейской машине, которая должна была отвезти ее в больницу.

А потом они полетели в другую часть Аль-Амина; тем временем появлялись все новые и новые солдаты второй роты, в том числе Джей Марч — тот самый, кто в первый день пребывания батальона в Ираке забрался на сторожевую вышку, оглядел окрестные кучи мусора и с тихой нервозностью в голосе сказал: "Фиг найдешь СВУ во всем этом дерьме". С тех пор Марчу уже довелось убедиться, какой он хороший предсказатель, особенно 25 июня, когда СФЗ убил его друга Андре Крейга.

Поминальная служба по Крейгу состоялась 7 июля, а сегодня, пять дней спустя, глядя на разбросанные изуродованные тела, на развороченные внутренности, на весь этот диковинный, фантастический ужас, он чувствовал себя — он признается в этом позднее — "счастливым. Помню это ощущение счастья. Когда я узнал, что они открыли огонь на поражение, когда услышал, что там тринадцать трупов, я так счастлив был, ведь Крейг совсем недавно погиб, и это было, ну, вроде как мы им отомстили".

Когда "Апачи" улетели, он с еще одним солдатом прошел через калитку в той стене, куда врезался фургон и за которой пытался спрятаться Шмах. Там, во дворе дома, они обнаружили еще двоих искалеченных иракцев, одного на другом. Верхний был жив, и, когда Марч встретился с ним глазами, мужчина приподнял руки и потер указательные пальцы один о другой, что, как Марчу было известно, означало у иракцев "друг".

Глядя на него, Марч тоже потер друг о друга указательные пальцы. Потом опустил левую руку, а на правой вытянул средний палец. Потом сказал второму солдату:

— Крейг, наверно, сидит там наверху сейчас, пьет пиво и приговаривает: "Ха! Это-то мне и надо было".

Таков был третий вариант войны на тот день.

Что же касается четвертого варианта, его черед настал вечером, после возвращения на ПОБ, когда Козларич и его люди закончили зачистку Аль-Амина. В столовой работал телевизор, шла пресс-конференция Буша.

— Самая важная наша задача — помогать иракцам в защите своего населения,— говорил Буш,— поэтому мы предприняли наступление в Багдаде и вокруг него, чтобы обезвредить экстремистов, чтобы дать иракским силам больше времени на формирование, чтобы нормальная жизнь и гражданское общество могли пустить более глубокие корни в сообществах и населенных пунктах по всей стране...

Это был четвертый вариант войны.