"Они верят, что сделают, и весь мир удивится"

По просьбе Фонда Политехнического музея я экспертировал результаты архитектурного конкурса на его реконструкцию. Неделю назад будущее представлялось мне в этом отношении сравнительно беспечным. С тех пор места себе не нахожу.

Конкурс был двухэтапным – сначала выбирали архитекторов, потом им заказывали проекты. На выборе проектов (там я был членом жюри) случилась первая осечка. Там было жесткое требование – участник должен иметь опыт строительства музеев и реконструкции исторических зданий. Среди подавших заявки был Джунио Ишигами, молодой, 35-летний архитектор из Японии, который такого опыта не имел. Чтобы избежать дисквалификации, он объединился с Arup, международной инженерно-конструкторской фирмой, которая делает рабочие проекты для разных звезд по всему миру. Ну то есть доводит до чертежей, по которым можно строить, разные архитектурные фантазии. Объединился он с русским отделением Arup, у которого опыта проектирования музеев тоже нет, но у компании в целом он есть, и формально все правильно.

Когда было голосование, за Ишигами высказался Евгений Асс, вполне заслуженно считающийся у нас чем-то вроде гуру для архитекторов. И еще Стефано Боэри, сопредседатель жюри, итальянский архитектор, преподававший в прошлом году на Стрелке, а теперь ставший аж вице-мэром Милана по культуре. Ишигами в 2010 году получил «Золотого льва» на Венецианской архитектурной биеннале за лучший проект. Правда, злые языки говорили, что этого бы никогда не случилось, если бы куратором биеннале не была Кацуо Седзима, которой очень хотелось продвинуть японскую архитектуру, и что проект Ишигами никак нельзя назвать архитектурным. Он аккуратно натянул веревочки в большом зале Венецианского Арсенала и собственно все, называлось это «архитектура как воздух».

Но это были приятные веревочки, хорошо натянутые, и хотя они все очень быстро порвались, сама по себе идея мне нравилась. Венецианский арсенал очень красивый, а то, что там выставляют на биеннале, иногда не очень, и поэтому архитектор, который почти ничего не выставил, заслуживал благодарности.

Тем не менее, я был против его участия в конкурсе. Мне казалось, что это нечестно, потому что множество архитекторов хотели, но не могли участвовать именно из-за правил квалификационного отбора. И пропуская Ишигами, мы обижаем этих людей, горевших творческим желанием перестроить Политехнический музей. Пускай он как лев натянул веревочки в Венеции, все равно нет у него опыта строительства музеев. Жульничество это, вот как это называется.

Жюри, однако, вдохновленное Ассом и Боэри, проголосовало иначе, и Ишигами прошел. Кроме него еще прошли Никита Явейн («Студия 44»), американец Томас Лизер с Михаилом Хазановым и голландское бюро Neutelings Riedijk Architecture с Юрием Григоряном. Ишигами сделал такой проект. По его замыслу, под Политехническим музеем вырывается яма глубиной 4 метра, и в ней высаживается прекрасный сад. Через этот сад можно ходить туда-сюда, и с Ильинского сквера, и от Соловецкого камня, и оттуда же попадать в музей.

И еще внутренние дворы музея перекрываются плоским покрытием из пленок ETFE, которые очень тоненькие, невесомые и буквально парят в воздухе.

Собственно к этим двум идеям проект Ишигами и сводился, потому что про остальной музей он заявил, что там все хорошо, нуждается только в реставрации, и он даже не хочет влезать в эту тему. Архитектурными экспертами по конкурсу на втором этапе были мы с Ассом и еще Боэри. Ну, Боэри очень занятой человек, там, видимо, в Милане с культурой полный швах, он просто заявил, что проект Ишигами самый лучший, без комментариев. А с Евгением Викторовичем мы эту историю довольно подробно обсуждали. И он здорово рассказывал, почему проект Ишигами самый лучший. Суть, в общем, в том, что тут предлагается новый код прочтения техники и технологии. Техника – это не победа над природой, как мы привыкли, а ее прямое продолжение, она растет как цветы из земли, она в этом смысле натуральна. Экологическое сознание направлено на то, чтобы человек ощутил себя не противоестественным существом, но напротив, продолжением естественности, и тут важно изменить взгляд на себя. Мы не должны отказаться от всего, что приносит прогресс, но должны понять технику – роботов, самолеты и т.д. – как порождение природы. Именно это и делает Ишигами – луноходы гуляют у него по травке как благонравные овечки, самолеты присаживаются на землю как веселые стрекозы, ракеты растут как симпатичные пальмы из холла гостиницы. То же и его прекрасное покрытие – оно не спорит с небом, но подчеркивает его голубизну, пусть и несколько мультяшную, с невесть откуда взявшимися чайками.

В общем, примерно как-то так он это объяснял, только гораздо лучше, и это было здорово. И хотя я про себя хмыкал, но считал, что и так все понятно, а разговор так красив, что не стоит его портить глупыми возражениями. В конце концов, мы ведь только экспертируем, в решение-то принимает Попечительский совет музея, а там люди практические они, вероятно, и сами все поймут.

Ну вот, а дальше происходит Попечительский Совет. Надо сказать, в крайне быстром темпе, потому что начали в десять, и председатель Совета Игорь Иванович Шувалов страшно спешил, он уже в полдвенадцатого должен был бежать управлять страной, а Александр Стальевич Волошин жутко опаздывал, потому что он начал управлять страной еще спозаранку и не успевал прерваться. Архитекторам дали выступать по семь минут, среди членов Попечительского Совета в архитектуру погруженных нет, и как они вообще хоть что-то поняли из этих выступлений, я не знаю. Там вообще-то довольно сложные проекты, один Ишигами такой … ну, не очень сложный. Я должен был выступать перед членами Совета от имени экспертов и по регламенту у меня было 15 минут, но перед самым выступлением подошла очень ответственная дама Наталья Сергиевская и говорит: «У вас три минуты!» Я клятвенно обещал Евгению Викторовичу донести его точку зрения до Совета, и донес, и только в конце успел сказать, что лично я с этим совершенно не согласен, но почему, уже объяснить не успел. Откровенно говоря, довольно-таки сбивчивое у меня получилось это выступление, противоречивое. Ну вот, я закончил, а потом начались ко мне вопросы, и вижу, ай-яй-яй, опасно благожелательные вопросы какие-то насчет Ишигами получаются.

Я решил нажимать на Чубайса. Во-первых, я вообще в него верю, во-вторых, он самый умный, в-третьих, все же практик. «Ну подумайте, — говорил я, настойчиво бросая ему взгляды через предлинный стол заседаний. — «Вот у нас Новая площадь с одной стороны и Лубянский проезд с другой. В общей сложности 16 полос движения обтекают наш музей, и посередине мы роем яму глубиной 4 метра. Летом она в день будет собирать примерно тонну пыли, а что будет зимой, и говорить не приходится. Нам надо будет поселять при музее этнодеревню таджиков, чтобы они всегда, день и ночь выкидывали из этой ямы мусор. Не будет у нас здесь никакого сада, не верьте нарисованному. Жалкие кустики, больные всеми известными хворями, будут некрасиво издыхать посереди таблицы Менделеева. У нас раньше липы росли вдоль фасада музея, так они сдохли. Что ж с теми будет, которые в яму посадят – они ж там еще и без солнца! Не парк, а горе!» А Анатолий Борисович не отвечал на мой взгляд, вбок глядел, с неопределенной усмешкой. У него было такое выражение лица, что будто он понял – разводят, но пока не решил еще, кто именно.

«Ну, подумайте, — призывал я, — ведь музей – это сложная логистика. Выставки привозят, увозят, упаковка, склады, парковки – как это будет работать? Ведь у этого японца дом как крепость со всех сторон окружен глубоким рвом! На руках придется же переносить все, а там же прокатные станы с атомными бомбами в коллекции, и даже есть один танк. Пожалейте грузчиков!» А Анатолий Борисович даже как бы и не слушал, шептал что-то смешное на ухо Игорю Ивановичу. И тот тоже как-то неопределенно улыбался, хотя и с напряжением, потому что спешил к полдвенадцатому управлять государством.

Чубайс сидел по левую руку от Шувалова, а по правую сидел Аркадий Дворкович, и он слушал, слушал, а потом говорит: «А мне нравится этот проект. Я думаю, мы сейчас не должны заниматься вопросами мусора, снега, для этого есть другие люди. Мы должны решать вопрос в целом. А я вам скажу, я смотрел все другие проекты, и все время мне казалось, что где-то я это уже видел. А вот этот проект такой, что это может стать событием для всего мира». Слово Аркадия Владимировича тут очень важное, потому что всю затею с Политехом начинал Дмитрий Медведев, и … ну вы сами все понимаете. Я даже хотел ему как-то начать возражать, что он очень культурный человек, и поэтому ездит и смотрит Европы да музеи, а если бы он зашел в торговый молл в Арабских эмиратах, так они все теперь делаются вот эдак с кустиками по первому этажу, но ему пойди возрази. Он так тихо разговаривает, но очень сосредоточенно, и такое ощущение, что его никак нельзя перебивать, иначе потеряется какая-то очень важная мысль. «И это покрытие тоже представляет собой новый уровень развития технологий», — закончил он.

Покрытие да. Представляет. Это вообще нечто. Оно состоит из такой пластиковой подушки, в которую нагнетается теплый воздух, и оно как бы парит. Поэтому оно очень легкое. Только надо следить, чтобы воздух был какой надо, иначе это дело рухнет. Все время следить. Мне кажется, это решение просто несовместимо с нашим уровнем технологической культуры. У нас все 2000-е годы падали крыши рынков, которое разрабатывали в 60-е, это были гениальные крыши из предварительно напряженного металла, только там вся штука была в том, что их надо было иногда, ну раз в месяц, подкручивать, чтобы нагрузки правильно распределялись. Сначала как-то даже подкручивали, а потом рухнула советская власть, древние секреты подкручивания забылись, и они упали. А тут надо каждый час следить, потому что если воздух теплеет, то надо и внутри потеплее делать, а если холодает, надо охлаждать, иначе эта штука вообще взлетит как воздушный шарик. Ну представьте, что с этим будет лет через десять!

Говорят, Аркадий Дворкович пользуется twitter’ом, но я не знаю его аккаунта, и потому не мог ему переслать ссылку на ролик из youtube, где показано, как такое покрытие из тех же пленок в 2010 году рухнуло на стадионе в Миннеаполисе. Слава Богу, там никого не было, это камеры слежения зафиксировали. Там еще такая беда, что на границе этой штуки образуется порог холода, из-за чего у него внутри с жуткой скоростью выпадает конденсат. И еще есть микротрещины на поверхности, и оттуда тоже попадает влага. В результате эти подушки собирают воду, и из совершенно легких и парящих за день становятся тяжеленными бурдюками. И летят вниз.

Мы, конечно, не Миннеаполис какой-то, все же Москва, но, боюсь, тоже не уследим. Но ничего этого мне сказать Аркадию Владимировичу не удалось, потому что он опять закончил: «Вопросы устойчивости этого покрытия, удаления с него снега, влаги – это, я думаю, не наша компетенция. Для этого есть технические работники». И возражать ему стало как-то не по-государственному. Я в государстве никогда не служил, а все равно почувствовал, что должен быть государственный порядок, когда каждый занимается своим делом, и кто-то принимает общее решение, а кто-то занимается техническими вопросами.

И потом Игорь Иванович говорит: «Давайте голосовать!» Ну, его время поджимает, тут какой-то Политехнический, а там, может, неурожай, или не дай Бог козни Лондона. Говорят, что вот в верхах противоречия, а нет этого. После выступления Дворковича натурально на первое место выходит Ишигами. Правда у него выигрыш всего в один балл, но тем не менее это выигрыш. На втором месте, правда, проект Томаса Лизера, который на мой взгляд вообще-то прекрасный проект, и уж точно сильнее Ишигами, но я-то не голосую, я эксперт. И он на втором месте.

Ужас, однако. Попросил опять слова, говорю – это путь в Мариинский театр. Там тоже сначала проголосовали за самый эффектный, как им казалось, проект, потом его пять лет перепирали на язык наших СНИП’ов и ГОСТ’ов, истратили 25 млн. евро на проектирование, в результате все это выкинули, сорвали все сроки, опозорились на весь мир и теперь строим по серенькому проекту двух скромных ребят из Онтарио. Ну давайте хоть немного учиться на собственных ошибках! Ну что это за проект, когда яму делать нельзя, крышу делать нельзя, а больше этот японец вообще ничего не придумал! У него же никакого опыта, он только веревочки натягивать умеет, и те рвутся! Ну вы думаете, чего делаете-то!

Все же вот не зря я верю в Анатолия Борисовича. Он не подвел. Он говорит: «Теперь у нас осталось только два проекта, Ишигами и Томас Лизер, давайте проголосуем, какой проект побеждает из двух, учитывая все мнения, в том числе и экспертов». То есть максимально ясно все сказал. Они опять голосуют. Восемь за Ишигами, семь за Лизера. Все, катастрофа. «Что поделаешь, — говорит Чубайс. – Демократия». Ну потому что у него убеждения, и он уважает демократию.

Уважает, но всегда как-то занимает правильное место, и в этот раз тоже он сидел рядом с Игорем Ивановичем Шуваловым. Который хотя и очень европеец по повадке, а все же не так уважает демократию, как Чубайс, а вникнуть и испугаться успел. «Я, — говорит, — как председатель жюри не могу подписать такое решение». «А вы как председатель жюри по регламенту имеете два голоса», — подсказал ему директор музея Борис Георгиевич Салтыков, который тоже успел испугаться. «Я как председатель жюри, — обрадовался тот, — вообще имею два голоса, и двумя голосами голосую против всего вот этого. – Это он имел в виду не Ишигами, а как в целом сложилось. — И у нас получается восемь на восемь, то есть решение мы не принимаем. Необходимо все тщательно взвесить, проанализировать еще раз все технические аспекты, собраться через две недели и опять проголосовать». Я так понимаю, что при их чудовищной занятости анализировать они ничего не смогут, но кого надо спросят. Причем Аркадий Владимирович первым добежит до Дмитрия Анатольевича. А ведь это именно его проект, реконструкция Политехнического, и Дмитрий Анатольевич сейчас в такой позиции, что совершенно неприлично обижать его по мелочам.

Я вот часто думал, а почему у нас ничего не выходит? В смысле – Мариинский построить не можем, Пушкинский музей с Фостером тоже не можем, с Олимпиадой в Сочи в смысле стройки сильно стремно, остров Русский еще есть, стадионы к чемпионату мира по футболу опять же, Пермь, Калининград, опера в Астрахани – ну куда не взглянешь, все какое-то нестроение. И это даже как-то опасно, потому что по способности государства воплощать большие проекты можно судить об общем уровне управления и экономики в нем, а у нас что ни госпроект, то мама не горюй. Все считают, потому что очень много воруют. А я вам скажу, вовсе нет. Все потому, что они отвязанные и даже безответственные романтики. Вот ничего не получается, а при этом идея такая, чтобы выстроить то, чего нигде в мире нет. И действительно, ну нигде в мире не делают парк в яме посередине дороги, а у нас еще зима. Не надо потому что это делать, плохо будет. Но они так не думают. Они верят, что сделают, и весь мир удивится. И будет нам счастье.