Премьера кино
Трагикомедия о бездарно потраченной жизни "По версии Барни" (Barney`s Version), снятая по автобиографическому роману канадского классика Мордехая Рихлера, принесла Полу Джиаматти "Золотой глобус" за убедительно изображенные воспоминания о трех женах, нелюбимой работе в никчемной телекомпании, погибшем лучшем друге, энергичном папаше-цинике и нескольких глупых непоправимых ошибках. Искусству Пола Джиаматти укрупнять мелких людишек и делать их обаятельными в очередной раз отдала должное ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Эпиграфом картины могла бы служить цитата из еще одного памятника литературы — из "Записных книжек" Ильфа и Петрова: "Кому вы это говорите? Мне, прожившему большую неинтересную жизнь?" О "неинтересной" жизни тоже можно рассказать довольно увлекательно, однако снявшему фильм Ричарду Дж. Льюису, телепродюсеру и режиссеру сериалов, это удается с переменным успехом. Находя юмористические штрихи в повседневной жизни героя, он при этом одновременно умудряется придать налет какой-то обыденности и банальности даже тем необычным или экстремальным ситуациям из биографии Барни, которые запомнились ему лучше всего. Страшный призрак Альцгеймера по ходу повествования все отчетливей встает за спиной героя, который пока еще может вспомнить, как нашел мертвой свою первую жену, покончившую с собой, или как у него на глазах утонул друг-наркоман, или как он сбежал со своей второй свадьбы, потому что как раз на ней встретил третью жену, но пройдет еще немного времени, и собрать из разрозненных впечатлений полноценную версию собственной судьбы ему будет так же трудно, как вспомнить, где он оставил машину и что машина называется "Мерседес".
Пола Джиаматти отлично оттеняет Дастин Хофман в роли его отца, который служит в фильме основным и неистощимым источником комического: например, дарит на свадьбу сыну револьвер, завернутый в нарядную еврейскую бумажку с магендавидами. Однако то обстоятельство, что почти все персонажи "По версии Барни" — евреи, а некоторые так и совершенно махровые (как ушлый дядя Барни, пристраивающий его на телевидение и не упускающий ни малейшего повода для сбора пожертвований в пользу опять оскорбленного еврейского народа), не превращает картину в определенного пошиба анекдот, а с другой стороны, не используется для манипуляции зрительскими эмоциями. Это легкое, ненавязчивое и в целом симпатичное еврейство — в отличие от демонстративной национальной самоидентификации Мордехая Рихлера, чей герой не без кокетства признает в себе какую-то "низменность души" и выступает как типичный еврейский нытик и брюзга, цепляющийся к людям по мелочам и малоспособный на великодушие к ним или хотя бы снисходительность, зато рассчитывающий на снисходительность к себе, которому жена говорит: "Кто-то коллекционирует марки, кто-то любит собирать спичечные этикетки. А живя с тобой, надо любить обиды". Режиссер фильма с помощью своего основного инструмента — Пола Джиаматти — изымает из рихлеровского дискурса все эти неотомщенные обиды, незалеченные раны, горькие причитания "Ой-вей!" и оставляет глубоко спрятанную чувствительность, уязвимость и жуткую потребность в одобрении, прячущуюся за напускной мизантропией Барни. Возможно, это желание облагородить героя делает фильм более предсказуемым и пресным, чем роман: лирический герой Рихлера, постаревший и захлебывающийся собственной желчью Холден Колфилд, был порезче, попротивнее и вызывал более сильные эмоции, даже если главной из них было раздражение.
Наверное, более естественно было бы представить "Версию Барни" в виде неторопливого и обстоятельного телесериала, двухчасовой же фильм, хоть и пожертвовавший многими колоритными деталями романа и язвительными рассуждениями автора, воспринимается как затянутый. Главной кинематографической шуткой тут становится появление в массовке выдающихся деятелей канадской культуры: Дэвид Кроненберг по-стариковски засыпает в режиссерском кресле во время съемок сцены из дурацкого сериала, а когда Барни на кухне режет лук и заливается слезами, Леонард Коэн поддерживает его по радио композицией про горящую скрипку. В каком-то смысле таким образом минимизируется дистанция между известными всему миру великими канадцами и никому, даже собственным детям, особенно не нужным маленьким канадцем Барни, прожившим жизнь, в которой все вроде бы получилось, что должно по идее получиться в нормальной человеческой жизни, и при этом в сущности толком не получилось ничего — как это сплошь и рядом бывает.