Имя Александры Марининой стало известным два года назад. Сейчас ее детективами заполнены все книжные развалы. Желание понять, как же удается Марининой захватить внимание избалованного и пресыщенного читателя, заставило журналистку ЗОЮ Ъ-СВЕТОВУ отправиться в Московский юридический институт МВД России и спросить обо всем этом полковника МАРИНУ АЛЕКСЕЕВУ, выбравшую себе псевдоним Александра Маринина.
О читателе
— Марина Анатольевна, вы представляете себе своего читателя?
— Недавно я сидела в метро, а надо мной стоял молодой человек, читающий "Украденный сон" с моей же фотографией на обложке. Костюм, белая рубашка, галстук, тонкие очки и хорошая стрижка выдавали в этом человеке молодого бизнесмена. Меня это крайне удивило, думала, что этой категории людей мои книги никак не будут интересны. Однажды дядечка за пятьдесят чуть не сшиб меня, выходя из вагона. Хотела огрызнуться, но увидела, что он в "Стилиста" уткнулся, и простила. Еще я периодически разговариваю с продавцами книг. В прошлом году они утверждали, что подавляющее большинство покупателей моих книг — женщины. Теперь говорят, что и мужчины их покупают. Вероятно, те, кто воспитан на спокойной классической детективной литературе, кто знает Вайнеров, Сименона, Агату Кристи.
— Как вы думаете, почему ваши книги столь популярны?
— Думаю, или, вернее, мне хотелось бы надеяться, что читателей привлекают в моих книгах прежде всего рассказы о том, что случается с каждым из нас. Книга пишется не для рассказа о преступлении. Каждый раз мне хочется представить некую психологическую, нравственную проблему, которая встает перед человеком, рассказать о конфликте, участником которого он вдруг оказался. Раскрыть этот конфликт я пытаюсь на фоне развития детективного сюжета.
Конечно, то, что я пишу — не психологическое эссе. Это нормальный, полноценный детектив — с трупом в начале и с развязкой в конце, со всякими непонятными и загадочными событиями, которые происходят по ходу дела. То есть законы жанра и ремесла соблюдаются полностью. Но при этом, например, в романе "Стилист" мне было интересно подумать над ситуацией, в которую попадает моя героиня Анастасия Каменская. В целях раскрытия тяжкого преступления она вынуждена причинять боль человеку, которого когда-то очень сильно любила, но который обманул ее. Тем, кто знал об их отношениях, кажется, что она просто мстит, а на самом деле героиня делает свою работу. В конце этот человек говорит ей: "Я все понял. Я был тебе не нужен". В ответ она признается: "Да, действительно, так оно и есть. Прости, если можешь". "Нет,— говорит он,— не могу". "Ну не можешь, так не можешь".
О героях
— А в реальной жизни сотрудники уголовного розыска решают такие нравственные проблемы?
— Это абсолютно реально. Можем ли мы во имя раскрытия преступления причинять боль человеку, не имеющему к этому преступлению никакого отношения? Можем ли мы использовать человека как средство, как способ в достижении своих целей? Хотя я сама никогда не занималась практической работой, а только научной, прекрасно знаю, что именно так и работает каждый сыщик. И буду очень удивлена, если мне покажут хоть одного из них, кто бы не был вынужден хотя бы однажды увлечь женщину, изображать влюбленность, ухаживать — и все это в интересах раскрытия преступления.
С похожей ситуацией приходится сталкиваться и женщинам, которые работают в уголовном розыске. Правда, там их довольно мало. А вот, например, в системе борьбы с экономическими преступлениями, в управлении, которое раньше называлось ОБХСС, женщин-оперативников много. И они вынуждены кокетничать с мужчинами, может быть, и не ложиться в постель, но изображать некое подобие романа, а потом бросать их и оставлять в душе мужчин тяжелую травму.
Но как иначе? Поймите: раскрытие преступления — это борьба за информацию. В моих "Мужских играх" об этом написано и, наверное, будет написано еще не раз. Где-то существует информация, кто-то хочет ее получить, кто-то хочет ее утаить или исказить. Чтобы информацию получить, ее можно либо купить за деньги, либо выбить силой, либо сыграть на доверии. Мужчина с мужчиной могут пить водку и ходить в баню, женщина с другой женщиной найдут себе общую портниху, косметичку и подружатся на этой почве, а разнополые существа, как правило, втираются в доверие через флирт. Это естественный ход в борьбе за информацию, иначе никак эту проблему не решить.
— Как чувствует себя сыщик, когда осознает свою беспомощность?
— Наверное, плохо. Наверное, у него бывают злые слезы от бессилия. Наверное, он выпивает лишний стакан, для того чтобы эту вот боль и ненависть в себе заглушить. Но он понимает, что завтра должен встать и пойти на работу, что кроме мафиози и киллера, процент которых в реальной преступности мизерный, есть еще жены, которых убивают мужья, есть родители, которых убивают дети из-за квартиры, есть автовладельцы, у которых крадут автомашины. Их надо защищать.
— Кто из актрис мог бы сыграть Анастасию Каменскую?
— Конечно, я бы хотела видеть в роли Насти Веру Глаголеву, и знаю, было время, когда и она хотела эту роль сыграть. Есть еще Дарья Михайлова. Рослая и стройная блондинка. По лицу, по несколько монотонной манере говорить, по сдержанности она очень похожа на мою героиню. Когда я писала Каменскую, то у меня перед глазами стояла именно Дарья Михайлова
О книгах
— Мне кажется, ваши детективы привлекают читателя еще и тем, что они не страшные. Это сознательный выбор?
— "Страшилки" я не пишу умышленно. Не пишу кровавые, жуткие романы, не сгущаю краски и не злоупотребляю сексом. Да, это сознательная позиция. Я достаточно долго занималась наукой — пятнадцать лет. Половина из них была отдана изучению личности преступника, вторая — анализу и прогнозированию преступности. И я очень хорошо вижу разницу между тем, что нам предлагают средства массовой информации, тем, что мы имеем в реальной уголовной статистике, и тем, что мы чувствуем, когда ходим по улицах. Я принадлежу к категории людей, которые описывают мир таким, каким они его ощущают, а не таким, каким его навязывают со стороны. Мне не страшно ходить по улицам. Я знаю, сколько у нас совершается каждый год убийств, изнасилований и грабежей. Но тем не менее, когда я иду по улице или еду в метро, у меня нет ощущения ужаса. Почему же этот ужас должен быть в моих книгах?
У всех моих персонажей — у сотрудников правоохранительных органов и у преступников — те же самые проблемы, что у встреченных на улице людей: с любовью, с тещами и свекровями, с зубами, которые надо лечить, с глазами, которые плохо видят. В "Мужских играх", например, есть такой персонаж — Парыгин. Он очень следит за своим здоровьем, ест курагу, изюм, маслины. В момент, когда он совершает убийство — он убийца. Все остальное время — нормальный человек.
— Откуда вы берете эти сложные сюжетные комбинации, из книг или собственного опыта?
— Какой может быть собственный опыт у научного работника? Скорее всего "срабатывает" огромное количество книг, которые я прочла за всю мою жизнь. Считается, что количество жизненных коллизий и конфликтных ситуаций в обобщенном виде сводится к 36 случаям. И естественно, поскольку книг было прочитано значительно больше, то каждый из этих случаев мною был обчитан в разных авторских исполнениях, в разных вариантах и национальных культурах множество раз. Когда нужно придумать криминальную ситуацию, на фоне которой я буду рассматривать интересующую меня проблему, что-то всплывает из глубин памяти. Это очень трудно. Пишу я действительно легко, но придумываю мучительно. Когда все уже подобрано, то есть когда я понимаю, что должно быть дальше, тогда пишется очень легко — проблема выбора слов, фраз и эпитетов у меня не стоит. Пишу как пишется. Пришло в голову, что следующий эпизод должен быть вот такой, и я с удовольствием его описываю. Закончу и напряженно думаю, что будет дальше. Какой будет конец, как правило, решаю по ходу дела. Но иногда бывает, что я начинаю писать вещь, когда у меня в голове есть только финальная сцена. Реальные уголовные дела я не беру принципиально.
— А политика вас интересует? Ведь в ней полно заманчивых криминальных сюжетов.
— Я не пишу о политике. Единственная вещь, которая была связана с политикой — это роман "Не мешайте палачу", который был написан в виде эксперимента, чтобы попробовать, смогу ли я написать детектив с политической окраской. В "Чужой маске" у меня есть один персонаж депутат. Но это не политика. Меня интересуют отношения человека с самим собой, с близкими, с сослуживцами и с родственниками. И конфликты, которые на этой почве могут вырастать. Например, в "Чужой маске" показаны три супружеские пары с попыткой разобраться, как могут сложиться отношения у супругов, если между ними лежит убийство. И что бывает потом с любовью у этих людей. Разные ситуации — разные типы супружеских пар. И мне хотелось вот об этом написать. А что это за трупы и почему три пары оказались связаны с этими трупами — уже не так важно.
О современниках
— В одном из своих романов вы заметили, что характерная черта русского человека в том, что он очень любит "халяву". Какие еще черты отличают нашего современника, по вашему мнению?
— Знаете, одна из основных проблем нашего современника — это отсутствие понимания того, что у людей вполне может быть существенно разное материальное положение. Но нельзя людей в этом винить, мы семьдесят лет в этом прожили — все были одинаковы. Неодинаков был, наверное, академик, но по нынешним меркам мы понимаем, что эта неодинаковость была ерундовой. Его доход превышал наш в два-три раза. Ну, в четыре. Но академиков было мало, кроме того, все понимали, что они своим умом, своим трудом заработали все, что у них есть. Хотя и тогда состоятельных людей обкрадывали. Это было всегда, есть и будет. Но когда вдруг оказалось, что твой сосед, у которого полтора класса и "пять коридоров" образования, ездит на "Вольво", имеет кирпичный загородный дом в три этажа и каждый год по три раза отдыхает за границей, а ты, честно окончивший институт инженер, и своей мизерной зарплаты не получаешь, то это вызывает жуткую злобу и желание урвать любой ценой. Отсюда и легкость ввязывания в криминальные ситуации: дай-ка я попробую, ведь у других-то добыто все без труда, значит и отобрать можно. Экспроприировать экспроприаторов. Нас еще Ленин этому учил. Конечно, нужны десятилетия для того, чтобы мы адаптировались к существованию людей среднего, очень высокого и очень низкого достатка.
— Что же, нет никаких сдерживающих центров?
— Отсутствие тормозов у российского человека — это тоже очень характерная черта. Обратите внимание, как культивировался тип национального героя на протяжении всех лет советской власти. Например, в кинематографе характерный жест — какой-нибудь матрос на корабле рвет тельняшку: "На, стреляй, сука!" С точки зрения нормального развития — это психопатический выпад. Нет, чтобы продумать ситуацию, успокоить противника, обыграть его, обмануть, подстроить какой-то ловкий ход, дезориентировать, дезинформировать, как это делают герои, например, в американских боевиках, которые мы сейчас смотрим. Там "Стреляй, сука!" никто не кричит. Там герой — это человек, который психологически, умом обошел противника. Конечно, потом, по закону жанра, он едет на каком-нибудь броневике по полигону и стреляет. Это нормально.
О писателе
— Вы могли бы быть хорошим адвокатом?
— Я не люблю публичности. Не люблю выступлений, быть на виду и больше всего на свете боюсь ответственности. Если я возьмусь защищать человека, то, естественно, я буду чувствовать ответственность за него. Страх провалить дело, то есть не так его повести, не добиться того приговора, который я сама считала бы справедливым, этот страх меня парализует. Я могу отвечать только за саму себя и за свою работу перед самой собой. Я вообще человек не очень контактный. Я одиночка.
— Что для вас творчество? И как вы относитесь к распространившимся в Москве слухам о том, что за вас пишет целая команда "литературных рабов"?
— Писание — это страсть. И делать это я начала не для того, чтобы в детективной форме изложить свои знания по криминологии. У меня достаточно научных трудов. Когда я пишу, то, конечно, я самореализуюсь. Я хохочу в голос, когда выписываю сцены, в реальной жизни произошедшие со мной. И я знаю, что люди, которые были свидетелями этих сцен, когда будут читать книгу, точно так же начнут хохотать. Кроме того, я выплескиваю в книгу — и это мне очень сильно помогает — боль, негодование, раздражение, злобу по поводу событий, происходящих у меня дома, на работе, с моими друзьями. Все, чего не могу сказать в лицо, высказываю через романы. Каждый новый пишу, как последний. Очень боюсь, что не будет вдохновения, что иссякнут идеи. Но пишу, потому что знаю, мои издатели и читатели ждут новую книгу. А что касается слухов, то как же без них.