Марин Ле Пен возглавляет партию "Национальный фронт", которая хорошо известна в России как партия французских расистов. Из интервью, которое взял у нее корреспондент "Власти" Андрей Жвирблис хорошо видно, что этот образ не столь однозначен: главными врагами она называет бюрократов из Евросоюза, которые цветом кожи, а часто и родным языком не отличаются ни от самой Марин Ле Пен, ни от членов ее партии.
В партнерстве с радио "Голос России"
"Два вида тоталитаризма — глобализация и исламизм"
На следующий год "Национальному фронту" исполняется 40 лет. Что, на ваш взгляд, изменилось за это время?
За последние 25 лет изменилась обстановка в мире. Мы вступили в эру глобализации, которая повлекла за собой последовательное стирание границ между нациями. Это вынудило "Национальный фронт" адаптироваться к мировой обстановке. Так, 25 лет назад "Национальный фронт" был представлен как либеральная партия. В то время быть либералом означало выступать за рыночную экономику в постоянных границах, определенных государством. Теперь нет определенных и постоянных границ. Международный либерализм трансформировался в ультралиберализм. "Национальный фронт", следовательно, выступает не только за возврат к границам, но и за сильное и стратегическое государство, за государство-арбитра. Это воспринимается как кардинальная перемена, но на самом деле изменилась международная обстановка, а политика является ее частью.
Партия похожа на своего руководителя. И очевидно, что Жан-Мари Ле Пен и Марин Ле Пен не одна и та же личность. Он мужчина. Я женщина. У нас разный жизненный опыт. Он на 40 лет старше меня и переживал такие вещи, которые я не переживала. Понятно, что наши системы координат отличаются. Когда я пришла к руководству "Национальным фронтом", это мне позволило, смею надеяться, открывать новые горизонты.
Вы знаете, что в России недавно был создан "Народный фронт". По этому вопросу было много спекуляций. Люди спрашивали: создание движения "Народный фронт" подразумевает, что есть какой-то враг? В названии вашей партии также есть слово "фронт", значит, у вас есть враги?
Конечно, есть враги. Это тоталитаризм. В ХХ веке это были коммунисты и нацисты. Мне кажется, что в XXI веке существует два вида тоталитаризма. Один из них — глобализация. Это теория, предполагающая, что все можно купить или продать, "все на продажу". Это идея о том, что все должно быть направлено на уничтожение того, что ставит своей целью регулировать или тормозить новую религию, имя которой "торговля любой ценой".
Второй вид тоталитаризма — это исламизм. Почему? С одной стороны, все коммерческое, с другой — все религиозное, то есть по определению любые аспекты общественной и политической жизни управляются не исходя из суверенитета народов, демократии или слова народа, но исходя из религиозной книги. Мне кажется, это два больших тоталитаризма XXI века.
Но любая религия может быть тоталитарной.
Да, любая религия может быть тоталитарной. Но правда и то, что особенность ислама в том, что не существует разницы между светской и духовной жизнью. И именно с этой трудностью столкнулись арабские революции. Очень трудно ввести светское правление в мусульманской стране. Некоторые страны сумели это сделать, но очень часто они добились этого чуть ли не силой. Конечно, я имею в виду Турцию, Ирак или Сирию. Я не сужу ислам. Я задаю вопрос: должны ли мы перед лицом этого защищать нашу самобытность? Европейскую самобытность и самобытность французскую? Я не ставлю под сомнение ни мусульманскую религию, ни право тех, кто хочет исповедовать свою религию. Мне часто задают вопрос: совместим ли ислам с республикой? И я говорю: пусть на него отвечают мусульмане. Я лично считаю, что ответ должен быть "да". Надо только запомнить правила, по которым живет наша страна. Франция — светская страна, в которой взгляд на жизнь создавался христианской культурой. Это бесспорно. Это наш взгляд на человека, наш взгляд на общественные отношения. И надо подчиниться этому взгляду на жизнь, потому что он — это наша идентичность.
Россия сегодня тоже сталкивается с исламизмом. Однако для России ислам — это традиционная религия.
То же самое и у нас. "Национальный фронт" выступал за сохранение Французского Алжира — французского департамента с мусульманским населением. И мы предлагали предоставить им полноправное гражданство. Еще раз: проблема состоит в силе самоидентичности и ценностях республики. Если о них настойчиво напоминать, все этому подчинятся. Это общее правило. Проблема кроется не в религии, а в политико-религиозных группах, которые стремятся нарушать эти законы, стремятся согнуть законы Французской Республики. В основном это радикалы, которые выступают от имени своей религии вместо того, чтобы подчиниться общему закону, конституции и традиционным ценностям принявшей их страны.
Я думаю, это происходит потому, что глобализация парадоксальным образом ускорила отход от национальной идентичности. В мире, где людей пытаются любой ценой оторвать от их корней, сделать из них только потребителей, в определенный момент маятник возвращается: происходит возврат к идентичности или через ощущение принадлежности к нации, к существующим в стране ценностям, или, если эти ценности ослаблены, через религию. Таков смысл исследования, проведенного и напечатанного несколько дней назад в газете Le Monde. Оно наделало много шума. Исследование касается парижских пригородов, и в нем делается вывод, что отсутствие там ценностей Французской Республики привело к замене национальной идентичности идентичностью религиозной. В результате возникает ситуация, когда на вопрос "Вы француз?" можно услышать ответ: "Нет. Я мусульманин". Сегодня глобализация, которая противоречит природе человека, ускорила развитие этого феномена. Он усугубляется всевозможными трудностями, существующими в нашем обществе,— безработицей, коррупцией и т. д. И с этим феноменом необходимо считаться. И Россия, и Франция — европейские страны. И для нас это настоящая проблема.
"Сейчас они делают из нас рабов"
Я хотел бы спросить вас о Европе. Всегда говорили, что "Национальный фронт" настроен весьма евроскептически. Сейчас говорят, что Марин более проевропейская, чем ее отец. Как изменился ваш взгляд на Европу?
Да, я очень привязана к Европе. Я чувствую себя француженкой на тысячу процентов, но я принадлежу и к европейской цивилизации. Тем не менее я являюсь открытым противником Европейского союза, этой антидемократической конструкции, которая стремится провести нации через унизительные условия финансовых рынков, которая все больше и больше походит на облегченную форму Советского Союза, где никем не избранные технократы навязывают свои директивы, правят без народов, а иногда и против них. Так было с европейской конституцией. Спросили наше мнение через референдум. Мы ответили "нет", но конституция все равно существует.
Вы знаете, можно не грубо, но общедоступно объяснить, что есть два вида диктатуры: откровенная, когда тебе говорят "заткнись!", и в виде псевдодемократии: "говори-говори!". Примерно такой выбор нам предлагают в Европе. И эта европейская конструкция, я думаю, представляет собой машину по производству безработных, нищеты, машину по уничтожению национальной идентичности, уничтожению самобытности, свойственной каждой из наших стран. Но это не означает, что, если эта пагубная система исчезнет, исчезнет и Европа. Вместо нее надо построить Европу наций, Европу сотрудничества, Европу, которая делает Arian, которая делает Airbus, Европу сотрудничества между свободными и суверенными нациями. Но для этого требуется вновь обрести часть нашего национального суверенитета, потому что нельзя попирать интересы народов ради выгоды своего рода олигархии, которая решила восстановить (и это она делает уже сейчас) долговое рабство. Рабство за долги было отменено за пять веков до нашей эры. А сейчас они восстанавливают рабство за долги, делают из нас рабов потому, что они нажили долги за нашей спиной, заставляют нас идти на жертвы, работать без устали, чтобы вернуть долги финансовым рынкам. Эта модель, на мой взгляд, близка к взрыву. И моя роль заключается в ускорении этого взрыва и в строительстве будущего — Европы свободных и суверенных наций.
Недели две назад Владимир Путин опубликовал в "Известиях" программную статью. Он предлагает евроазиатскую модель — зону свободной торговли от Атлантики до Тихого океана.
Свободная торговля вполне может быть между странами, имеющими одинаковый уровень экономического развития. Однако она невозможна между странами с разными уровнями соблюдения правил безопасности, экологических правил, соблюдения трудовых законов и т. д. Когда я говорю, что нужно восстановить экономические границы, это не означает, что я введу импортные пошлины и таможенные правила в отношении всех стран, то есть протекционизм. Будут так называемые шлюзы. Это как окно. Когда на улице холодно, я его закрываю. Стало потеплее — приоткрываю. Стоит хорошая погода — я могу открыть его настежь. Надо, чтобы у меня было окно и я имела возможность делать все, что хочу, с моими границами. А если у меня нет окон, у меня нет выбора. Все открыто. Я хочу ввести этот инструмент, чтобы использовать мои таможенные правила в качестве шлюзов между мной и странами, с которыми я торгую. И совершенно очевидно, что я не буду использовать одинаковые таможенные правила с Китаем и Польшей. И возможно, с Германией у меня не будет никаких таможенных правил, потому что у нас нет разницы в экономических принципах.
Я ставлю перед собой задачу остановить деиндустриализацию Франции. Есть некоторые глупцы, которые поверили сами и попытались убедить французов в том, что можно жить, будучи только страной услуг. Нужно быть горе-экономистом, чтобы так думать, потому что всем хорошо известно: сектор услуг функционирует в прямой связи с промышленностью. Когда нет промышленности, нет и услуг. Это ведь очень просто. Я хочу восстановить экономику Франции, потому что я думаю, что ни одна страна не может жить без экономики. Поэтому мне кажется недопустимой конкуренция с развивающимися странами, которые по определению более конкурентоспособны, чем я. Потому что тот, у кого меньше развиты социальные гарантии, выигрывает.
Я не хочу говорить французам, что, чтобы быть конкурентоспособными, надо жить как китайцы: заставлять работать пятилетних детей, работать 24 часа в сутки, работать за €150 в месяц и т. д. Понятно, что это невозможно. Следовательно, надо создать шлюзы. И это для того, чтобы они подтянули вверх свои социальные права, соблюдали нормы безопасности. Чем меньше вы соблюдаете нормы безопасности, тем больше будут таможенные пошлины.
Но очень трудно создать такую систему.
Совсем не трудно. Наоборот, очень просто. Когда Россия прибегала к протекционистским мерам в отношении своего сельского хозяйства, когда США решают ввести импортные пошлины на китайскую одежду, у них все хорошо получается. И это делается абсолютно законно. И именно это я хочу делать. В этом нет ничего ни радикального, ни экстремистского. Так делают во всем мире. Бразилия говорит: "Вы можете продавать iPad на моей территории, но для этого надо построить у нас ваш завод, я не хочу, чтобы он был построен в соседней стране". И это логично. А мы не имеем права этого делать, потому что нам запрещает Европейский союз. Он запрещает стране говорить: я хочу, чтобы мои государственные органы размещали заказы в первую очередь на французских предприятиях. Потому что существуют догмы ультралиберализма, догмы свободной торговли. Никакие протекционистские меры, какими бы они ни были, даже если они всем кажутся здравыми, не разрешены в Европейском союзе.
Мы никогда не были против общей валюты, но она не решает всех проблем. Потому что мы видим, что евро теряет свою силу, что оно исчезнет. Сколько это займет времени? Три месяца, год, два года? Совершенно убитые европейскими долгами народы не станут платить по долгам других. Вы можете себе представить, что Франция или Германия будут занимать деньги, чтобы оплачивать долги греков, португальцев, испанцев, а завтра и итальянцев? Это невозможно. Эта система нежизнеспособна.
"Наш политический класс чересчур несвободен"
Может ли благополучно функционировать что-то вроде европейского министерства финансов, какого-то органа на уровне Европы?
Нет. Потому что прежде всего это антидемократично. Знаете, одна из основ демократии — это согласие на налог. Если мы сами не будем решать, какими будут налоги, а вместо нас будут решать технократы, они будут принимать решения о нашем бюджете и его использовании, это означает, что мы больше не свободны. И во-вторых, если есть министр финансов, сможет ли он решить врожденный порок евро? Если будет назначен европейский министр, это не оплатит наши долги. Наоборот, это позволит финансовым рынкам навязывать нам через единого министра те же смертельные жертвы, которые они навязывают сейчас грекам. Это означает возврат к социальному "каменному веку": снижение зарплат бюджетникам, исчезновение социального обеспечения, снижение пособий по безработице. То есть все то, что мы постепенно создавали на протяжении всего этого времени в области социальной защиты, не сегодня-завтра исчезнет, и мы окажемся в рабском положении. Мы будем новыми рабами финансовых рынков, потому что единственной целью любой экономической деятельности станет выплата нашего долга.
Есть и другая проблема. Мы заложники другой, гораздо более сильной валюты. И это влияет на нашу экономику, на наш экспорт, потому что мы знаем, что курс евро переоценен на 30%. И мы не можем укротить эту валюту. Все могут выравнивать курс своей валюты, кроме нас. Швейцария будет девальвировать свою валюту, Великобритания уже девальвировала свою. США и Китай постоянно снижают курсы своих валют. Евро стало для нас проблемой. И я об этом говорю на протяжении многих лет. На самом деле в основе кризиса еврозоны, в основе суверенных долгов лежит евро. Необходимо, чтобы валюта была инструментом, рычагом который мы должны приспособить к нашей экономике. И здесь, как сказал один французский экономист, костюм слишком мал для одних, и слишком велик для других. В действительности этот костюм впору только Германии.
Происходящее сейчас на Уолл-стрит говорит о том, что есть люди, недовольные существующей системой и тем, что многие страны не могут управлять своими долгами из-за действий спекулянтов.
У них есть основания для недовольства. И мы видим, что если тоталитарная европейская система будет продолжать держаться, народы восстанут. Они не захотят пожертвовать собой ради финансовых рынков. Мне кажется, что между разумными и ответственными руководителями должна состояться дискуссия о будущем международной валютной системы. Что позволило совершать спекуляции на таком уровне? Конечно, чрезмерные привилегии, предоставленные доллару. Не было бы таких спекуляций, если бы система была ориентирована на золото. Итак, конец этой системы — это и конец экономической гегемонии американцев. Конечно, это создаст некоторые потрясения в их политической системе. Вы видите, Китай скупает серебро и золото, а это умная и ответственная страна. А Франция, наоборот, продает. Господин Саркози сообщил, что продано 600 тонн. Возможно, по просьбе своих американских друзей, чтобы поддержать доллар. А мы выступаем за возвращение благородным металлам роли денежного эквивалента. Возможно, в будущем мы придем к полиметаллической валютной системе. И тогда будет положен конец спекуляциям. Этим спекуляциям, которые создали виртуальную экономику, которая в тысячи, сотни тысяч раз важнее, чем реальная экономика.
Когда Россия и Китай заключают соглашение об оплате поставок зерна в юанях, они таким образом подталкивают мир к крушению этой системы, основанной на бумажной валюте, на долларе. А вот во Франции наш политический класс чересчур некомпетентен или несвободен, чтобы предвидеть и готовить будущее.
Возможно, они просто не хотят брать на себя ответственность.
Да. Они не хотят брать на себя ответственность закрыть кавычки, которые сами открыли. Они создали эту систему, они ей следовали, они ее укрепляли. А сейчас, когда она разваливается, как будто никто не виноват. Нам говорят о финансовом кризисе как о метеорите, упавшем с неба. Но это не природная катастрофа. Это что-то, что было разработано, обдумано и провалено ее создателями.
Но как выйти из этого без революций? Есть ли более или менее мирный выход?
Я надеюсь. Для этого я и тружусь. Исключительно ради этого. Мне кажется, что нужно предвидеть и предотвращать трудности, а не дожидаться, когда они наступят. И пора прекратить твердить: надо выиграть время, надо выиграть время, потому что на носу выборы. Это касается и Франции, и Германии. Необходимо срочно принимать решение по катастрофической для экономики и социальной сферы ситуации, а не тянуть время, чтобы переизбрать нескольких личностей. Необходимо сесть за стол переговоров, чтобы приблизить крушение старой системы и построить систему завтрашнего дня.