Пустота и порядок

Выставка современное искусство

В "Открытой галерее" проходит выставка Витаса Стасюнаса "Ордер". В смыслах ордеров разбиралась АННА ТОЛСТОВА.

Тотальная инсталляция "Ордер" Витаса Стасюнаса занимает все пространство "Открытой галереи", превращая ее в большую старую московскую квартиру. Но совсем не как у Ильи Кабакова — это нонспектакулярная тотальная инсталляция: на первый взгляд может показаться, будто галерея совершенно пуста. Только хорошенько присмотревшись, замечаешь, что все ее белые стены покрыты живописью, выполненной той же самой стенной краской, только чуть более светлой. Эти белесые фрески изображают обстановку: силуэты якобы стоявшей тут когда-то мебели, силуэты зеркал, настенных часов, картин, фотографий в рамочках, божниц, ковров, "висящие" на настоящих, вбитых в стену гвоздиках. В коридоре помещался громоздкий многоуважаемый комод с вазочкой на нем, в кухне красовался иконостас разделочных досок с довеском в виде топора, рядом располагалась мастерская безвестного страдивариуса, завешанная зубастыми пилами всех мастей и безголовыми пока туловами скрипок и виолончелей. Вот была гостиная с большим парадным диваном, высоким трюмо и шкурой медведя, вот кабинет с книжными шкафами, старинным письменным столом и пианино, кажется "Беккером", в углу, вот спальня с панцирной кроватью, над которой висел коврик, наверное, с оленями, а может быть, и с шишкинскими мишками. Под кроватью был спрятан какой-то ключик, его так и забыли, а еще на стенах кое-где сохранились обрывки проводки, сделанной из пеньковой веревки, которую так любит художник. Материальные гвоздики, ключик и веревочная проводка словно бы отбивают ритм в этой имматериальной симфонии отпечатков протекавшей здесь некогда жизни. Все остальное — призрак, обманка, в высшей степени реалистичная, хоть и совершенно бесплотная.

Со времен ренессансной революции одна из доблестей живописи заключалась в том, чтобы создавать иллюзию пространственной глубины на плоскости. Инсталляция, сегодняшняя наследница картины, напротив, прорывает плоскость и — весомо, грубо, зримо — вываливается в трехмерное пространство со своей предметной или беспредметной средой. Витасу Стасюнасу удалось заставить инсталляцию с ее обширным хозяйством вновь вжаться в стену и почти что вернуться к пренатальному состоянию живописи. Среди других доблестей которой исстари почиталась способность будить воображение зрителя. Вот и история, рассказанная в этом театре теней с помощью простейших и поэтичнейших средств, заставляет размышлять о разных смыслах слова "ордер".

Вероятно, речь идет о квартирном вопросе и это ордер на новую жилплощадь вынудил обитателей роскошных апартаментов сорваться с привычных мест, оставляя по себе на стенах силуэтные следы. И конечно, в будущее возьмут не всех: при переезде из древнего купеческого особняка в какую-нибудь новостройку на окраине придется избавиться от доброй половины монументальных изделий дореволюционных краснодеревщиков, и вместе с ними старинный уклад и уют, весь старый порядок (ведь "ордер" — и есть "порядок") уйдут в небытие, так что следы на стенах — единственное воспоминание об утраченном времени. И наконец, в том, как гордо несут свои антаблементы и аттики все эти комоды, консоли и трюмо, читается архитектурный ордер — недаром мебель относят к малым архитектурным формам.

Витас Стасюнас, родственными и ученическими узами связанный с кругом московских концептуалистов, оказался прирожденным художником-урбанистом с острым глазом и тонким чувством города, его среды, атмосферы, архитектуры. Глаз и чувство урбаниста проявляются в том, с каким гудящим напряжением натягиваются веревочные провода между веревочными же вышками ЛЭП в его "настенных" инсталляциях, как заботливо проложены бечевкой пазы между панелями в его складнях-ассамбляжах с портретами многоэтажек, как, словно бы затеками краски, рисуются у него силуэты Москвы на стеклах старых форточек. Московский концептуалистский круг, при всех своих "поездках за город", тоже не был чужд городской поэзии, но в лирике Витаса Стасюнаса вместо бахтинского коммунального многоголосия звучит один голос с одной, слегка меланхолической интонацией. Как если бы поэту Монмартра Морису Утрилло выпало родиться в эпоху объекта и инсталляции.