Фантом-опера

Премьера опера

На вновь открывшейся основной сцене Большого театра состоялась первая оперная премьера. Режиссер Дмитрий Черняков и дирижер Владимир Юровский представили постановку оперы Глинки "Руслан и Людмила". Спектакль посмотрел СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Режиссер, что называется, золотит пилюлю: опера начинается помпезной картиной свадебного пира, на сцене — толпа в роскошных древнерусских нарядах, которая еще и иронически приветствует зрительный зал: вот, мол, хотели большой стиль, так не угодно ли взглянуть. Только через несколько минут всем становится понятным, что и нарочито безвкусное великолепие банкетного зала, и кокошники в стразах — всего лишь "понарошку", что присутствующие на сцене развлекаются дорогой игрой в русскую сказку. И даже похищение Людмилы свадебные гости, да и сама хохочущая героиня, воспринимают поначалу как милую шутку. Хотя Людмилу действительно и похищают, и заточают, только происходит это не из-за сластолюбия злого карлы.

Дмитрий Черняков придумал вот что. Его Финн и Наина, которые много лет подряд мучаются недовыясненными отношениями, в конце концов заключают род пари. Циничная Наина настаивает, что никакой любви не существует, идеалист Финн утверждает обратное. Пытаясь доказать друг другу свою правоту, они решаются поставить эксперимент на Руслане и Людмиле и подвергнуть их чувство разнообразным испытаниям.

Сначала всерьез перепуганный Руслан мечется по горной круче, усеянной трупами в камуфляже, и общается с Головой. Та является в виде компьютерной проекции, подергивающейся, как инфернальная девочка в ужастике "Звонок", и озвучивается не мужским хором, а одиноким голосом, раздающимся из-за сцены через динамики, но полагающийся по сюжету заветный меч герой все-таки находит.

Потом следуют пресловутые "сады Наины" в виде холла богатого особняка с видом на альпийские вершины ("садовую" тему Черняков-художник педантично отрабатывает, украшая стены растительным узором в поздневикторианском стиле). Здесь Ратмира раболепно развлекает толпа специально нанятых "дев-цветов" на все вкусы: одна занимается живописью, другая играет на флейте, третья жонглирует, четвертая делает акробатические фокусы, пятая изображает Кармен и так далее. Замечая, что появившаяся тут же бывшая возлюбленная Ратмира, Горислава, отвлекает его от предложенных Наиной беспутных развлечений (да и Руслан, тоже заглянувший на огонек, не спешит втягиваться), девушки стараются изо всех сил. Они устраивают гимнастическое шоу с ленточками, катаются на роликах и играют с Ратмиром во фрейдистски многозначительное серсо. Но все вотще, потому что Ратмир таки возвращается к Гориславе, Руслан остается стоек, а девиц разгоняет вовремя появившийся Финн. Вот это, заметим в скобках, и есть так возмутивший многих святотатственный "бордель"; хотя, во-первых, однозначные слова либретто "у нас найдешь красавиц рой, их нежны речи и лобзанья" — это действительно не про кружок юных авиамоделистов, а во-вторых — ни одного "лобзанья" у Чернякова на сцене при этом не происходит.

Людмила между тем томится в застенке огромной минималистской спальни. Ее желания готовы исполнять не только молчаливые горничные, официанты и жонглирующие сковородками повара, но и мускулистый раб-массажист, а о том, что все это — "сады Черномора", напоминает открывающийся в глубине сцены зимний сад (с живым попугаем на ветке), в котором мелькают "нимфы" разной степени обнаженности. Черномора на сцене нет, но есть и вторичное похищение Людмилы, и оцепенение ее "волшебного сна". Из которого ее приходится выводить, старательно воссоздав на сцене в видах психологической адаптации свадебную обстановку первой картины и вколов некое лекарство.

Да, это неожиданно дробный спектакль, гораздо дробнее, чем многие другие работы Чернякова. И в некоторых местах провисающую драматургию все-таки приходится вытягивать музыке. Но музыка здесь в хороших руках: дирижерский дебют Владимира Юровского в Большом обернулся подробной, изысканной и интереснейшей в стилистическом смысле работой, оркестр и хор тоже было не узнать после протокольно-стертого звучания, которым отличалась церемония открытия театра. Премьерный состав певцов был не всегда ровен, при безусловных кастинговых удачах вроде Альбины Шагимуратовой (Людмила) и Александрины Пендачанской (Горислава), скажем, голосу Михаила Петренко (Руслан) недоставало насыщенности, да и Алмас Швилпа (Фарлаф) звучал пресно и вдобавок отстал от дирижера в своем знаменитом рондо. Неожиданно звучал иностранный акцент Финна (старательнейший американец Чарльз Уоркман), но все же главной неожиданностью смотрелась замена певицы-контральто на певца-контратенора в партии Ратмира. И все же Юрий Миненко отмел слушательский скептицизм тем, насколько красиво и полнозвучно звучал его голос в сольных эпизодах (да и тем, что отношения Ратмира с Гориславой выглядели куда убедительнее психологически).

При желании в черняковском "Руслане" можно, конечно, увидеть и беглую злободневность — от сорокинских обертонов "древнерусского" маскарада до кавказской лезгинки, которую выплясывает перед Людмилой "раб Черномора". Но его сильная сторона уж точно не в этом. Не то диво, что Руслан и Людмила (очень на манер Тамино и Памины) проходят испытания, а, скорее, то, что им все время приходится иметь дело с подстроенным мороком, с лживыми фантомами. "Древнерусский" шик — не настоящий, гора трупов в сцене с Головой — не настоящая, и "трупы", едва уходит Руслан, дружно встают и уходят; альпийский пейзаж за окном пресловутого "борделя" — не настоящий, и Финн "выключает" его, нажав кнопку на пульте. То есть подвиг героев не только в том, чтобы не предать друг друга, а в том, чтобы выбраться из лабиринта наслаивающихся друг на друга "кажимостей", и им позволяет это сделать только их взаимное чувство, единственная подлинная вещь в этом странно искривленном мире. Казалось, что от создателя горького "Евгения Онегина" и совсем беспросветного "Воццека" этого не дождешься, но завершается "Руслан" именно этим выводом — убедительно отыгранным, трогательным и даже, рискну сказать, старомодным.