В ММСИ на Гоголевском бульваре открывается большая выставка московского художника Дмитрия Цветкова. В какой-то мере это ретроспектива. Но цель ее — представить не путь самого художника, а эволюцию его главного увлечения, магистрального сюжета. Этот сюжет в названии обозначен словом "Государство".
Уроженец Коломны, Цветков попал в поле зрения кураторов и коллег-художников в начале 90-х, и с тех пор многими ощущается, может быть, не самой громкой, но важной фигурой московской арт-сцены. Его путь выглядит менее внушительно, чем тогда же стартовавшие карьеры Анатолия Осмоловского или Дмитрия Гутова (в этот поколенческий ряд пытаются вписать Цветкова кураторы). Но связано это, как кажется, с тем, что Цветков уже 20 лет умудряется выглядеть настойчиво несерьезно. О пятидесятилетнем художнике еще недавно говорили с легким умилением — будто он зашел в музей поиграть.
И такое отношение вполне правомерно. Во всех своих самых известных проектах Цветков представлял нарочито детские вещи, напоминающие результат занятий школьного кружка по рукоделию. При этом делали их будто бы дети какого-то размытого пола — одновременно очень мальчики и очень девочки. Это были набитые ватой разноцветные пистолеты и бисерные ордена, плюшевые карты боевых действий и снегурочки с пулеметами. Почти все игрушки Цветкова были так или иначе связаны с репрезентацией власти — главным образом государственной. Это могли быть карты и банкноты (не обязательно российские: в серии "Закат Европы" художник превращал в схему боевых действий вышитые репродукции бумажных евро), ордена и медали, военные формы и торжественные венки. И конечно — всевозможные варианты государственной символики.
Иногда, впрочем, внимание художника с политических символов переключается на культурные. Так, в совместном с писательницей Линор Горалик проекте "Без понятиев" Цветков укладывает в разноцветные гробики пару десятков разодетых Барби.
"Крематорий для Барби". Из проекта "Без понятий", 2009 год
Фото: Guelman Gallery
Цветков очевидным образом работает в традиции соц-арта, использует его приемы и любимые темы (его отношения с поп-артом, как в серии с Барби, кажутся все равно опосредованными русской концептуалистской интонацией). В первую очередь, тут вспоминается Борис Орлов, с 70-х годов также населявший свое искусство бюстами, орденами, парадным оружием и прочей имперской символикой. Но отношения Цветкова с этой традицией не совсем очевидные. Дело в том, что в его детском взгляде на власть и разные формы ее репрезентации нет обязательного для соц-артистской практики разоблачения. На самом деле тут нет и мерещащегося поначалу противоречия: будто глазами ребенка увидены недетские вещи. Ведь дети, особенно мальчики, и правда испытывают большое воодушевление по поводу всей представляющей власть символики — карт, наград, эмблем (не говоря об оружии). В государственной мишуре, заполняющей работы Цветкова, если приглядеться, можно ощутить забытое детское чувство захватывающей "игры в важность". Цветков не выводит "государство" на чистую воду, а возвращает ему это игровое очарование — и этим в какой-то степени переводит его в разряд детской вещи, пустяка. Как плюшевый танк, лифчики в виде маковок Василия Блаженного или заменяющие брежневские парадные шинели пальто веселых расцветок с игрушечными медалями, напоминающие концертное облачение эксцентричной нью-вэйв-группы.
С точки зрения взрослого, скрыто присутствующего в этой художественной ситуации, власть, государство в любой попытке своей репрезентации предстает как тотальный китч, помпезно безвкусное рукоделие. Однако ее можно с воодушевлением принять, если включить игровой, детский модус. Тогда в ней появляется тревожное очарование — лживой важности "на вырост". И "государственные" проекты Цветкова — опыт именно такого парадоксального приятия, дающий, может быть, и более неожиданные результаты, чем обычная критика.
ММСИ на Гоголевском, с 22 ноября по 8 января