Владимир Путин добрым словом помянул цензурный кодекс Хейса, регулировавший американскую киноиндустрию де-юре в 1930-68 годах, а де-факто — в 1934-65 годах, и убедительно намекнул на необходимость подчинения отечественного кинематографа аналогичному регламенту. Weekend освежил в памяти историю кодекса Хейса.
Знаменитый режиссер Ричард Брукс вспоминал, как на съемочную площадку к нему явилась молодая девушка в очках, занимавшая официальную должность "контролера бюста". Взглянув на декольте Элизабет Тейлор, она потребовала лестницу, взобралась на нее, оценила бюст звезды сверху и потребовала сшить ей новое, "пристойное" платье.
От эпохи цензурного кодекса Хейса в истории сохранился не один этот анекдотический эпизод, а множество. Можно вспомнить, как перед съемками брили грудь Тарзану: волосы непристойны. Обували мексиканцев в "Сокровищах Сьерра-Мадре" (1948) Джона Хьюстона: босоногая нищета непристойна вдвойне. Одевали героев Берта Ланкастера и Деборы Керр в "Отныне и во веки веков" (1953) Фреда Циннемана: даже целуясь на раскаленном гавайском пляже, они должны были быть пристойно одеты. Заставили великого комедиографа Эрнста Любича вырезать из фильма круговую панораму по пустой комнате, поскольку в зеркале отражался непристойный задок мраморного Купидона.
Зайдя к Джозефу Брину, контролировавшему в Голливуде соблюдение кодекса, брат-адвокат застал его задирающим юбки актрисам, чтобы измерить длину чулок, и изумился: "И тебе за это платят?".
Платили за это астрономические суммы: цензура не только анекдотична, но и доходна. Впрочем, профессионалов кино во всем мире слова "кодекс Хейса" не очень веселят. Для них это грязное ругательство. Причем не только для либералов, но и для холодных профи, по мнению которых кодекс стал одной из причин краха Голливуда в конце 1950-х. Затянутое в цензурный корсет кино не могло соперничать с хлынувшими в Америку фильмами итальянского неореализма или французской "новой волны", которые были, естественно, не непристойнее, а просто свободнее и правдивее голливудской продукции. Ведь кодекс Хейса, якобы оправданный заботой о нравственности американцев, был направлен прежде всего против социального, да и любого другого, реализма. Степень его лицемерия можно оценить по одной лишь фразе: "Ввиду общественной опасности последствий торговли наркотиками эта тема не должна представляться в какой бы то ни было форме. Не нужно привлекать внимание зрителей к наличию таких фактов".
Впрочем, для России это не актуально: социальный реализм на экран и так практически не прорывается. Не актуален кодекс Хейса и по множеству других резонов.
Во-первых, в США он стал возможен лишь потому, что в 1915 году Верховный суд не признал кинематограф полноценным выразительным средством, выведя его таким образом из-под защиты Первой поправки к Конституции, гарантирующей свободу слова. За кино был закреплен статус "чисто коммерческого предприятия, созданного и функционирующего исключительно с целью извлечения прибыли". Это решение было отменено только в 1952 году, после чего и начался закат цензуры.
Во-вторых, Владимир Путин совершенно справедливо напомнил, что кодекс был не навязан Голливуду, а добровольно принят им как кодекс самоограничения. Но из этого вовсе не следует, что до принятия кодекса на американских экранах кто что хотел, то и воротил. Дело обстояло ровным счетом наоборот. Голливуд пошел на самоограничения, чтобы защитить себя от бешенства не централизованной, государственной цензуры (таковой в США не было), но множества цензур. От террора сотен муниципальных или созданных властями штатов религиозных или "патриотических" цензурных комиссий и лобби. Голливуд добивался того, чтобы цензурные запреты были хотя бы систематизированы. Усилия увенчались успехом, когда по заданию президента Ассоциации производителей и прокатчиков, бывшего министра почт и старосты пресвитерианской церкви Уильяма Хейса иезуит Дэниел Лорд и издатель католической газеты Мартин Куайгли сочинили кодекс.
В-третьих, кодекс мог реально висеть дамокловым мечом над головами продюсеров и режиссеров только в ситуации, когда "большая пятерка" ведущих голливудских студий владела крупнейшими сетями кинотеатров. То есть снимать они, в принципе, могли что угодно, но этому "чему угодно" был заказан прокат. Тяжесть этих санкций ощутил на себе даже великий и независимый Чарли Чаплин, принимавший требования кодекса до 1947 года, когда он, скинув маску Чарли, снял "Мсье Верду". Для Чаплина это закончилось обвинениями в антиамериканской деятельности и изгнанием. Но в 1950-х годах практика контроля проката студиями была признана незаконной, нарушающей антитрестовский закон. Вслед за распространением на кинематограф действия Первой поправки это решение стало вторым гвоздем в крышку гроба кодекса Хейса.
То есть для внедрения кодекса Хейса в России требуется сущая малость: оговорить в Конституции, что на кино не распространяются гарантии свободы слова, отдать залы во владение студиям и развязать в стране такой цензурный террор, чтобы сами продюсеры взмолились об упорядочении запретов.