В Мраморном дворце, филиале Русского музея, прошел вернисаж сразу четырех персональных выставок. Каждая из них представляет собой самостоятельный проект. Владимир Загоров, самый старший, размышляет о традициях мастерства. Андрей Попов, молодой, но уже успевший обратить на себя внимание в отечестве и в Нью-Йорке, с юношеской безоглядностью — о смерти. Мамышев (Монро), enfant terrible московско-петербургской арт-тусовки,— о лицедействе как способе жизни и творчества. Александр Филипченко представил масштабные фотопанно.
Каждая из четырех выставок — самостоятельный экспериментальный галерейный проект. Но только выставка Владимира Загорова — в полном смысле проект истинно музейный. То, что Загоров — художник, сумевший выработать собственную манеру абстрактной живописи, замешанной на пластике мастеров модернизма (Клее и Кандинского), и усвоивший уроки монументальной живописи советского академического класса Мыльникова,— все это будет понятно внимательному зрителю.
Три других проекта иного рода. Это типично галерейные выставки, которые при благоприятном раскладе могли бы быть показаны на большой экспозиции в Манеже. Но петербургские сборные выставки подобные проекты обходят стороной. А малоимущие галереи никак не могут удовлетворить амбициям авторов.
Русский музей своей серией экспериментальных выставок берет это бремя на себя. И, таким образом, заслуживает титул покровителя современного искусства. Кроме того, он дает значительный аванс молодым художникам, предоставив им престижную выставочную площадку.
Каждая выставка построена как персональный проект с использованием современных технических средств, в первую очередь фотографии, к которой Русский музей питает известную склонность. Имена всех троих молодых художников уже достаточно известны — без них не могли обойтись "главные" экспозиции петербургского искусства ("Самоидентификация", "Отдел новейших течений: первые пять лет"). Но в данном случае они специально разведены по отдельным разделам. Тем самым кураторы провозгласили наконец столь желанную для критиков победу индивидуализма над групповой солидарностью. То, что двое художников — Андрей Попов и Мамышев (Монро) — уже несколько сезонов существуют между Москвой и Петербургом, может восприниматься еще и как символическое примирение в конфронтации московского и петербургского искусства.
У каждой из этих выставок будут свои поклонники и противники. Андрей Попов строит свой проект на мрачной кладбищенской символике: монстры и ангелы смерти. Кому-то покажется очищенное, стерильное пространство белых могильных эмалей скучным и безжизненным, а кто-то увидит в этом проекте образец причудливого тонкого вкуса. Александр Филипченко представил более двух десятков больших фотопанно. На более ранних — пейзажи, мастерски сколлажированные из множества фотокарточек обычного любительского формата. На последних — большие петербургские панорамы (несколько фантастические, в том числе и по размерам).
При очевидной талантливости Филипченко находится в тени своих более молодых, но уже известных коллег. В таком соседстве он кажется скорее подающим большие надежды учеником, чем амбициозным и знающим себе цену автором. Безусловный зрительский успех ждал на этом вернисаже только Мамышева (Монро). Считалось, что жанр персональных выставок не для него — то, что он оказался на это способен, удивило многих. Он в гораздо большей степени символ арт-тусовки, чем художник в классическом понимании этого слова. Монро в Русском музее для большинства критиков — нонсенс. Однако его серия постановочных фотографий на хрестоматийные сюжеты русских сказок и советской бывальщины удалась ему, как удавались все прежние "картинки-байки". От художника-провокатора требовалось не собственно "изобразительное" мастерство, а актерство, блеск и буффонада. Выставка Монро в Русском музее — признание этой, стихийной, формы искусства.
КИРА Ъ-ДОЛИНИНА