Юбилей балет
На исторической сцене Большого театра состоялся трехчастный вечер в честь дня рождения Юрия Григоровича, программу которого составил и отрепетировал сам юбиляр. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Юбилейный вечер, посвященный 85-летию главного советского балетмейстера, немногим отличался от вечера, посвященного его же 80-летию. Перед началом "тройчатки" (дайджест из балетов Юрия Григоровича "Ромео и Джульетта", "Золотой век" и "Щелкунчик") юбиляра, появившегося в правой ложе бенуара, чтобы принять букет алых роз из рук худрука труппы Сергея Филина, зрители приветствовали долгой стоячей овацией.
И все-таки это был совсем иной вечер. Пять лет назад свой день рождения на Новой сцене праздновал худрук краснодарского балета (о чем не преминул объявить со сцены тогдашний министр культуры), которого Большой театр чтил за былые заслуги и чьи спектакли занимали скорее музейное место в репертуаре. Сейчас же юбилей справлял неформальный лидер театра (с 2008-го Юрий Григорович состоит штатным балетмейстером Большого), во многом определяющий его кадровую и репертуарную политику.
Все, что показывали зрителям в 2012 году, я видела еще на премьерах — 30, а то и 45 лет назад. Например, "Ромео и Джульетта". Даже в 1979 году этот балет Юрия Григоровича, вытеснивший с подмостков Большого историческую постановку Леонида Лавровского, казался мне вымученным и скучным. А ведь какие люди танцевали в те времена! Один нордический красавец Тибальд в исполнении Александра Годунова мог заполнить все провалы хореографии. Теперь же в этой роли кувыркался (в буквальном смысле — тремя переворотами через голову Юрий Григорович обозначил смерть Тибальда) артист Баранов — и не вина этого честного труженика, что у него нет годуновской харизмы, позволяющей нарастить эмоциональное мясо на скелет ходульных движений. И даже не в таланте дело — когда одаренный Вячеслав Лопатин станцевал партию Меркуцио с присущим ему перфекционизмом, от чистоты танца сделались только заметнее вымороченность этой хореографии и нелепый плагиат: хореограф Григорович заставил Меркуцио умирать в "стойке на ушах" (знаковая поза героя балета Ролана Пети "Юноша и смерть") — вероятно, был уверен, что хореографии француза в России никто не видел и не увидит.
Даже в те годы чувствовалось, что балет был погружен им в глубокий застой — под стать эпохе. Тем более заметно теперь, как спектакли Григоровича, отобранные им для своего юбилея, вновь приоткрывают дверь все в тот же творческий тупик. Выход из него могли найти лишь самые талантливые артисты того времени — танцовщики другой психофизики, иных данных, даже иного телосложения. Тот же "Золотой век" — агитку настолько примитивную, что уже на премьере в 1982-м она смахивала на пародию,— 30 лет назад спасали только неподражаемые артисты (ну и музыка Шостаковича, разумеется): обаятельнейший злодей Гедиминас Таранда, неудержимый Ирек Мухамедов в партии добродетельного рыбака Бориса, бескостный фигляр Владимир Деревянко в образе порочного Конферансье. Копировать их невозможно, а новое поколение не в состоянии вложить ничего личного в эти вдвойне устаревшие маски и жесты. И когда замечательный танцовщик Денис Савин, превосходный исполнитель хореографии Ратманского и Форсайта, кривляется в партии подвыпившего нэпмана, это выглядит так, будто Шостаковича заставили написать музыку для шансона.
Труппу, едва выкарабкавшуюся из авральных 1990-х и совсем недавно обретшую настоящую культуру танца, дернули назад, чистоту отделки заменив размашистостью движений, уничтожив нюансы, излишние в этой плакатной хореографии. Больно смотреть, как новое поколение, воспитанное реформами 2000-х, загоняют в резервацию "советского" — хуже, "григоровичевского" балета, упорно именуя его "золотым веком" отечественной хореографии. Прямо на глазах Юрий Григорович превращается из исторического персонажа в персону актуальную: регулярные возобновления его устаревших балетов принимаются как обретение утраченных шедевров.
Очевидно, национальная идея требует национальных героев, и за неимением действительно актуальных авторов (лучший российский хореограф Алексей Ратманский, проработав худруком Большого пять лет, счел за благо уехать в США) в "классики" выдвигают человека, когда-то едва не задушившего советский балет. Во всяком случае в не таком уж обширном репертуаре Большого имеется уже пять из восьми оригинальных постановок Юрия Григоровича, и столько же классических балетов идут в его редакциях. За пять межъюбилейных лет положение мэтра в театре упрочилось настолько, что труппу Большого, как и 40 лет назад, впору величать "труппой Григоровича". Прогноз печальный. До новой встречи — через пять лет.