Фестиваль кино
На фестивале архивного кино в подмосковном поселке Госфильмофонда в центре внимания оказались чистки 30-х годов. В том, что переклички времен не существует, убеждал себя специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ ТУРЕНКО.
В подмосковном поселке Госфильмофонда прошел фестиваль архивного кино "Белые столбы-2012". Его программы неизменны — "Великие столетия" и "In memoriam" (среди персонажей этого года — Сидни Люмет, Микеланджело Антониони и Жорж Франжю); архивные открытия (петербургский исследователь Виктор Бочаров показал еще одну часть кинонаследия танцовщика начала века Александра Ширяева) и столетие российской мультипликации.
Одна из лучших программ в истории фестиваля — "Конфронтация" — на этот раз оказалась фактически проваленной. Если раньше это было столкновение противоборствующих точек зрения, проблемных лент, снятых по разные стороны баррикад (фильмы СССР и нацистской Германии, красноармейцы и белогвардейцы, эпоха холодной войны), то на этот раз в конфронтацию вступили сказки. Точнее, два фильма Александра Птушко — "Садко" и "Сампо", и две их перемонтированные версии, показанные в США в начале 60-х по телевидению. Перемонтажом занимался Фрэнсис Форд Коппола. Но в показанных на фестивале фрагментах никакого противостояния не было. В одном случае дело ограничилось тщательным дубляжем в американской версии, в другом — показали совершенно разные сцены.
А настоящей конфронтацией стала рубрика "1937 год — трагическая веха в советской истории", включавшая документальный фильм "Приговор суда — приговор народа" Ильи Копалина (1938) и американскую "Миссию в Москву", снятую по мемуарам Джозефа Дэвиса, с 1936 года посла США в СССР. Дэвис (1876-1958) был не профессиональным дипломатом, но высокопоставленным чиновником и адвокатом, близким другом Рузвельта. В Москве он присутствовал на процессах по делу троцкистско-бухаринской оппозиции (в картине "Приговор суда — приговор народа" его лицо даже мелькает в зале) и как юрист остался ими доволен. Он не сомневался в законности приговора, поддерживал внутреннюю политику Сталина, веря в существование вредителей на заводах (об этом говорится и в фильме) и не сомневаясь в самых нелепых обвинениях "врагам народа". Этим доверчиво-подслеповатый Дэвис отличался от своего предшественника — Уильяма Буллита, нелицеприятно отзывавшегося о советском политическом механизме. Впору говорить о профессиональной непригодности Дэвиса как аналитика, его стремлении быть "Ассанжем наоборот" — верить всему, что подается как правда, усыпить собственное критическое мышление. Возможно, это участь многих юристов — быть ослепленными буквой закона и забывать о его духе. Но дипломат ответственен за то, что хвалит тиранию, помогает создавать ей международное реноме.
Фото: kinopoisk.ru
Трудно поверить, что пропагандистски спрямленную "Миссию в Москву" снимал Майкл Кертиц (1882-1962) — автор великой "Касабланки". В 1943 году, спустя год после премьеры "Миссии", он получил "Оскара" за шедевр с Ингрид Бергман и Хамфри Богартом. В заслугу ему может быть поставлен разве что динамичный монтаж да уникальное с точки зрения советского кино решение: Кертиц ввел в кадр Бухарина и Тухачевского, Радека и Крестинского. Их играют американские актеры, довольно похожие на своих прототипов. Режиссер показывает "предателей" в дни, когда они еще занимают государственные посты; в момент ареста и уже на суде, когда их "двуличная сущность" становится очевидной рассказчику.
В советском игровом кино никто, кажется, не осмелился на подобный ход — дать актерам сыграть врагов из высших эшелонов власти. Даже в документальной картине Копалина лица подсудимых мелькнут на экране пару раз, и только. О сценах с допросом в суде, как в фильме Кертица, нечего и говорить. Основное место здесь занимает энергичная речь Вышинского, полная штампов, что живы и сегодня,— о вражеском окружении, в котором живет наша страна, и организуемой из-за рубежа подрывной деятельности.
Одно время "Миссия в Москву" шла в советском прокате: разрешительное удостоверение было выдано более чем оперативно — 23 июля 1943 года, сроком на пять лет. Если верить монтажным листам, цензуре подверглись лишь две фразы Дэвиса. Когда иностранные журналисты спрашивают посла в его московской резиденции о суде над высшими руководителями государства, он отвечает: "Мы знаем об арестах меньше, чем в Вашингтоне". А из беседы Дэвиса со Сталиным, которой уделено много времени, исчезла фраза: "Видел индустрию и стремление повысить жизненный уровень населения". Видимо, посчитали, что советскому зрителю она могла показаться насмешкой.