У полицейских фотографов специальная карма: что ни снимай, получается натюрморт.
Пулевые отверстия в стекле автомобиля (1942). Инвентарь медвежатника (1925). Удушенная выхлопными газами Тельма Тодд — партнерша клоунов-братьев Маркс (1935). Посетители забегаловки — лицом в недоеденную пасту — ждут труповозку (1933). Простреленная картина созерцает мертвого хозяина (1932). Тесная — слишком много книг — комната, где сделал роковой укол эстрадник Ленни Брюс: "Нет ничего печальнее, чем старый хипстер",— вздохнул над его телом коп (1966). Выпотрошенный взрывом сейф (1950). Все это — натюрморты, хотя фотограф Лос-анджелесского полицейского управления (LAPD) — не столько живописец, сколько Бог, перед которым предстает во всей наготе и тщете жизнь человека.
Хотя и живописец — тоже.
"Стены в крови. Гигантские кровавые подтеки: убийца, набив рот еще теплой плотью жертв, цедил кровь сквозь зубы на дешевые обои и рисовал. Кровь разлита по истертому коврику на полу, запекшаяся кровь в больших лужах на линолеуме, кровью пропитана светлая обивка легкой софы, обрызгана стопка газет рядом со столом, на которой стоят электроплитка, кастрюля и банка супа-полуфабриката. <...> Лаборант передал негативы и отпечатки со словами: "Это что — современная живопись?" Дэнни долго-долго смеялся и никак не мог остановиться. <...> Кровь на глянцевых черно-белых карточках выглядела ужасно, неестественно. Брызги кровавых капель превратились в неясные фрагменты тела, а мазки стали режущими их ножами".
Крупный план пулевых отверстий в окне автомобиля Атти. Убийство. 1942 год
Фото: © Los Angeles Police Department / Courtesy fototeka Los Angeles
Пассаж из "Города греха" Джеймса Эллроя — формула выставки: это что — современная живопись? Не уорхоловская ли банка супа "Кэмпбелл", томатной крови Америки, застыла на столе в кошмарной комнате Эллроя? А корявый текст — "Замри не двигайся улыбайся",— что это: записка, протянутая налетчиком кассиру или минималистские стихи?
Имена "мастеров лос-анджелесской полицейской школы середины ХХ века" — как "мастеров круга Рафаэля" — в большинстве своем не известны. А если известны, что толку в этих "анонимных" именах — Драйвер, Маннз, Хоунер? Но слишком много ассоциаций вызывают снимки, хотя и предназначенные "ДСП",— не смиренные, не анонимные. Первый ряд ассоциаций — конечно, киношный. Не только потому, что фотографы LAPD халтурили на студиях: их опыт — домушник анфас, насильник в профиль — годился для кастинга. Можно предположить, что Р. Риттенхауз, классически просто вписавший труп на мокрой мостовой в геометрию индустриального пейзажа (1952), был поклонником нуаров Отто Преминджера и Жюля Дассена. Но поклонником чего был Стюарт, запечатлевший жертву разборки в опрокинутом ракурсе (1926), когда Орсон Уэллс пешком под стол ходил? Может быть, вселенная нуара только кажется нам утрированной мастерами, прошедшими школу экспрессионизма, а на самом деле нуар сугубо реалистичен?
Логично, что эти фотографии сравнивают с работами классика депрессивной социальной фотографии Уокера Эванса. Он протоколировал в 1930-х нищую жизнь фермеров, которым очень не повезло, как Бэббит или Стюарт протоколировали смерть тех, кому вообще не повезло. Очевидна и "зеркальная" параллель с работами гиперреалистов. Парни из LAPD увековечивали место преступления так, что убийство начинало казаться постановкой в стиле гран-гиньоль. Гиперреалисты так укрупняли реальность, что безобидная кухня выглядит, как место преступления.
Вермонт-стрит, 768. Мертвое тело в выложенном плиткой коридоре, на заднем плане полицейские поднимают простыню. 1932 год. Фотограф: Маннз
Фото: © Los Angeles Police Department / Courtesy fototeka Los Angeles
Чрезмерное укрупнение реальности, как и ее чрезмерная фрагментация,— прямая дорога к сюрреализму. Вот фотограф, известный лишь как П.Б., кадрирует, нацелив аппарат на окровавленный пол: ботинки, из-за края кадра — безжизненная рука с ножом. Это могло бы быть коллажем, созданным сюрреалистами, культивировавшими абсурдистский садизм, поклонявшимися убийцам своей эпохи. Отсюда — один шаг, чтобы вообразить: рука с ножом принадлежит не реальному bad boy, а сломанной кукле с картины Ганса Бельмера. А кровоподтеки на лице запахнувшейся в халатик домохозяйки — не телесные повреждения: это Ман Рей или Жак-Андре Буаффар ее так загримировали.
Хотя, конечно, все эти ассоциации — в том числе и защитная реакция, позволяющая забыть, насколько мерзко, липко, грязно, тошнотворно, смрадно было то, что изо дня в день снимали все эти П.Б., Маннзы и прочие анонимы. Забыть, чтобы вспомнить и задаться роковым вопросом "Что же такое, черт возьми, реальность?", которым меньше всего ожидаешь озадачиться на выставке служебных фоток из полицейских архивов.
Мультимедиа Арт Музей, с 7 марта по 29 апреля